Читать интересную книгу Глаз ведьмы - Василий Веденеев

Нет, плевать на подозрения, плевать на вся и всех! Где человек Юрия Петровича, почему его так долго нет? Или это все-таки ловушка и Трофимыча решили повязать тут, в приемной?

Господи, да за что же ему такие муки?! Будь проклят «Чичиков», навязавший ему на шею ненавистного Аркашку Пылаева. Наверняка они, гады, все заранее расписали как по нотам, а он с ходу влетел по дурости в их операцию, в которой ему отвели роль обычного болвана и козла для заклания. Ну нет, Мякишев вам не телок для жертвоприношения, и уж никак не козел! Ошибаетесь, господа, вы еще не знаете Александра Трофимовича, он зубки-то вам еще не показывал, а за свою жизнь и свободу Мякишев горло порвет, портяночники!

В приемную заглянул начальник отдела из управления кадров, и у полковника похолодело под ложечкой. На счастье, кадровик лишь спросил, когда появится генерал, и тут же исчез.

Нового посетителя — солидного мужчину лет сорока пяти с сединой на висках, одетого в строгий костюм, — Мякишев тоже встретил настороженно. Тот подошел к столу адъютанта, что-то тихо спросил у него, и щеголеватый капитан кивнул на Трофимыча.

«Поехали! — понял Мякишев. — Вот только куда?!»

— Александр Трофимович? — незнакомец подошел и с улыбкой подал руку. — Я от Юрия Петровича. Можете называть меня Анатолием Ивановичем.

— Прекрасно, — промямлил полковник, хотя ничего прекрасного в сложившейся ситуации не находил. — Кого вы официально представляете?

— Управление по борьбе с организованной преступностью ФСБ, — понизил голос Анатолий Иванович, подхватил Мякишева под локоть и увлек его за собой из приемной. — Говорите, что там у вас? Ну?

— Пистолет, — решившись, выдохнул Трофимыч. — Пистолет Серова, из которого убили агента и Горелову.

— Что?!

— Да, — горько усмехнулся Мякишев. — Сегодня я обнаружил его в своем шкафу, где хранятся папки с отчетами.

— Прелестно, ничего не скажешь, — Анатолий Иванович задумчиво потер подбородок. — Я готов вам помочь во всех вопросах. Можете не сомневаться: при мне вас никто не посмеет задержать, у меня есть весьма широкие властные полномочия. Вы, надеюсь, продумали, как следует поступить?

— Естественно, — осклабился немного приободрившийся Трофимыч. Но, сказать по правде, не мог думать ни о чем, кроме спасения собственной шкуры. — Знаете, как в Священном Писании? Аки дадено…

Прожив у Славы дней десять, Сергей привык к некоторым странностям хозяина квартиры и даже подружился с ним. Кроме того, он заметил за собой, что частенько относится к Тарасову с некоей жалостью, чем-то похожей на жалость деревенских жителей к убогим умом. Нет, непризнанный гений композиции не отличался скудостью ума, но вот в житейских и бытовых вопросах, в отношениях между людьми и в особенности между полами он проявлял удивительную инфантильность и служил примером абсолютной неприспособленности к современному бытию. Иногда Серов диву давался — как это композитор вообще дотянул до тридцати с лишним лет, не вляпавшись в самые ужасные передряги? Но поговорить со Славиком на отвлеченные темы было крайне интересно.

— Вот, к примеру, Чайковский, — стрельнув у квартиранта сигарету и блаженствуя после сытного обеда или ужина, начинал философствовать Тарасов. — Запад его не прочитывает, как нужно, для них он только удивительный феномен сантимента, а у нас вообще превращается в символ свободы сексуальной ориентации. Даже «Пиковую даму» переделывают. Кошмар! Или Скрябин: разве его иностранцы поймут? Он же весь словно соткан из тончайших импульсов, созвучных русской душе. Кстати, ты знаешь, какая самая русская опера?

— Нет, — слушая его, улыбался Сергей. — Сделай милость, скажи.

— «Князь Игорь» Бородина. Там целых три басовых партии, а лучшие басы всегда родились в России.

— А что ты думаешь о Бахе?

— Бах!.. — Славик благоговейно сложил перед грудью узкие ладони и поднял глаза к потолку. — Его надо чувствовать, он напрямую говорил с Создателем. Помнишь, как раньше, когда были гонения за веру, залы, где исполняли его музыку, всегда были набиты битком? Люди чувствовали, что Иоганн Себастьян нес им религиозное просветление, очищал от скверны душу, поэтому и тянулись к нему. И вообще раньше было лучше.

