Семья вполне примирилась с этим браком. В присутствии кого-нибудь из членов семьи Эзра вел себя просто безупречно. Он старался следить за своими манерами за столом и обращался с Изабеллой исключительно галантно. В такие минуты ей хотелось кричать от несправедливости.
Эдуард, напротив, принимал все за чистую монету и даже пробормотал Маргаритке что-то похожее на похвалу, отметив, что парень, дескать, оказался вполне скромным и порядочным. Изабелле не на что было пожаловаться, потому что Эзра заботился о соблюдении внешних приличий. И никому не дано было узнать, через какие муки ей приходится проходить каждую ночь.
С наступлением темноты она каждый раз напряженно ожидала его появления в своей спальне. Это напоминало ей то унизительное ожидание, когда ее мать появлялась в кладовой комнате с розгами в руках. Нет, Эзра не избивал ее, он просто умел причинять боль по-другому. В первую ночь он был слишком пьян, чтобы заметить подпорченную девственность Изабеллы. Он мучил ее так долго, что она невольно начала кричать. В ответ на это он сказал, что так и должно быть и святая обязанность женщины мириться с болью.
Только тогда Изабелла поняла, почему она наказана судьбой. Ее наказывали Господь и Святая Дева за то, что она согрешила с Люком. Если бы она не нарушила предписанных правил, то и не узнала бы, какова настоящая любовь и какие чувства должна вызывать близость любящих друг друга мужчины и женщины. Если бы ей не довелось узнать все это, то выносить издевательства Эзры оказалось бы намного легче. Она научилась не кричать, потому что чем больше она кричала, тем сильнее он ее мучил. Изабелла не понимала, какова природа получаемого им удовольствия, но безошибочно поняла, как это можно остановить. Однако он стал еще изощренней в своих пытках, у него в запасе была сотня способов причинить ей боль и заставить физически страдать. В довершение ко всему он ставил свечу у изголовья кровати, чтобы улавливать малейшие изменения в выражении ее лица, когда мучил Изабеллу.
— Так и должно быть, цыпленочек, — шептал он ей, и она чувствовала несвежесть его дыхания. — Такова женская доля, знаешь ли. Придется терпеть, так уж заведено природой.
Как только она издавала хоть малейший звук, он начинал смеяться, щипать и больно сжимать ее снова.
Иногда Изабелла думала о том, знает ли он, что у нее был любовник. Может, поэтому он настойчиво терзал ее, чтобы вынудить признаться в этом? Она лежала, сжав зубы, и, чтобы заставить себя молчать, кусала кончик языка так, что он начинал кровоточить. Она не хотела доставить ему удовольствие увидеть ее плачущей. Изабелла смахнула слезы и глубоко вдохнула, когда услышала звуки приближающихся тяжелых шагов. Мурашки невольно побежали у нее по коже от плохих предчувствий, а ладони внезапно вспотели. «О Матерь Божья, о Боже милостивый, дай же мне сил вынести это. Пусть это закончится как можно быстрее, если уж такова воля Твоя», — вне себя от страха, шептала Изабелла.
Дверь с тихим скрипом отворилась, и тени от свечей резко запрыгали по комнате. Она отчетливо услышала его дыхание в тишине комнаты. «Боже милостивый, Пресвятая Богородица…» Внезапно ей пришел на ум вопрос: отчего умерла его первая жена?
— Ты не спишь, цыпленочек? — тихо хихикая, произнес он.
Семья собралась на Рождество, и все пребывали в приподнятом настроении, потому что и Сесилия, и Изабелла одновременно o6ъявили о беременности. Известие Изабеллы было встречено с удивлением и удовольствием, поскольку мало кто верил в плодовитость их брака с Эзрой. Вообще-то Эзра не выглядел таким довольным, как ожидалось. Только тот, кто знал особенности их отношений, смог бы заподозрить всю правду: беременность означала прекращение всяких сексуальных контактов между мужем и женой до самого рождения ребенка, что было спасением для Изабеллы.
— Я так за тебя рада, — произнесла Маргаритка, поглаживая руку своей любимицы Изабеллы, — ведь ты, должно быть, счастлива.
— Да, можно сказать и так, — вяло ответила Изабелла.
— И все? Но ты же так любишь малышей. Моих, во всяком случае, ты обожала.
— Твоих мне не приходилось рожать, — заметила Изабелла. Хелен выглядела несчастной и грустной. Она держала свою маленькую племянницу Сесиль на коленях.
— Некоторые готовы выдержать все ради счастья иметь детей. О, если бы только Бог благословил нас с Джоном…
— Бедняжка Хелен, — у Маргаритки было доброе сердце, и она всегда была готова проявить сочувствие. — Но ты и так получила благословение. Подумай, ведь Джона могли убить на войне, как Томаса и Гарри. Ты должна быть благодарна за то, что он вернулся целым и невредимым.
— Да, это правда. Но еще большую благодарность я бы испытала, если бы имела и его, и двух детишек, как ты. — Затем она обернулась к Изабелле: — Белла, ты выглядишь очень уставшей. И ты сильно похудела. Ты не больна?
— Нет, наверное, это просто так влияет на меня беременность, — резко ответила Изабелла, чтобы предупредить следующие вопросы.
Она оглянулась вокруг, стараясь не встретиться взглядом с сестрой, и увидела своего мужа, занятого разговором с Элеонорой, конечно же, о делах.
— Мне приятно быть дома. Интересно, позволит ли мне матушка рожать здесь, а не в городе?
— Думаю, что да. Если твой муж не будет возражать, — ответила Маргаритка веселым тоном. — Ведь нам следует ожидать рождения детей в одно время? Хотя, может, дома тебе было бы удобнее?
Изабеллу передернуло.
— Дом для меня здесь.
Изабелла говорила очень напряженным тоном, и Сесилия, не желая бередить старые раны, оборвала разговор.
В то лето, пока герцог Уорвик вел переговоры во Франции по поводу женитьбы короля, сам король был в Уэльсе, где усмирял волнения. Элеонора в это время занималась расширением своего производства, используя для этого поля возле полученной от Эзры мельницы. Приобретение мельницы означало, что она может весь процесс изготовления ткани организовать силами своих работников. Овечью шерсть развозили по коттеджам на лошадях. Там работали прядильщицы, которые в конце недели передавали выполненную работу ткачихам.
Вытканную ткань затем отправляли на мельницу, там ее пропускали через барабаны, которые постоянно крутились под давлением воды. После этого ткань расстилали на огромные деревянные помосты, чтобы она высохла и выгорела на солнце. Вскоре они уже производили такое количество материи, что все бескрайнее поле вокруг представляло собой сплошное белое полотно. Высушенную ткань снова выкладывали на деревянные козлы и обрабатывали вручную: видимые недостатки исправляли с помощью специальных пинцетов.