Читать интересную книгу Вперед, безумцы! - Леонид Сергеев

— Давай, заходи! Научу тебя танцевать. Мне нужен партнер.

В страшном волнении я вошел в их комнату. Марина сразу схватила меня и начала крутить и так и сяк:

— Раз-два-три, сюда, теперь сюда!.. Двигайся, двигайся, что ты как истукан! Такой неуклюжий, прям не знаю!..

Через некоторое время, видимо, у меня кое-что стало получаться; Марина уже говорила:

— Вот так! Обними меня за талию! Смотри не на ноги, а на меня! Давай еще раз!

Потом она и вовсе смолкла и как-то странно воззрилась на меня — ее глаза округлились, во взгляде появилась вначале серьезность, затем непонятный страх; внезапно она прижалась ко мне и когда пластинка остановилась, еще несколько секунд не выпускала меня из цепких объятий, и вдруг со сладким ужасом выдохнула:

— Поцелуй меня!

После поцелуя она резко отстранилась.

— Все, уходи!

Не скрою, мне понравилось целоваться, я то и дело с балкона заглядывал в комнату соседей — ждал новых танцев и уже планировал «семейную жизнь» на порядок выше, чем с Викой — объятия и поцелуи, при которых и за уши не оторвешь друг от друга. Но два дня музыка не слышалась и балконная дверь соседей была наглухо закрыта. На третий день я подкараулил Марину во дворе, когда она возвращалась из школы, и сломя голову ринулся в атаку, с мужланской прямотой предложил пожениться.

— Давай поженимся! Я буду мужем, а ты женой, — так или приблизительно так сказал я, чувствуя, что краснею до корней волос.

Марина скорчила презрительную гримасу и привела несостоятельный (для умницы!) довод:

— Хм! Я выше тебя ростом, и старше, и вообще… Выкинь это из головы и все забудь. Ты просто везучий. Мне просто нужен был партнер.

Полноценным мужчиной я стал в шестнадцать лет, когда с родителями отдыхал на Истре. Мы снимали комнату у двадцатидвухлетней хозяйки Светланы, которой дача досталась после смерти тетки. Светлана сдавала всю дачу (кроме нас еще двум семьям), сама обитала в побеленной постройке в саду, среди сильно благоухающих цветов. Еще сильнее, чем запахи от цветов, от Светланы исходило жизнерадостное обаяние. Ее глаза постоянно лучились, а голос завораживал. Это был не голос, а целый оркестр; в нем слышались скрипка и флейта, гитара и аккордеон. Веселая, непосредственная и внешне привлекательная — этакая румяная молочница — она была всеобщей любимицей в поселке. И вот эта замечательная Светлана, представьте себе, и соблазнила меня.

В то лето я усиленно занимался двумя вещами: рыбной ловлей и игрой на гитаре. Рыбалкой — чтобы окрепнуть и закалить дух, а игрой на гитаре — чтобы в совершенстве овладеть искусством обольщения (а вовсе не от тяги к музицированию) — девчонки со все нарастающей силой крутились в моей голове, и я догадывался, что парень гитарист выглядит особенно неотразимо. Удить рыбу я отправлялся рано утром и, чтобы не будить родителей, спал на террасе. Однажды поздно вечером, когда все уснули, Светлана подкралась к террасе в ночной рубашке и шепнула в открытое окно:

— Что ж вы, рыболов, здесь мерзнете, пойдем ко мне (она была первая, кто назвал меня на «вы»).

До этого мы и разговаривали с ней всего два раза. Как-то она посоветовала мне «рыбалить» около тополя над рекой.

— Там спуск к реке — картинка, — сказала, смеясь. — Там окраина поселка и стоит дом дяди Коли. Он чудик-чудной. Зимой с лыжников берет по рублю за катанье на спуске. Говорит, яблони портят.

— Так ему надо платить за рыбалку? — поинтересовался я.

— Не-ет. Рыбаков он уважает… Я тоже рыбаков уважаю, — она хитровански улыбнулась и пожелала мне удачи.

В другой раз я подбирал на гитаре какую-то мелодию и Светлана спросила:

— Что это за песня?

Я ответил, и она восторженно причмокнула:

— Как жаль, что вам так мало лет!

— Не мало, уже семнадцать, — важно сказал я, прибавляя себе лишний год и, усиливая впечатление взрослости, распрямился и надулся. — А что было бы, если б мне стукнуло двадцать?

— У нас был бы жаркий роман, — засмеялась Светлана и убежала в свою постройку.

И вот после этих разговоров (первого пустякового и второго значительного) она сразу зовет к себе, да еще в постель!

Смутно помню, как мы провели ночь; кажется, у нас ничего не получилось. Помню точно — Светлана неистово ласкала меня и я совсем обалдел от ее горячих поцелуев и раскаленного тела.

