Вскоре после этого разговора Гинте пришлось вытаскивать из ямы детёныша гарана. Примерно двух тигмов от роду, он был уже довольно большой и тяжёлый. Во всяком случае, гораздо тяжелее Гинты. Без силового анхакара она бы вряд ли сумела ему помочь. Упав в яму, несмышлёныш повредил себе ногу. К счастью, рана оказалась пустяковая, и Гинта быстро её залечила, ненадолго усыпив гаранёнка. Его мать стояла рядом и молча смотрела на девочку влажными, чёрными, как угли, глазами. Гинта впервые видела гарана так близко. Гараны — самые крупные из всех травоядных Сантары. Они больше хелей, а их острых рогов и мощных копыт боятся даже вунхи. Эта самка была молода. Её тёмно-серая шерсть на груди и на ногах отливала серебром, а маленькие ветвистые рога блестели, как гладко отшлифованный танарит. Из переполненного вымени капало молоко. По одной из многочисленных сантарийских легенд, самка гарана выкормила почти всех детей Гины, включая Санту и хозяйку лесов Гинтру. А иные считали, что Гина сама часто принимает обличье этого животного. В древнем храме Гины, возле которого находилась могила Диннувира, стояла статуя гаранихи, везущей на спине двух детей. Изваяние, такое же древнее, как и само святилище, построенное до Великой Войны, было выполнено в странной манере и напоминало статуи божественных близнецов на горном уступе над Хаюганной. Никто не знал, кого, каких именно божков изобразил мастер на спине каменного зверя. Это были две одинаковые фигурки из желтоватого хальциона с огромными глазами на сильно сужающихся к подбородку личиках. Обнажённые, но без каких-либо признаков пола. Одни утверждали, что это Гинтра и Хонтор, другие называли их Гинтра и Санта. Последнее Гинте нравилось больше. Горный бог казался ей чужим, хоть он и приходился Гинтре сводным братом. В Сантаре говорили: кто попробовал гараньего молока, может считать лесную богиню своей молочной сестрой. Ну и богиню яркой луны, разумеется. И ещё говорили, что оно делает юношей сильными, а девушек красивыми. Только мало кому удавалось его попробовать. Приручить гарана почти невозможно, да никто и не смел превращать священное животное Гины в домашнее. Богиня позволила людям приручить гунов, айгов, и этого вполне достаточно.
Гинта вывела гаранёнка из состояния сонного оцепенения, и он тут же поплёлся к матери. Та принялась облизывать его, кося на Гинту загадочно мерцающим тёмным глазом. Молоко капало на траву. Девочка осторожно подошла к гаранихе. Ей даже не пришлось наклоняться — вымя оказалось примерно на уровне её головы.
"Успею отскочить, если ей не понравится", — подумала Гинта.
Но похоже, гараниха не испытывала никакого неудовольствия оттого, что её вымени касается дитя человека. Молоко было кисловатое и очень жирное. После пятнадцати глотков Гинте показалось, что она наелась на целый день. Она вытерла губы и робко погладила тёплый, упругий бог гаранихи. Та шумно вздохнула и двинулась прочь. Гаранёнок, смешно пританцовывая на своих длинных ногах, побежал за матерью.
Через день эта гараниха и её детёныш пришли к Радужным пещерам. И Гинта снова напилась парного молока. Это продолжалось три-четыре тигма — до тех пор, пока гаранёнок не перестал сосать.
Однажды гараниха прибежала к Радужным пещерам на рассвете. Гинта ещё издали услыхала её тревожный зов и поняла — случилась беда, кто-то ранен. Не детёныш, а кто-то другой. Она только потом сообразила, что язык гаранов ей уже понятен. На этот раз Гинте пришлось лечить взрослого самца, раненого сингалом. А ещё через пару тигмов — освобождать из ловушки вунха. Ловушка оказалась на редкость подлым изобретением. Животное защемило между двумя брёвнами. У вунха был повреждён шейный позвонок, и если бы не искусство Гинты, бедный зверь остался бы калекой и вскоре погиб.
— Такие ловушки придумали валлоны, — нахмурился дед, выслушав рассказ Гинты. — У нас не принято мучить животных, а эти белолицие не щадят никого. Лица у них белые, а души чёрные. Где она была поставлена?
