Читать интересную книгу Лакуна - Барбара Кингсолвер

Кое-где на стенах сохранились следы краски: красной, зеленой, фиолетовой. Во времена майя все эти дома были ярко окрашены. До чего странно это понимать — и до чего глупо было дать себя одурачить безмятежной белизне известняка. Все равно что наблюдать за скелетом-марионеткой, приговаривая: «Надо же, какой был спокойный человек. А до чего худой!» Сегодня нам открылась истинная Чичен-Ица — ослепительно-яркая. Громкая, пестрая, пахнущая жасмином и мочой — почему нет? Это же Мексика. Или, скорее, так: Мексика осталась такой, какой некогда была Чичен-Ица.

В последний раз вскарабкались на высокую пирамиду, Эль-Кастильо.

— Нам не обязательно лезть дальше, — сообщил я миссис Браун на полпути.

Солнце пекло так нещадно, что в воздухе пахло порохом, а она оставила шляпку в машине, где сейчас дремал Хесус. Миссис Браун остановилась на каменной ступеньке и приложила руку козырьком к глазам, закрываясь от солнца; ее волосы развевались на ветру, как у русалки на носу корабля. Перчатки на время подъема она сняла, чтобы цепляться руками за ступеньки, до того они были огромные.

— Вот уж нет, — с трудом переводя дыханье, ответила миссис Браун. — Будем как все люди.

И она права. Люди не в состоянии противиться силе, что некогда заставила их выстроить эту пирамиду, — оголтелому честолюбию.

Но мы быстро убедились, что вид с вершины того стоил. Сидя на краю площадки, мы глазели на туристов на площади и жалели этих муравьишек за то, что они не здесь, а если бы им вздумалось сюда добраться, пришлось бы немало потрудиться. Вот они, зачатки оголтелого честолюбия. На этом строятся цивилизации. И на колодцах с водой.

— Подумать только, когда-то здесь кипела жизнь, бродили рабы и короли, — заметил я.

— Сдается мне, на каждого короля приходилось по десять тысяч рабов.

А еще тут лаяли собаки. Матери тревожились, не свалились ли дети в колодец. Мы долго сидели на вершине, представляя себе, как все было. Миссис Браун полюбопытствовала, как писатель решает, с чего начать роман.

— Как всегда: с «В начале было…» — ответил я, — но лучше поближе к концу. В этом вся хитрость.

— Но как это можно определить?

— Просто решить. Все может начаться прямо здесь. В первых лучах зари король в темно-бордовом одеянии и золотом нагруднике стоял на вершине этого храма и смотрел на кишащий внизу хаос. В смятении он понимает, что империя летит в тартарары. Нужно переходить сразу к делу, читатели ждать не любят. Если бродить вокруг да около, они отложат книгу и включат «Таверну „Даффи“» по радио, потому что там все действие успевает завершиться за час.

— Откуда королю знать, что его империя гибнет?

— Потому что крутом неразбериха.

— Чушь, — отрезала миссис Браун. — Неразбериха царит всегда и везде, но люди тем не менее говорят: «Выше нос, прорвемся!»

— Ваша правда. Но мы с вами знаем об этом, потому что читали. Чичен-Ица была столицей огромной могущественной империи; здесь веками процветало искусство и архитектура. И вдруг примерно в десятом веке нашей эры все это загадочным образом исчезло.

— Люди не исчезают, — возразила миссис Браун. — Гитлер покончил с собой, но Германия никуда не делась. Это я так, для примера. Жизнь продолжается, народ трудится, празднует дни рождения и так далее.

Пожалуй, она права. Майя, которые сейчас обитают в этом лесу, едва ли считают свою культуру упадочной. Строят себе хижины по древнему образцу, сажают сады, поют детям колыбельные. Не замечают смены правителей и генералов. Со времен Кортеса испанская империя сжалась до клочка земли с горами и виноградниками — крошечной правой лапы Европы. Пропали ее обширные колонии; миллионы закованных в кандалы невольников получили свободу. Испания упразднила рабство, выстроила школы и больницы, а ее современные поэты, если задуматься, наперебой проклинают историю испанской конкисты. Видел ли Кортес, как все это с грохотом надвигается на него, точно паровоз? А Англия с Францией? Все это искреннее поступательное движение, прогресс, фрески и вытянутые руки: что из этого можно назвать провалом?

— В хорошем романе должен присутствовать крах, — настаивал я. — Взлеты и падения. Люди читают книги, чтобы забыть о сомнениях: в жизни все так ненадежно. Они строят пирамиды на века, чтобы нам было куда забраться и сверху полюбоваться видом.

— Вам виднее, — ответила миссис Браун. — Но какой смысл любоваться предметом, вся заслуга которого лишь в том, что он сохранился? У моего брата как-то целый год не проходил чирей на заднице, но едва ли вы заинтересовались бы его фотографией.

— Так говорила поэтесса Вайолет Браун.

Она рассмеялась.

— Когда вы в следующий раз попытаетесь отговорить меня сжигать старые письма и дневники, я вам напомню про этот чирей.