В тот же вечер я играл на гитаре в саду для жильцов дома — устроил что-то вроде концерта — играл и пел и был в прекрасной музыкальной форме, и имел оглушительный успех, сорвал бурю — да что там! — ураган аплодисментов!

— Здорово играет! Талант! — слышалось со всех сторон.

А ночью, в жарких объятиях Светланы, я слышал еще более приятные слова:

— …Ты самый известный дачник… Рыбы ловишь не меньше наших местных… Играешь на гитаре…

По возвращении в город я написал ей письмо — набор каких-то глупых слов, — и в конце заверил: «…если у нас будет сын, я буду тебе материально помогать». Несомненно, это было порядочно с моей стороны.

В двадцать два года заканчивая институт я женился по-настоящему; женился на сокурснице, которая при случае всегда говорила мне:

— Ты богатый, везучий, известный…

В самом деле, в студенческой среде я слыл богатеем — был обладателем магнитофона и гитары (на них заработал в стройотряде), всегда имел деньги на выпивку, поскольку устроился на кафедру политэкономии, где ни черта не делал — только числился, — а зарплату получал. И слыл везучим — вечно проскакивал на хорошие отметки, пользуясь чужими конспектами, подсказками; прогуливал лекции, но каким-то странным образом мне все сходило с рук. И, разумеется, я был известным (в масштабе института), ведь ни один вечер не обходился без моего бренчания на гитаре.

Сокурсницу звали Лариса. Она ничем не выделялась среди студенток — ни внешностью, ни особыми способностями, — разве только комплиментами в мой адрес; именно поэтому для меня, себялюбца, ее неприметность была ценнее и дороже ярких, броских студенток. Она приехала из глубокой провинции (жила у тетки), но не выглядела какой-то там пастушкой, деревенской дурочкой — была вполне интеллигентной, с ровным и светлым характером, — и главное, повторяю, я постоянно слышал от нее слова одобрения, похвалы, чувствовал огромное понимание, бесконечную симпатию.

Пару раз мы вдвоем ходили в кафе и, помнится, мне нравилось, что Лариса садилась спиной к залу, не как некоторые — садятся так, чтобы все обозревать и пялиться на других мужчин. И понравилось, что попросила проводить ее к телефону, когда ей понадобилось позвонить тетке, не то, что некоторые — разгуливают по заведению, кадрятся. В танце Лариса положила мне руки на плечи, улыбаясь, закачалась в такт музыки; потом спросила:

— Может, ты хочешь о чем-то со мной поговорить?

Я неопределенно пожал плечами, а она, глядя мне прямо в глаза:

— А я хочу тебе сказать, что ты мне очень нравишься. И вовсе не потому, что ты богатый, не думай! Мне нравится, как ты играешь на гитаре, что любишь музыку. Я ее тоже люблю.

Когда мы получили дипломы и Ларису (как не москвичку) распределили куда-то на север, я понял, что не хочу с ней расставаться и предложил пойти в загс.

Это была печальная свадьба. Тот день я помню, как сейчас. Мы расписались и двинули ко мне отметить событие (с нами были только двое сокурсников свидетелей), но внезапно потемнело, сверкнула молния, послышались раскаты грома и хлынул ливень. Это мелкое обстоятельство не испортило наше настроение; я обхватил Ларису.

— Давай спрячемся в подъезде.

— Зачем?! — откликнулась моя новоиспеченная жена. — Так замечательно промокнуть. Этой грозой нас наказывает Бог. Тебя — за то, что женишься без любви, меня — за то, что решилась на такой брак. Хотя, моя совесть чиста, я-то тебя люблю. Любовь — куда от нее деться?!

Мы все-таки встали под какой-то карниз, и Лариса, смахивая капли с лица, продолжила:

— Бабушка говорит: «Кто боится грозы, в том сидит дьявол».

Похоже, это было правдой: ведь только нечистой силой можно объяснить мои дурацкие поступки — чуть что тащить барышень в загс.

Давно подмечено — в браке молодой женщине более-менее легко приспособиться к мужу, у нее еще нет четких убеждений, устоявшихся привычек, еще не давит груз переживаний, а если и давит, то не слишком сильно. Лариса без оговорок приняла мои интересы, увлечения, то есть у нас сразу установился спокойный образ жизни, мы получили то, что называется счастьем, счастьем простой жизни, но вот какая вещь — не знаю, как это толком объяснить — ну, в общем, именно это безмятежное счастье и стало меня тяготить. Супружество оказалось довольно унылой штукой. Может, потому что я не любил жену и рассматривал ее как приложение к себе — не знаю. Думаю, если б и любил, от ежедневного общения, монотонного быта, нудных обязанностей, вскоре разлюбил бы. Я уже привык к свободе, смене впечатлений, разнообразию в отношениях с женщинами, даже к потрясениям. А с Ларисой все шло как по накатанной дороге, и я догадывался — эта дорога тихо, спокойненько так и приведет меня к старости.