— Чем же? — заинтересованный разговором, спросил Серов. — Неужели тебе нравились коммунисты? Кажется, интеллигенция всегда уходила в оппозицию любому режиму? Я вот хоть и служил властям, но всегда считал, что служу народу. И мне не нравятся ни те, что были, ни те, которые сейчас. Чем же лучше было тебе?

— Ну, может быть, я не совсем верно выразился. Раньше точнее понимали место музыки. Я не имею в виду только время социализма, нет. Но посмотри, была музыка кабацкая, и она оставалась в кабаке, был Рахманинов для концертных залов, и городской романс, и народная песня, но уже при социализме все начало смешиваться и смещаться, а теперь кто правит бал? Да то же телевидение с идиотской рекламой и голыми задницами. Оно манипулирует нашим скудно образованным народом, вместо того чтобы его просвещать!

Возможно, Славик был излишне категоричен, но с большинством его высказываний Сергей соглашался. Однако они, как те чеховские интеллигенты, разглагольствующие сидя за самоваром: поругают правительство, посетуют на бескультурье, повозмущаются, разойдутся и… все останется по-прежнему. Единственное, что тебе остается, пытаться принести в мир хоть каплю добра и, если сумеешь, наказать конкретное зло.

Вот только, к величайшему несчастью, в отличие от детских сказок добро далеко не всегда побеждает, а зло не смешное и трусливое, а жестокое, сильное и страшное, не ведающее милосердия. И наш искаженный мир, похожий на театр абсурда, во многом во власти этого зла — те же махровые уголовники, «паханы» заседают в Думе или возглавляют российско-западные акционерные общества и компании, диктуя свою волю в экономике, законодательстве и прочих областях жизни общества. От этого не просто страшно, а берет леденящая душу жуть…

Между прочим, сканер Славик привез, правда, не совсем такой, как хотел Сергей, но композитор оправдался тем, что других просто не было. Ладно, на безрыбье и рак рыба. Только беда, опробовать прибор не представлялось никакой возможности: все забивала бытовая техника Тарасова и его соседей, плюс железобетонные стены современных домов и прочая, прочая. Да и на том великое спасибо.

Так и жили. Серов ходил в магазины, закупал провизию, готовил, как примерная домоправительница, и потихоньку откармливал тощенького Тарасова, а в свободное время занимался гимнастикой, валялся на диване с книжкой в руках или смотрел фильмы, каковых у хозяина оказалось превеликое множество. Кроме фильмов у него были разные любительские кассеты, записи концертов знаменитых исполнителей и много чего другого.

Но все равно Сергей скучал. Его деятельная натура никак не могла смириться с вынужденным бездельем, однако куда деться, если тебя в любой момент могут сцапать, а из-за решетки не так-то просто выбраться.

Туру добровольный затворник больше не звонил, опасаясь подставить Володьку, а вот домой отважился сделать звонок — поздно вечером, из другого района и всего на пару минут. Зато узнал: все живы-здоровы, и сообщил то же самое о себе.

Дни проходили за днями. Сергей пытался отрешиться от случившегося и посмотреть на ситуацию как бы со стороны, чтобы найти хоть какую-то зацепку, потянуть за нее и добраться до истинной сути вещей — он прекрасно понимал: эта суть надежно скрыта от него чужой злой волей, — но никак не мог найти, за что зацепиться. Ситуация иногда напоминала шарик из подшипника — катится и катится, а коготку зацепиться не удается. Сколько он так будет катиться? Куда его покатили те, кто втемную использовал Серова? А что его обвели вокруг пальца и использовали помимо его ведома, Сергей уже давно не сомневался — слишком все ложилось один к одному, как бывает только при хорошо разработанной и грамотно проведенной операции. Кто разработал и провернул эту операцию, какова ее истинная цель? Ведь не против Сергея направлено ее острие, он не та мишень и не представляет никакой опасности для тех, кто располагает огромными деньгами и возможностями. По крайней мере уже не представляет.

Неужели все из-за того, чтобы убрать Полину? Или — если она действительно была связной, а то и любовницей чиновника из аппарата Президента — все затеяли, чтобы скомпрометировать или свалить того человека?

Возможно, вот только не вяжется сохранившийся в его памяти образ Полины с образом любовницы или связной между коррумпированными чиновниками и крупными бизнесменами, не вяжется с обликом прожженной авантюристки, вроде Маты Хари, готовой на все ради денег. Вот не вяжется, и все!

В тот вечер они поужинали, как всегда, вдвоем, покурили за разговором о современном авангарде, к которому Слава относился на удивление терпимо, считая его болезнью роста и попытками найти в искусстве свой, дотоле неведомый язык. По его мнению, это было свойственно молодым во все времена, но кто-то задерживается в этом периоде, не имея возможности вырасти и пойти дальше, а кто-то, переболев, шагает на новую ступень.