Итак, реформа провалилась. Могло ли быть иначе? Нет, не могло.
Любая реформа провалится, если люди ее в большинстве не примут. А столыпинскую реформу не приняли. И можно сколько угодно сетовать на «темный народ», который, дескать, не понимал своего счастья. Но факт есть факт. Большевистские колхозы впоследствии люди приняли, а столыпинские реформы — нет.
«Оказавшись недостаточной для решения аграрного вопроса, реформа стала вполне достаточной для того, чтобы разрушить привычные устои деревенской жизни, т. е. большинства населения в России. Миллионы вышедших из общины, покинувших отчие дома и переселявшихся за Урал, массовая продажа полосок, постоянные переделы и новое землеустройство — все это создавало атмосферу неустойчивости и всеобщей истерии. А невозможность противостоять издевательствам и насилию, ощущение бессилия против несправедливости — по всем законам социальной психологии — рождало лишь злобу и ненависть. Столыпин хотел принести успокоение, но принес лишь новое всеобщее озлобление. Это и стало одной из главных причин того глубокого нравственного кризиса, в который была ввергнута Россия.
Столыпин после подавления первой русской революции мечтал об умиротворении и двадцати годах покоя. Не вышло. Не о "благостности" шла речь, а о том, что в стране вновь назревал кризис общенационального масштаба».
(В. Логинов, историк)
И снова о рабочих«Рабочий вопрос» был непосредственно связан с аграрной реформой. В самом деле: куда девались бы «слабые хозяева», не пожелавшие переселяться в Сибирь? Правильно — двинулись бы в города и пополнили рабочий класс, где их с нетерпением ждали революционеры. Тем более, пойди дело так, как хотел Столыпин, никаких «полурабочих — полукрестьян», столь милых государственным мужам, существовать не могло бы по определению. Либо ты фермер, либо ты рабочий.
1905 год, в особенности всеобщая забастовка, окончательно развеяли иллюзию, что рабочие бастовали лишь под влиянием агитации революционеров. Всем, кроме самых тупых, стало понятно: рабочие идут за теми, кто готов им помогать, защищать их интересы. И если подвертываются социал — демократы… Так ведь выбора нет!
Кстати, после спада революции социал — демократы никуда не делись — как большевики, так и меньшевики. Речь идет не о тех, кто сидел в эмиграции, а о тех, кто работал в России. Они продолжали активно внедряться в рабочее движение, прежде всего в профсоюзы, участвовали в организации забастовок и так далее…
До представителей власти стали, наконец, доходить очевидные вещи. Министр финансов С. Г. Коковцев отмечал:
«В сущности, всякая забастовка есть явление чисто экономическое и при известных условиях отнюдь не угрожающее общественному порядку и спокойствию. Конечно, преступные учения находят дорогу в рабочую среду, но вместе с тем также верно и то обстоятельство, что подавляющее большинство забастовок про — истекает из‑за чисто экономических причин… и, если можно так выразиться, кровных причин, ничего общего с преступной пропагандой не имеющих».
В итоге встал давно уже назревший вопрос о рабочем законодательстве.
Началось дело еще в 1905 году, когда была создана так называемая «Комиссия Коковцева». В программе ее работы стояли четыре основных вопроса:
1) обязательная организация больничных касс на базе совместных взносов и хозяев, и рабочих;
2) создание на фабриках и заводах смешанных органов из представителей администрации и рабочих «для обсуждения и разрешения возникающих на почве договора найма вопросов, а также для улучшения быта рабочих»;
3) сокращение рабочего дня с 11,5 часа до 10, ограничение законом количества сверхурочных работ;
4) пересмотр статей закона, карающих забастовки и досрочные расторжения договора о найме.
Однако дело шло ни шатко ни валко и закончилась ничем.
Вторая серия началась в конце 1906 года, когда этот вопрос поднял со всей присущей ему энергией Столыпин. Затем еще раз, в 1907 году. Подробно рассказывать обо всех перипетиях дискуссий нет смысла. Они были долгими, нудными и касались весьма специальных вопросов. Стоит отметить лишь некоторые моменты. Снова повторилась история с Зубатовым — как и тогда, интересы рабочих отстаивали правительственные чиновники.
