Градоначальник, в спину которому, фигурально выражаясь, упирались кинжалы выборных (а выборные те — сплошь из «высоких» цехов), заблеял что-то о королевской воле и прочем. Не поверили, потребовали, чтоб вызвал из столицы комиссию, а до тех пор — накось выкуси, новый налог, гля, захотел ввести! Ты те поснимай сперва, которые были на храм Стрекозы Шароокой и на починку дорог. Храм построили давно (срамота, а не храм, по правде сказать!), про дороги забыли. А деньгу на шару сшибаешь по сей день, ворюга!
Короче, потребовали сдать ключи от города, счетные книги и книги с привилегиями — «пусть честные люди Сьемтом правят, пока королевская комиссия не разберется». Хотели еще нынешних выборных арестовать, за хищения и скверную заботу о городе, но те успели спрятаться в квартале Ювелиров, только одного и изловили, случайно. И случайно же приложили топориком по башке, но этого хватило. Вид крови подействовал на толпу, как вид обнаженной девицы на отсидевшего лет пять головореза.
— Что случилось? — спросил как-то вечером Жокруа у служаночки.
— Да в Ювелирах толстопузых потрошат, — скучно ответила та, подавая заказанное пиво.
На улицах громыхало и бряцало железом; «Справедливости!», «Дави воров!» — скандировали тут и там. Капитан выглянул в оконце и отшатнулся — снаружи на него смотрела чья-то немытая одноглазая харя. Обладатель хари погрозил капитану увесистым кулачиной, сплюнул на мостовую и покосолапил вслед за толпой, направлявшейся к Кварталу Ювелиров, «потрошить» и «давить» по справедливости.
Кое-кто из выпивавших уже поглядывал на К'Дунеля косо, так что он счел разумным удалиться в комнату, где застал Ясскена в очередной раз поглаживающим воздух пальцами — над махонькой жаровней, прямо над огнем. В такие моменты с трюньильцем разговаривать было бессмысленно, всё равно не откликался, так что Жокруа лег на койку, но не спал, прислушивался к звукам с улицы.
Сперва главенствовали уже упомянутые призывы к наведению порядка, потом вдруг в них ворвались крики «Хам-ча! Хам-ча!». Вмешались наконец «стрекозы», понял Жокруа. И в который раз удивился, почему они выбрали себе именно этот клич. На толпу, впрочем, он действует как надо: подавляет и пугает. Другое дело, что в Сьемте «стрекоз» немного а «стрекоз»-воинов и того меньше.
Да, в подобных случаях многое зависит не от количества людей, но от других факторов, однако…
Если бы не убийство выборного, «стрекозам» почти наверняка удалось бы совладать с толпой. Однако пролитая кровь связывает покрепче родственной крови в жилах, она выплескивается наружу вместе со страхом — и в такие моменты человек перестает бояться.
Жокруа слышал, как пугающий клич «стрекоз» сменился надсадным «по головам их! в головы бей!» — и от рева сотен глоток стены «Единорожца» буквально задрожали. К'Дунель ожидал, что на помощь «стрекозам» вот-вот придут воины-священники других культов, но те оказались мудрее и предпочли отсидеться. Что им ювелиры? Собственная жизнь дороже, а порядок в городе рано или поздно всё одно восстановится. И не стоит забывать об авторитете: один раз его уронишь, сто лет потом будешь ходить в дураках.
Итак, капитан лежал на койке и вслушивался в кровавое предвечерье, пытаясь понять, как развиваются события и чего ждать в дальнейшем. Жаровня по-прежнему чуть подогревала воздух и бросала на потолок красноватые отсветы, Ясскен размеренно дышал…
Вдруг в какой-то момент Жокруа сообразил, что не слышит дыхания трюньильца.
(Примерно тогда же свисток на шее у Кайнора перестал нагреваться, но тот не обратил на это внимания, занятый общением с Топырь-Ухом и последовавшей встречей с охотой Дровосека-младшего.)
Капитан приподнялся на локте и поглядел на Ясскена. тот обмяк в углу огородным пугалом, из которого выдернули шест-подпорку. Дочародействовался, самоучка болотный!
К'Дунель спрыгнул с койки и потряс трюньильца за плечо. Никакой реакции.
«Ну ты мне еще преставься, только этого не хватает!»
С улицы донеслись треск пламени и радостное «Поддай дровишек, пущай греются!» Одинокий женский голос захлебывался: «Там же дети!»
Жокруа плеснул на Ясскена водой из кувшина, тыльной стороной ладони брезгливо похлопал по мокрым щекам. Тот застонал и судорожно сглотнул: «Всё, всё. Пустите».
— Пускаю, — процедил Жокруа. — Только впредь без моего позволения — никакого чародейства. Что это вас так проняло? Перебаловались с огнем?
Ясскен бледно взглянул на него, бормотнул: «Да», — и повернулся к стенке спиной, видимо, зализывать раны и сушить мокрую голову.
Тем временем город лихорадило. Где-то горели подожженные дома (заводилы не позволяли брать оттуда ни вещицы: «Мы вершим правый суд, а не разбоем промышляем!»), где-то наскоро сколачивали виселицы. И, разумеется, заперли городские ворота, прежних стражников разогнали и назначили новых, которым велено было никого в Сьемт не впускать и никого не выпускать.
Жокруа узнал об этом наутро, от Патура Плешивого, — смог только раздосадованно обругать удачу-злодейку да вознести молитвы Сатьякалу, чтобы бунт не затянулся. Разумеется-разумеется, коронные войска рано или поздно войдут в Сьемт и зададут всем перцу, а некоторым устроят скорое свидание со «смоляной кумой», но жонглер-то к тому времени уже может быть очень далеко.
Это если Топырь-Ух забудет про отдельное поручение, второе ему дал капитан, когда не слышали Элирса и Клин. Жокруа тут кое-кого расспросил («расспросил!» — нет, чтоб до того, как нанимал, расспросить, злился он на себя) и выяснил, что выбранная им банда самая неудачливая в округе. Особенно славен как раз Топырь-Ух, которого, поговаривают, в свое время один монах даже высек, лет тому пятнадцать назад, что ли… Только было это южнее, потому никто из здешних своими глазами не видел и людей не знает, которые бы видели, но вести-то, как говорится, впереди событий бегут.
«Если они такие неудачливые, ваши топырь-уховцы, почему до сих пор живы и почему до сих пор с ним?»
«А чаво ж… Хто уходит, хто приходит, хто недолга задержываицца. Ну, не то, штоб они совсем нефартовые, а так. Где обычным людям ничаво б не сделалось, под эмтими или ветка хрумкнет, или „драконы“, которых с последнего Нисхождения в наших краях не бывало-ть, вдруг откуль ни возьмись выскачут. Но и уховцы-то, прикинь, напрягаюцца как-то выживать. И ешшо: редко они кого во Внешние Пустоты спроваживают, чашшэ облехчают карманы ды отпускают с миром».
И это не нравилось К'Дунелю больше всего, хотя идеально подходило для их плана, каким он был известен Элирсе и Клину. «Ничего опасного, — сказал им Жокруа (точнее, при них Топырь-Уху), — просто ограбите и пуганете проезжих как следует. Никто не должен пострадать». (И потом уже наедине добавил главарю: «Кроме жонглера. Этот по случайности вполне может нарваться на ваши клинки или стрелы, верно?») Клину же и Элирсе объяснил, когда отправлял вместе с разбойниками: «Это проверка. Ваша задача — внимательно следить за тем, как себя поведет каждый из путешествующих с графиней. В том числе, она сама. По возвращении перескажете в деталях».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});