Читать интересную книгу Брачные узы - Давид Фогель

В кафе не оказалось ни единого знакомого. Поразмыслив, Гордвайль решил заказать черный кофе и подождать: авось, кто-нибудь еще зайдет. Однако прошло полчаса, но никто не появился. Было уже полдвенадцатого. Гордвайль стал сильно нервничать. Придется отдать за кофе последние гроши! Он полистал вечернюю газету, чтобы немного рассеяться, но ее содержание совершенно не доходило до него, и он выпустил газету из рук. Будь все это летом хотя бы! Но теперь! Да еще дождь! Провести ночь под открытым небом в такое ненастье! Уже сейчас Гордвайль чувствовал себя крайне усталым. «Ладно, ничего не поделаешь!» — почти в полный голос сказал он. Решил остаться здесь до закрытия кафе, до полвторого ночи, а потом отправиться гулять по улицам. Смирился с неизбежностью.

Когда официант оказался рядом с его столиком, он вдруг спросил его, не появлялся ли здесь кто-нибудь из его друзей сегодня вечером. Да, были, но ушли за минуту до вашего, сударь, прихода. Был господин Астель с барышней и второй господин, рыжеватый. Посидели с час и вместе ушли.

«Вот и все!» — подумал Гордвайль.

— Скажите, — заговорил он с официантом, — вы живете далеко отсюда?

— Я-то? Неблизко. Рядом с Западным вокзалом.

— Как же вы добираетесь домой после закрытия? Трамваи-то уже не ходят!

— А пешком. Всего час. Иногда иду на станцию Франца-Иосифа, а оттуда «кольцевым» трамваем. Он останавливается на всех остановках.

— Тяжелая работа, а?

— Да уж нелегкая, я думаю! Все время на ногах с трех часов дня и до двух ночи!

Официант присвистнул в усы. Разговор о работе явно польстил ему, теперь она казалась ему особенно значительной.

— Все думают, — продолжал он, — что быть официантом легко, а это, между прочим, совсем не просто! Порой задарма работаешь целый день! Вся прибыль коту под хвост из-за какой-нибудь крохотной ошибки, про которую даже не знаешь, когда и как она приключилась! На прошлой неделе у меня был такой случай. Стал подсчитывать дневную выручку и на тебе! Недостача в десять шиллингов. Пришлось заплатить из собственного кармана. Одни убытки были в тот день. Так что не думайте, что официант получает до десяти шиллингов чаевых в день! Бывает, что и половины этого не выходит!

— Да-да! — согласно кивнул Гордвайль. Внимание его уже обратилось на другое, и последние слова официанта не достигли его слуха. — У вас есть семья? Ну жена, дети? — спросил он вдруг.

— А как же, есть! Два сына у меня. Старший в этом году заканчивает народную школу. Пожалуйста! — повернулся он к посетителю за третьим столиком, пожелавшему расплатиться.

«Два сына», — отозвалось в голове у Гордвайля, и он с завистью посмотрел вслед официанту в белоснежном фартуке, доставшему пухлую записную книжку, полную банкнот.

В дверях появился Перчик и сразу же устремился к столику Гордвайля.

«Вот оно! — подумал Гордвайль. — И я ему ничего не должен. Правда, он свинья!»

И загадал: если тот сядет к его столику не спросив разрешения, то желаемое будет достигнуто, если же нет — тогда плохо.

— В столь поздний час ты сидишь в кафе один! — заметил Перчик. — Совсем на тебя не похоже!

Он сказал это с легким смущением, которое обозначалось на его лице всякий раз, когда он оказывался с Гордвайлем наедине, и смысл которого Гордвайль никогда не мог уяснить. Перчик улыбнулся и занял стоявший рядом стул. «Не стоит упускать момент, — пронеслось у Гордвайля в голове. — Если отложить это на потом, будет еще труднее».

— Послушай, Перчик, — решился Гордвайль, — мне нужны деньги!

— А кому они не нужны? Сегодня всему миру нужны деньги!

Стараясь не смотреть Гордвайлю в глаза и словно пытаясь подкупить его, Перчик достал портсигар и предложил Гордвайлю сигарету. Гордвайль взял сигарету, но решение его осталось твердым.

— Мне нужно пять шиллингов — срочно! Ты должен обязательно ссудить мне!

— Пять шиллингов? Да где же я тебе возьму? Это же почти доллар!.. Я знаю, ты долги возвращаешь. Ты единственный, кто возвращает. И я бы охотно одолжил тебе — можешь мне поверить! Но где их взять в такое позднее время! Завтра — дело другое! У меня есть десять долларов, я обменяю их и дам тебе.

— Не ищи оправданий, Перчик! Давай свои десять долларов, я обменяю их у официанта. Он сможет это сделать, так что не увиливай!

— У официанта? Это невозможно! Он дает ниже курса, с какой стати я должен терпеть убытки?!

