Воскресенье, 16 марта. Коко умер, раздавленный тележкой у ворот.
Мне сказали это, когда я позвала его обедать. После того горя, какое причинила мне смерть первого Пинчио, эта потеря кажется мне менее тяжкой!.. Но если у вас есть собака, родившаяся в доме, молодая, глупая, игрунья, уродливая, добрая, милая, прыгающая вам на шею, смотрящая на вас своими беспокойными, вопрошающими, как у детей, глазками, вы поймете, что мне жаль потерять мою собаку.
Куда идут души собак? Это бедное, маленькое существо, белое, ощипанное, потому что у него не было уже шерсти ни на заду, ни на плечах,- с одним огромным ухом, торчащим всегда кверху, а другим повисшим; одним словом, я в десять раз больше люблю уродливых собак, чем тех ужасных животных, за которых платят дорого.
Он походил на апокалиптического зверя или на одно из чудовищ на крыше собора Божьей Матери.
Пинчио, кажется, не замечает потери сына; правда, она в ожидании нового семейства.
Я их всех назову Коко. Кажется, говорят, что у собак нет души, а почему?
Вторник, 1 апреля. Почему веселье должно быть приятнее скуки? Стоит только сказать себе, что скука мне нравится и забавляет меня.
Очень ловкое заимствование мысли Эпиктета: но я могла бы ответить, что впечатления непроизвольны; и как бы ни был силен человек, он всегда имеет первое побуждение, после которого уж можно располагать собою по желанию, но оно будет всегда и несмотря ни на что. И гораздо натуральнее действовать под первым впечатлением, естественным, умеряя или увеличивая это испытанное чувство, чем перевертывать его, искажать и уродовать свои чувства, пока они ассимилируются или, вернее, пока все не смешается, не изгладится и не перестанешь думать о чем бы то ни было… перестанешь жить… и вот до чего мне хочется довести себя. Было бы короче… Но нет, тогда все было бы кончено.
Самое гнусное на этом свете – это не принадлежать к нему, жить словно спрятавшись, не видеть интересных людей, не быть в состоянии обменяться мыслью, не видеть людей знаменитых или блестящих. Вот это смерть, вот это ад!
Теряя мужей, детей, разочаровываясь в друзьях, люди жалуются и упрекают судьбу. Я, вероятно, поступила бы так же, все эти проявления в порядке вещей и Бог ими не оскорбляется, а человек не оскорбляется этим, чувствуя, что это естественные и неизбежные следствия испытываемой скорби. Вздыхают, охают, но не говорят в глубине души, что этого не должно быть, сами того не замечая, принимают все как должное.
Вы воображаете, что я жалуюсь на тихую жизнь и жажду шума? May be, но это не то.
Я люблю уединение и даже думаю, что если бы я жила, то время от времени уединялась бы, чтобы читать, размышлять и отдыхать; тогда это прелесть, это тихое и чудесное блаженство. Во время сильной жары бываешь очень рад спрятаться в погребе; но большая разница остаться там надолго или навсегда!
А если бы какой-нибудь насмешник захотел взять на себя труд смутить меня и спросил, согласилась ли бы я купить себе жизнь ценою смерти матери? На это я ответила бы, что не захотела бы этого даже ценою менее дорогой жизни, ибо естественно, что мать любят больше всех.
Я бы стала страшно раскаиваться, я не согласилась бы из эгоизма.
Четверг, 3 апреля. Все-таки жизнь хороша, я танцую и пою, когда я одна, потому что полное одиночество есть большое наслаждение. Но какая пытка, когда оно нарушается семьей или прислугой! Но семья?… Послушайте, сегодня утром, возвращаясь из мастерской, я вообразила себе, что я счастлива, и не поверите, какую нежность я почувствовала ко всем моим, к этой доброй тете, представляющей собою воплощение преданности и самоотречения, но вот, я уже не чувствую себя счастливой.
Маленькая Эльниц отравляет мне жизнь. Я не пью больше чаю потому, что она разливает, а каково есть хлеб, до которого она дотрагивалась!!! Я получу аневризм, бегая по лестницам, как сумасшедшая, чтобы обогнать ее, и хоть секунду пройти без нее. Когда я беру графин или уксусницу, я стараюсь брать их так, чтобы не коснуться того места, которое она трогала. У нее, несчастной, есть насекомые, а ее плачевный вид и черные ногти противны мне до тошноты.
Суббота, 5 апреля. Искусственная зелень на камине загорелась и зеркало треснуло.
Но несчастья не потому случаются, что трескаются зеркала, это зеркала трескаются пбтому, что должны случиться несчастья; надо удовольствоваться предупреждением.
Вторник, 15 апреля. Жулиан объявил о смерти нашего императора, на меня это так подействовало, что, я ничего не понимала; все поднялись, чтобы взглянуть на меня, я побледнела, на глазах были слезы, губы дрожали. Милейший Жулиан, думая, что я всегда смеюсь надо всем, вздумал пошутить. Дело в том, что какой-то человек четыре раза выстрелил в императора, но не ранил его.
Жулиан бил себя по ляжкам и кричал, что никак не ожидал, что это меня так взволнует. Но ведь и я тоже.
Пятница, 18 апреля. Отыскивала прическу времен империи или директории, что заставило меня прочесть заметку о m-me Рекамье и, понятно, я почувствовала себя униженной при мысли, что у меня мог бы быть салон и что его нет.
Глупцы скажут, что я воображаю себя такой же красивой, как Рекамье, и умной, как богиня.
Предоставим глупцам говорить, что им угодно, и согласимся только, что я заслуживаю лучшей участи; доказательством может служить то, что все видящие меня думают, что я царствую и что я замечательная женщина. При этом я испускаю глубочайший вздох и говорю себе:
«Быть может, настанет мой день»… Я привыкла к Богу, я пробовала не верить в Него и не могла… это было бы полное разрушение, хаос, у меня только и есть, что Бог, Бог, который обращает внимание на все и которому я говорю обо всем.
Понедельник, 21 апреля. В субботу с Дизен (шведка) я ездила к художникам в Батиньоль, близ кладбища Montmartre. И я открыла, что в Париже я ненавижу только бульвары и новые кварталы.
Старый Париж и те места, где я была в субботу, исполнены поэзии и тишины, и глубоко поразили меня.
Вторник, б мая. Я очень занята и очень довольна, я и мучилась потому только, что у меня было много свободного времени, я это теперь вижу.
В продолжении двенадцати дней, т. е. трех недель, я работаю от восьми до полудня и от двух до пяти, а возвращаясь в половине шестого, работаю до семи, а потом делаю какие-нибудь эскизы или читаю вечером, или же немного играю и в десять часов гожусь только на то, чтобы лечь в постель.
Вот существование, которое не позволяет думать, что жизнь коротка.
Музыка, вечер, Неаполь!.. Вот что волнует… Почитаем Плутарха.
Среда, 7 мая. Если бы эта лихорадочная работа могла продолжаться, я признала бы себя совершенно счастливой. Я обожаю и рисование, и живопись, и композицию, и эскизы, и карандаш, и сепию; у меня не являлось даже тени желания отдохнуть или полениться.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});