Примечательно, что и на этот раз Столыпин привлек Льва Тихомирова. Тот составил проект «Положения о рабочих обществах». Пока что ситуация с профсоюзами была двусмысленной: они существовали по факту, как общественные организации, разрешенные после Манифеста 17 октября, но специального закона о них не было, что затрудняло их работу. Тихомиров, как и раньше, хотел, с одной стороны, дать возможность рабочим бороться за свои интересы мирными способами, с другой — перекрыть дорогу революционерам.
Главным в «Положении» было следующее:
«а) чтобы среди рабочей массы преобладающее влияние получили постоянные рабочие, как наиболее заинтересованные в процветании кормящей их промышленности; б) чтобы рабочие имели достаточные права для повышения уровня своей жизни; в) чтобы власть сохранила достаточно надзора и возможности своевременной репрессии; г) чтобы рабочие не приходили к вражде с другими классами, но по возможности направлялись на путь обоюдовыгодного мирного сожительства».
Кроме того, как сказано в проекте: «воспрещаются рабочие общества, управляемые политическими партиями».
То есть всё то же, что хотел Зубатов, — умеренный аполитичный тред — юнион. Правда, на этот раз уже в нормальном варианте, а не в виде «полицейского социализма». Конечно, большой вопрос, сумело бы это отвадить революционеров от рабочего движения? Потому что предприниматели так ничего и не поняли и ничему не научились. Они стояли на прежних позициях и ни в какую не желали делиться.
Так, они жаловались на жизнь, на то, что доходность предприятий ниже, чем у их коллег на Западе. На что представитель правительства И. X. Озеров ехидно заявил:
«Господа представители промышленности могли бы рассказать в этом отношении много пикантных вещей. Я делаю свой вывод, именно: что доходность у нас достаточно велика, больше, чем в Западной Европе». Осознав, что соврать не удастся, предприниматели переменили пластинку. В одном документе высказаны их возражения против проекта о сокращении рабочего дня до 10 часов:
— сам факт государственного вмешательства в нормировку рабочего времени неприемлем;
— сокращение приведет к тому, что русская промышленность «будет устранена навсегда от какой‑либо роли в международном соревновании».
По первому тезису всё понятно — не хотели господа промышленники контроля. Куца интереснее второй. Предприниматели пугают власть, что продукция русских предприятий станет неконкурентоспособна, потому как повысится ее себестоимость. Хотя на самом‑то деле из‑за низких зарплат рабочих у российских «капитанов индустрии» могла не болеть голова о модернизации производства и прочем снижении расходов. В самом деле — а на фига?
Но откровеннее всего заявил один наш старый знакомый, Гужон:
«Мы все восстаем против того, что вы по каким‑то политическим соображениям… хотите уменьшать время работы. Нельзя поддаваться всяким требованиям рабочих; нужно, чтобы рабочие знали: раз они работают на данной фабрике, им платят, если не желают работать — пусть уходят».
Понятно, что говорит французский предприниматель? Пусть это русское быдло вкалывает и не вякает. Именно с возможностями получения сверхприбылей за счет крайне низких цен на труд в России и был связан приток западных инвестиций в российскую экономику.
Кстати, об иностранных инвестициях. Телевизор приучил людей полагать, что инвестиции — это просто замечательно, и чем больше, тем лучше. Но на самом‑то деле это палка о двух концах. Оно конечно — рабочие места и всё такое прочее, но с другой стороны — прибыль‑то из страны вывозится.
Кстати, вся либеральная пресса горячо поддерживала русских предпринимателей, которых преследует кровавая гэбня, простите, МВД. Защищали рабочих левые, понятно, им по жизни было так положено. Но к ним присоединились, вы будете смеяться — ультраправые.
Видные черносотенные думские ораторы, Марков 2–й, Г. Замысловский и другие не пожалели сильных эпитетов в адрес предпринимателей, обвиняя их в ненасытности. Типичные заголовки черносотенных газет: «Зарвавшиеся монополисты», «Круговая кабала». А вот характерный пассаж из одной статьи: «Господство монополистов, потерявших меру в своих притязаниях и не боящихся для защиты своих привилегий проливать кровь рабочих, создающих им их колоссальное богатство». Сгодилось бы и в большевистской или в анархистской газете, не правда ли?