— Разница — за мой счет! Потом проверим сегодняшний курс и то, что он удержит, я тебе возмещу. Подожди, есть другая мысль: я тебе это возмещу сразу. Ты мне даешь пять шиллингов, удерживая сумму разницы, а я тебе буду должен ровно пять шиллингов. Идет?

— Это невозможно, я же не ростовщик какой-нибудь!

— Ну ладно! — сказал Гордвайль и махнул рукой. Неожиданно его охватила волна бесконечного отвращения к Перчику и ко всем этим мерзким уговорам. Он затянулся, глядя прямо перед собой, безграничная грусть овладела им, грусть, никак не связанная с нынешним его положением, с отсутствием квартиры и необходимостью бродить по улицам всю ночь. Гордвайль точно знал это. Потому что в конечном счете не все ли равно, прошляется ли он всю ночь или удостоится ночлега в какой-нибудь грязной постели в дешевой и не менее грязной гостиничке. При мысли об этой постели, возникшей вдруг перед его внутренним взором, его пронизала дрожь. Лучше уж прошагать всю ночь по улице. Но причина печали, охватившей все его существо, была глубже. Печаль уже давно коренилась в его душе, нынешняя его беда не породила ее, но лишь помогла подняться из глубин естества. И тут Перчик вымолвил:

— Впрочем, если ты ограничишься меньшим, двумя шиллингами, к примеру, или двумя с полтиной, то я охотно ссужу тебе! Я собираюсь выпить кофе, и у меня как раз столько останется после того, как я расплачусь за него.

Гордвайль машинально взял протянутые деньги и опустил их в карман пальто. У него возникла вдруг непреодолимая потребность делиться с кем-нибудь, выплеснуть все, что скопилось на сердце. И он начал говорить, обращаясь к Перчику и не переставая при этом испытывать отвращение и к самому себе, и к этому человеку, который всегда был ему неприятен, каждое движение которого вечно раздражало его. Это был, пожалуй, единственный человек, к которому Гордвайль относился беспричинно враждебно с первой же минуты знакомства с ним. И именно ему Гордвайль рассказывал теперь с лихорадочной торопливостью, как будто боясь не успеть выложить все, что скопилось у него на сердце, — да, именно этому человеку он рассказывал о разных вещах из своего детства, то, чего не рассказывал до того ни единой живой душе, и все время, пока он говорил, чувство отвращения не покидало его. Но никакая сила не могла остановить Гордвайля. Перчик пожирал его глазами, жадно внимая каждому слову, почти как судебный следователь, долго бившийся над заключенным, стараясь заставить того признаться, и вдруг услышавший признание, сделанное по собственной воле, без всякого принуждения со стороны. Гордвайль уже давно возбуждал его любопытство, но был подобен дому с затворенными ставнями, теперь же настал его час! Он запечатлевал в своей памяти каждое услышанное слово, стараясь не упустить ни единой подробности. Место в памяти для всего услышанного уже давно было заготовлено у него. И хотя поначалу он собирался провести здесь самое большее четверть часа, теперь сидел на своем стуле словно приклеенный, даже и не помышляя о том, чтобы встать и уйти. Он даже заказал еще по кружке пива себе и Гордвайлю («случайно нашлось еще немного денег в другом кармане»). Но старался не прерывать Гордвайля ни единым вопросом из опасения, что тот остановится. Любопытство его вовсе не ускользнуло от внимания Гордвайля, к тому же ему было известно, что Перчик способен воспользоваться каждым его словом в своих целях, для своего «литературного творчества», затрагивавшего только внешнюю сторону явлений, — исказив при этом все, что только можно исказить, и ничего не поняв, — но сейчас это было Гордвайлю безразлично.

Оба они не заметили, как пролетело время, и они остались последними посетителями в кафе. Официант подошел получить с них деньги: пора было идти.

— Могу тебя проводить! — вызвался Гордвайль, когда они вышли на улицу. — Я совсем не спешу домой, и мне хочется немного пройтись.

Он чувствовал себя теперь как-то связанным с этим Перчиком, сделавшимся чем-то вроде наперсника для него. Более того, в этот миг он казался Гордвайлю не таким уж подлецом, словно тот поднялся на ступеньку вверх и встал на один уровень с ним самим, только потому, что посвящен был в некие интимные подробности его, Гордвайля, жизни. Часы на Шоттенрингплац показывали двадцать минут третьего. Было не холодно. Даже несколько прохожих встретились им на освещенной и пустой улице, казавшейся сейчас шире, чем днем. Шаги обоих гулко отзывались по Верингерштрассе, заставляя одиноких проституток показываться из сонных переулков. Гордвайль дошел с Перчиком до ворот его дома, простоял с ним там еще с полчаса, не переставая говорить, пока Перчик не попрощался с ним наконец и не позвонил привратнику. Теперь уже была половина четвертого. Гордвайль чувствовал себя совершенно опустошенным, во рту стоял мерзкий привкус, как наутро после пьяного застолья.