Читать интересную книгу Вперед, безумцы! - Леонид Сергеев

Уже в шесть лет я узнал, что такое страшные переживания — влюбился в девчонку из соседнего дома, пигалицу с кукольным личиком по имени Вероника. Эта Вика была самой светловолосой и самой светлоглазой среди детворы; при всем при том, что ее родители были жгуче черноволосыми, темноглазыми. Как теперь припоминаю, это обстоятельство доставляло отцу Вики немалое беспокойство — откуда этот генетический всплеск? Уж не согрешила ли жена? Но мать Вики невозмутимо объясняла, что дочь — копия ее деда.

Я с детства человек мгновений, и влюбился в Вику внезапно, после одного крайне интересного разговора. До этого у нас были обычные приятельские отношения: мы играли в «чижа» и «ножички», и я без устали рассказывал своей партнерше, как выстругал чижа и лопатку, показывал шило и штопор в своем перочинном ножике, хвастался коллекцией спичечных этикеток. Вика в ответ вздыхала:

— Ты такой богатый! — и пожирала глазами мои сокровища.

Но однажды перебила меня:

— А ты знаешь, откуда я появилась?

— Знаю, — хмыкнул я, глубоко убежденный, что детей покупают в специальном магазине.

— Нет, не знаешь, — Вика вытаращила глаза и начала рассказывать. — У одного художника кончились все краски, осталась одна желтая, и он нарисовал девочку. И подарил моим родителям. Девочка подумала, что родителям скучно без нее и сошла с картинки, и стала живой. Это я… Вот поэтому я и не похожа ни на маму, ни на папу.

Нельзя сказать, что этот красочный рассказ поразил мое воображение, но помню точно — слегка озадачил. С того момента Вика в моих глазах стала немного таинственной, во всяком случае я отметил — ее кукольное личико, как нельзя лучше, выдавало «рисовальное» происхождение. Дальше я просто-напросто себя накручивал: в каждом Викином слове, в каждом ее поступке выискивал второе значение, скрытый смысл, цветы в ее душе; и накрутил себя до того, что стал на нее смотреть как на сказочное внеземное создание. Все это произошло в течение двух-трех часов, пока мы играли в «ножички» — понятное дело, я уже играл машинально, по инерции, и проиграл в пух и прах, но не огорчился, даже наоборот — почувствовал прилив сил и с размаху назначил Вике свидание на следующее утро в углу двора у пожарной лестницы.

В тот вечер я долго не мог уснуть — составлял программу действий на утро; как первоочередную задачу наметил объяснение в чувствах; затем, в малом плане, — клятву верности, а в большом, проявив фантазию, — женитьбу.

Вика на свидание опоздала (проспала) и выглядела еще не совсем проснувшейся — зевала, терла глаза — но я не стал ждать, пока она придет в себя и сразу объявил, что люблю ее и буду любить до самой смерти; объявил это страшно стесняясь — среди мальчишек такие признания считались постыдными.

Вика выслушала меня довольно спокойно; некоторое время в раздумье почесывалась, кусала губы, потом сказала:

— Хорошо. Я тоже буду тебя любить, но теперь ты должен играть только со мной, и больше ни с кем. Ни с мальчишками, ни с девчонками.

Я безотчетно кивнул, и полдня соблюдал договор, даже отказался запускать с ребятами змея, хотя это стоило немалой борьбы с самим собой; уединился с Викой в углу двора и до изнеможения подкидывал с ней чижа и ножик, под оскорбительные выкрики мальчишек и насмешливое шушуканье девчонок.

В полдень наша «семейная жизнь» дала трещину: мы так устали друг от друга, что поссорились. Моя «благоверная» обвинила меня в том, что я знаю только две игры и не могу придумать «ничего другого».

— …С тобой скучно, — поджав губы, сказала Вика. — И ты не знаешь ничего интересного, и твой чижик плохо летает…

Предположительно, это означало, что и все остальное у меня никуда не годится, что не только чижику, но и моей душе не хватает полета. «Семейные» страсти накалились до предела, когда Вика произнесла:

— Вот мы с Витей играли в «штандер». Скоро он придет…

Витька — долговязый, длинноносый, в очках, по прозвищу «долгоносик» — уже ходил в школу и умел писать некоторые слова, но, несмотря на это, считался самым никчемным мальчишкой во дворе; когда он играл в футбол, мы умирали со смеху — он бегал и прыгал, как хромой козел — и вообще, мне даже было смешно сравнивать себя с ним. Тем не менее ревность прямо-таки задушила меня.

— Дура ты, Вика, — выпалил я.

— Сам дурак, — быстро сказала Вика и убежала, давая понять, что «разлюбила» меня и наш «развод» — дело решенное.