Миссис Браун это не понравилось. Она вытащила перчатки из-за ремня, за который заткнула их перед подъемом, надела, расправила блузку и пригладила волосы.

— Одни вещи стоит помнить, другие нет. Вот и все, что я хотела сказать.

— И вы знаете, как отличить одно от другого?

— Нет. Но пирамиды из камней — еще не повод для восхищения. Гораздо большего уважения достойно то, что люди, жившие в этих джунглях, не оставили в них следа.

— Тогда откуда мы узнали бы о них через тысячу лет?

— Неизвестно, что будет через тысячу лет, мистер Шеперд: может, и корова через луну прыгнет.

На этом разговор завершился: надвинулась туча, и небо угрожающе потемнело, заставив нас покинуть пирамиду. Стоило нам спуститься, как разверзлись хляби небесные. Дети, продававшие вышивки и резные деревянные фигурки, спрятались от дождя в лесу, а туристы поспешили к своим автомобилям. За спиной у нас в странном желтом свете высились храмы, и их каменные макушки темнели от дождя, который по крупинке размывал известняк, унося дневную частицу истории.

ЧАСТЬ ПЯТАЯ

АШВИЛЛ, СЕВЕРНАЯ КАРОЛИНА 1948–1950 (В. Б.)

«Стар уик», 1 февраля 1948 года

Роман Шеперда Под звездами юга

Молодые люди из Страны небес, похоже, предпочитают выдержанное вино. Десять лет назад прогремела история Томаса Вулфа, молодого писателя из Ашвилла, штат Северная Каролина, который укрылся от разыгравшегося на юге скандала на богемном Манхэттене, в объятиях дамы на семнадцать лет старше. Семья писателя воспротивилась его связи с хорошенькой театральной художницей Алиной Бернстайн — миссис Бернстайн (впрочем, как и сам мистер Бернстайн). Но Вулф влюбился — себе на погибель.

Теперь же история повторяется, но уже с Гаррисоном Шепердом. Писатель из Ашвилла громко заявил о себе дебютным романом «Вассалы ее величества» и закрепил успех опубликованной в прошлом году книгой «Пилигримы Чальтепека», разошедшейся таким тиражом, который Вулфу и не снился. Шеперд отличается скрытностью и на дух не переносит репортеров, поэтому в городе о нем судачат гораздо больше, чем о Вулфе. Теперь же, явно подражая своему предшественнику, писатель связался с дамой на семнадцать лет старше. Замужем ли она? Наши источники утверждают, что один раз была точно.

О загадочной Вайолет Браун мало что известно, но эта элегантная брюнетка явно знает, как поймать и чем удержать богатенького скромнягу холостяка. В прошлом месяце парочка отправилась в предсвадебное путешествие в Мексику, откуда Шеперд родом и где по сей день проживает его семья; известие об этой поездке разбило немало сердец по обе стороны от линии Мейсона — Диксона.

Одобрила ли мама этот январско-майский роман? Звонили ли колокола на свадьбе Гаррисона Шеперда? Пока нет, отвечает работник аэропорта Джек Кертис, проверявший паспорта парочки по возвращении в аэропорт Ашвилл-Хендерсонвилл. Мистер Статный Брюнет крепко держится за свою робкую фиалку Вайолет, однако на 26 января в регистрационных книгах она значилась как «вдова». А что же наш красавчик? Кертис отвечает: «По-прежнему холост».

6 ФЕВРАЛЯ

Когда она вошла с полными руками почты и газет и сложила всю кипу бумаг на стол, я первым делом эгоистично подумал: «Боже, опять беспорядок». Все возвращается на крути своя. Я-то надеялся, что после нашего возвращения миссис Браун возьмет несколько выходных, и страстно мечтал побыть один, в тишине и покое. Ходить до ужина в пижаме, не поднимать занавесок, размышляя над историей злоключений вождя племени ица. В хорошем романе должна быть катастрофа.

Миссис Браун заговорила с порога, не расстегнув пальто; она явно была не в духе. Не в ее привычках заполнять молчание сплетнями о том, что случилось в пансионе миссис Битл, пока мы были в отъезде. Наконец сообщила, что на Рождество умер мистер Джадд.

Так вот в чем дело, подумал я и выразил соболезнования.

— Значит, пришел его срок. Даже Мэриан Битл с этим согласна, а уж она-то не склонна к философии. Сказала, что сразу же приехал его сын и обо всем позаботился, так что она спокойно готовилась к Рождеству. Ее поразило другое. Не успели старика похоронить, как девять человек, прочитав некролог в газете, пришли узнать, не сдается ли комната. У некоторых даже есть семьи, представляете? И они готовы ютиться в одной комнате с женой и детьми! Нигде нет жилья. Это все военные браки и дети, которых, похоже, никто не ожидал. Миссис Битл рассказала, что какой-то делец купил картофельное поле за городом и собирается построить там двести домов. Только дома и ни единого магазина. Видимо, придется им ездить за продуктами в город. И все дома одинаковые, разве что немного отличаются по цвету, а проект один и тот же. Ряд одинаковых домов вдоль всей улицы.