— Недалеко от дороги на Лаутаму. А дорога возле самой границы. Там же наместник. И войско… Это явно кто-то из его воинов. Леса они боятся, так поближе к дороге охотятся.
"Надо и мне вдоль той дороги побродить, — добавила Гинта про себя. — Я им не позволю хозяйничать в наших лесах".
Через несколько дней она извлекла из точно такой же ловушки маленького занга. У него была сломана нога, и Гинта два дня лечила его, поселив в «кладовой» своего «Эйринтама». А вскоре ей удалось выследить и тех, кто эти ловушки ставил. Как она и предполагала, охотниками оказались валлонские воины — двое молодых парней, вооружённых кестами и большими кинжалами. Они пришли к ловушке в надежде найти там какую-нибудь добычу и оцепенели от изумления, когда навстречу им из зарослей вышла тоненькая смуглая девочка в юбке из лепестков сиула и с цветами в длинных распущенных волосах.
— Разве ваше оружие не позволяет вам убивать животных быстро, не причиняя им лишних страданий? — строго спросила Гинта. Благодаря дяде Таввину она неплохо владела валлонским. — Если бы вас самих прижало такими брёвнами, как бы вы себя почувствовали?
— Сейчас я тебя прижму, красотка! — хохотнул старший, здоровенный детина, которому Гинта едва доставала до груди. — А ты скажешь мне, что ты при этом почувствуешь.
И он, ухмыляясь, направился к девочке.
— Не надо, Кальв, — попытался остановить его приятель, совсем молодой паренёк с большими грустными глазами. — Это гинта, лесная богиня…
— Долго же у тебя не выветриваются из головы нянины сказки, Даарн, — насмешливо заметил Кальа. — Никогда не возьму своим детям черномазую няньку. Ты даже не убегаешь, детка? Правильно. Будешь потом хвастаться, что тебя…
Кальв не договорил. Даарн с удивлением смотрел на своего старшего приятеля, который побледнел, попятился и, дрожа всем телом, прислонился к стволу фисса. А тоненькая девочка с цветами в волосах несколькими точными ударами сломала ловушку и, взяв одну из здоровенных жердин, подошла к Кальву.
— Я могла бы убить тебя на месте, — сказала она. — Я могла бы убить вас обоих, но я вас отпускаю. Запомните: вы можете охотиться здесь, когда вы голодны, но горе вам, если вы поставите ещё хоть одну ловушку.
Она без особых усилий сломала жердь толщиной в руку, отшвырнула обломки и пошла прочь.
— Я же говорил, что это лесная богиня, — донеслось до неё. — Эй, Кальв, ты хоть жив?
На ловушки Гинта больше не натыкалась, но ей ещё не раз приходилось выручать зверей из беды. Крики боли, страдания, зов о помощи — это то, что она научилась понимать раньше всего. Бродя по зарослям, она постоянно делала слуховой анхакар и чутко улавливала звуки, которые то и дело прорывались сквозь обманчивую тишину леса. Однажды Гинта услышала жалобный крик птицы фийры, похожий на тот, что заставил её плакать много лет назад. Но тогда она не понимала, о чём кричала птица, а теперь ей было ясно — что-то стряслось с птенцами. Скорее всего, какой-нибудь хищник разорил гнездо, и помочь уже нельзя… Нет… В крике птицы не было той безнадёжности, которая когда-то наполнила сердце маленькой Гинты щемящей грустью, зато в нём звучало такое отчаяние, что девочка со всех ног кинулась на помощь. Она должна успеть! Случилось несчастье, но оно поправимо. Гинта прибежала вовремя. Фийра с криком носилась над травой, словно стараясь кого-то отогнать. Между толстыми стеблями вассуна барахтался неуклюжий белоротый птенец, а к нему неторопливо, но деловито подбиралась пёстрая гинза. Гинта ловко схватила её за горло и отбросила подальше. Потом посадила птенца себе на плечо и полезла на дерево. Гнездо находилось на самой вершине. Ветви там были очень тонкие и не выдерживали веса Гинты, поэтому девочка обратилась к божествам воздушной стихии, чтобы они помогли ей доставить птенца домой, не поломав дерево. Фийра кружила над гнездом и кричала, но теперь это был крик радости, и Гинта явственно слышала в нём благодарность.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});