– Я тебя ревную к нему.
Воцаряется неловкое молчание. Мы неторопливо цедим кофе. На письменном столе Эллиота я замечаю фотографию Франс Джеймс. Один глаз у нее действительно сильно косит. Эллиот замечает мой взгляд и пожимает плечами.
– Я все еще женат на ней, – говорит он извиняющимся тоном.
– И всегда будешь женат, – мягко добавляю я.
– Это была ошибка. Теперь я понимаю, но…
Я прижимаю кончик пальца к его губам, чтобы он не продолжал.
– Не надо больше об этом, Эллиот. Он вздыхает.
– Наверное, я должен чувствовать себя счастливым, что ты нашла своего мужчину.
– А разве ты не рад?
Он улыбается и подходит к окну. Снег падает еще гуще.
– Мне почему-то всегда казалось, что ты в конце концов найдешь себе какого-нибудь влиятельного продюсера. Но уж, конечно, не какого-то типа из другого мира…
Я слушаю Эллиота и напряженно пытаюсь подобрать слова, чтобы объяснить ему, кто такой Ави Герцог и что он для меня значит.
– Расстояние здесь ни при чем, Эллиот. Дело в том, что он стал частью моей жизни, как никто другой.
На лице Эллиота появляется удивленное выражение.
– Не понимаю, ведь он же – израильтянин.
– Я люблю его. Он часть меня. Мы с ним одно целое. Мне кажется, что я его знала всю свою жизнь. Даже, может быть, мы были знакомы с ним в какой-то другой жизни, – добавляю я с улыбкой.
Эллиот смеется.
– А эта разве плоха?
– Почему? Совсем нет.
– Ну, если так, то я действительно рад за тебя, Мэгги. Я, конечно, не стал от этого счастливее, но все-таки мы друзья и…
Эллиот не успевает закончить фразы, потому что звонит телефон.
– Это тебя, – говорит он, передавая мне трубку. Что хочет сказать мне Клара, понять очень трудно, поскольку она всхлипывает, сморкается и еще что-то кричит детям. В конце концов ей удается совладать с собой, и я узнаю, что, когда Клара уже собиралась выходить из дома, чтобы встретиться со мной в Ай-би-эн, позвонила Джонези. Похоже, родитель не пошел сегодня утром в офис. Вместо этого он остался дома и занят тем, что упаковывает свои вещи. Джонези рассказала, что, когда отец спустился в кладовку за чемоданами, родительница заперлась в своей спальне. Джонези ужасно перепугана, памятуя о том, что случилось в прошлый раз, хотя и много лет назад. Когда родитель вернулся из кладовки и обнаружил дверь запертой, то махнул рукой на мольбы Джонези выломать дверь и просто ушел из дома. Не зная, что предпринять, Джонези позвонила Кларе.
– А Джонези вызвала полицию? Эллиот вопросительно смотрит на меня.
– Она ждет моих распоряжений, – отвечает Клара.
– Я сейчас же выхожу, – говорю я. – Скажи ей, чтобы она вызвала полицию. Сколько тебе понадобится времени, чтобы добраться туда?
– Судя по погоде, не меньше часа.
Когда я кладу трубку, мое сердце колотится как сумасшедшее.
– Что случилось? – спрашивает Эллиот.
– Мне кажется, что мать могла наглотаться таблеток, – с трудом выговариваю я.
– Почему?
Мне трудно дышать.
– Ох, Эллиот, – говорю я и, всхлипывая, утыкаюсь носом в его плечо. – Потому что ей кажется, что без родителя она не сможет жить, а тот ее бросает…
Эллиот бледнеет.
– Мэгги, чем я могу помочь?
– Ничем. Я должна сама туда ехать.
– Хочешь, я поеду с тобой?
– Не стоит. Я там встречусь с Кларой. Эллиот помогает мне надеть пальто.
– Позвони мне, если тебе что-то понадобится!
Я чувствую себя совершенно разбитой этим известием и едва соображаю, что происходит.
– Да, спасибо тебе, Эллиот. Я позвоню…
Что бы ни случилось, мы все одна семья.
Плюхнувшись на заднее сиденье такси, которое несет меня к родительнице, я снова и снова повторяю про себя эти слова. Дорога кажется бесконечной. Снегопад такой, что и представить трудно. Кругом сугробы. Автомобиль бросает из стороны в сторону на скользкой мостовой. Внезапно из снежной пелены прямо перед нами появляется желтый тягач, который, перегородив улицу, тащит за собой какую-то машину.
– Не могли бы вы развернуться, чтобы попасть на 57-ю улицу? – нетерпеливо говорю я водителю.
– Послушайте, леди, – рычит он через плечо, – неужели вы думаете, что это так просто? Очень может быть, что мы вообще туда не попадем.
Спорить с ним нет никакого смысла, поскольку мы зажаты между двумя тягачами. Похоже, сегодня у всех нервы натянуты до предела. Я снова принимаюсь думать о семье и обо всем идиотизме нашей жизни. Мне кажется, что я сейчас бесконечно далеко от всего этого. Я словно провалилась в бездонную дыру времени и пространства из-за этого сумасшедшего снегопада. До квартиры родительницы сейчас не ближе, чем, к примеру, до Бейрута.
Мы проезжаем парк, и перед нами возникает современная синагога Эммануила как свидетельство Господне о Его терпимости к различным конфессиям. Капиталистический вариант иудаизма. Обычные жертвоприношения свершаются здесь без особой истовости. Раз в год родитель заказывает здесь службу – в день Йом Кипура, самого почитаемого из всех еврейских святых. Это единственный день, когда он отдает дань своему прошлому – всему тому, чем он жил, пока деньги не превратились для него в единственную святыню. Он редко брал нас с собой. Зато он таскал нас на лекции в теософское общество, где люди, подобные нашему родителю, внимали отвлеченным и двусмысленным теориям. Исследования души в этих теориях были весьма впечатляющими, но их обсуждения дико скучными. Как-то, прослушав особенно нудную лекцию, касавшуюся не то концентрической теории, не то ментальной всеобщности всего сущего, Клара суммировала наши выводы: жить следует в своей привычной среде и вообще не лезть в чужой монастырь. Впрочем, родитель еще лучше выразил сущность и цену всех этих сложных теорий, когда на одной вечеринке его спросили в лоб, еврей ли он, он без колебаний заявил следующее:
– Мои дети принадлежат епископальной церкви. Моя супруга – русская православная. А я – юрист. Вот мое кредо.
Клара была убита этим высказыванием. Я – возмущена. У родителя наша реакция на его слова вызвала раздражение.
– Если вы недовольны нашей жизнью, можете отправляться куда вам заблагорассудится и поискать что получше! – закричал он на меня.
– Если ты не будешь держать себя в руках, – пригрозил он Кларе, – тебе придется найти кого-нибудь другого, кто согласится тебя кормить!
Нужно заметить, что в конце концов мы с Кларой так и сделали.
Светофор переключался уже несколько раз, но мы застряли в автомобильной пробке и не сдвинулись ни на дюйм. Я смотрю на часы и вижу, что с тех пор, как звонила Клара, прошло уже полчаса.
– Прошу вас, – умоляющим тоном говорю я водителю, – я ужасно спешу!