Концовка «романа» получилась не достойной его начала. Уже через час Вика преспокойно играла в «штандер» с Витькой, при этом кивала в мою сторону и явно рассказывала Витьке о нашей «семейной жизни» — у нее оказались не только самые светлые глаза и волосы во дворе, но и самый длинный язык.

Я следил за ними и сильно переживал, чуть ли не сходил с ума от ревности, но никто не мог поддержать меня в эти трудные минуты, никто и не догадывался о моей личной драме. Ребята начали играть в футбол, звали меня, но я отмахивался, говорил, что «нет настроения», и, нагнетая в себе ярость, продолжал наблюдать за парочкой в углу двора. И не зря наблюдал. Спустя некоторое время Вика умудрилась поругаться и с Витькой, и я почувствовал себя как выздоравливающий больной. А окончательно поправился, когда Вика подошла ко мне и предложила сыграть в «чижа» — только что не сказала: «Давай поженимся снова». Я согласился без особой радости — обида и злость еще достаточно крепко сжимали мое сердце. И играл без всякого вдохновения, и во время игры уже ничего таинственного в Вике не видел. Вскоре мне вообще расхотелось играть с ней — об этом я так прямо и сказал, и побежал к ребятам, у которых футбольный матч был в самом разгаре. Вика погналась за мной и у кромка «поля» схватила за рукав.

— Ты обещал любить меня до смерти!

— Больше не люблю, — откровенно признался я, отдернув руку.

После футбольного матча я влюбился в Таньку, девчонку, которая отчаянно «болела» за нашу команду, а Вика, как я случайно заметил, уже вовсю играла в «штандер» с Витькой — подкидывала мяч и заливалась радостным смехом. Так что, к вечеру мы оба начисто забыли о нашей «любви». А на следующий день Вика сообщила мне:

— Вчера мы с мамой читали книжку про Буратино, деревянного мальчика. Теперь я люблю его… Теперь называй меня Мальвиной.

Вторично я усложнил свою жизнь — собрался «жениться» — лет в двенадцать, на соседке, девушке подростке с неприступным видом. Она принадлежала к «знаменитой» семье — ее отец работал в похоронном бюро, распределял участки на кладбище, выделял мрамор, то есть был крайне «нужным» человеком в городе. С этой семьей у нас был общий балкон и я чуть ли не ежедневно видел соседку: она то поливала на балконе цветы, то читала книгу, развалившись в плетеном кресле «по-американски» — положив ноги на перила. Ее звали Марина.

Известно, девчонки в своем развитии опережают мальчишек сверстников — и не столько в росте, сколько в умственных способностях и повышенном интересе к интимным отношениям. Марина была старше меня всего на два года, но по всем показателям давала мне сотню очков вперед, и постоянно подчеркивала, что живет в недосягаемом для меня мире. Собственно, долгое время она вообще меня не замечала, в ее глазах я был деревом в кадке на балконе, вернее — каким-то пустоцветом. Бывало, что ни спрошу, криво усмехается:

— Ты этого не поймешь!

Именно эта ее небрежность и заела меня. Я решил доказать ей, что понимаю гораздо больше, чем она думает, и вообще имею массу достоинств.

Однажды, когда Марина «по-американски» читала книгу, я вышел на балкон с самострелом и, желая продемонстрировать меткость, самым глупым образом стал лихо палить по консервным банкам на помойке.

— Ты что, свихнулся? — сердито сказала Марина и в сторону бросила: — Ну и балбес!

Тогда я решил удивить ее своим «интеллектом»: вынес шахматы и начал воевать сам с собой. На лице Марины появилось любопытство, которое с каждым моим ходом увеличивалось и, в конце концов, переросло в заинтересованность.

— Надо же! — хмыкнула она. — Я думала, ты только и умеешь валять дурака. Надо как-нибудь тебя обыграть.

Весь вечер я усиленно тренировался, готовился к сражениям с Мариной; представлял, как выигрываю у нее десять партий подряд, как она просит прощения за то, что недооценивала меня, предлагает любовь; и дальше уже планировал «семейную жизнь», такую же, или примерно такую, как с Викой.

Спустя несколько дней я услышал у соседей звуки музыки, выскочил на балкон и увидел, что Марина, раскинув руки, вальсирует по комнате под патефон. Она тоже заметила меня и неожиданно махнула рукой:

— Давай, заходи! Научу тебя танцевать. Мне нужен партнер.

В страшном волнении я вошел в их комнату. Марина сразу схватила меня и начала крутить и так и сяк:

— Раз-два-три, сюда, теперь сюда!.. Двигайся, двигайся, что ты как истукан! Такой неуклюжий, прям не знаю!..