живем, ты все увидишь.
Только теперь я вижу, что у него с собой тубус. Он отпирает пластиковую защелку, вынимает свернутую в трубочку карту, кладет на стол, на ней пометка: Geheim. Organisation Todt[96]. Наши взгляды встречаются.
– Для тебя все эти туннели были всего-навсего горячечной литературной фантазией из какого-нибудь средневекового рыцарского романа, верно? Но готические романы из жизни английской знати тут ни при чем. Эти туннели были построены в войну немецкими инженерами как бомбоубежища. Одни помечены на чертежах, другие нет. Они до сих пор используются, и, возможно, теперь ты понимаешь, что поставлено на карту.
В коридоре между гостиной и спальней есть люк с крышкой, ведущий в подвал, где хранятся дрова и картошка. Улав поднимает крышку за кольцо, по крутой лесенке мы спускаемся в обветшалый погреб. У меня в руке фонарь. Улав отодвигает один из стеллажей, останавливается перед шкафом. Рукой он прикасается к определенной точке на потолке и топает ногой по полу.
Слышен механический звук, а секунду спустя стена раздвигается, открывая отверстие размером в дверь.
Я стою, разинув рот.
– Идем, – говорит Улав, и следом за ним я вхожу в белый, похожий на трубу коридор. Через пятьдесят метров мы стоим перед железной дверью с табличкой: «ВЫСОКОЕ НАПРЯЖЕНИЕ. ОПАСНО ДЛЯ ЖИЗНИ». Улав набирает код, сдвигает тяжелую дверь в сторону.
В помещении темно, размером оно, пожалуй, около пятидесяти квадратных метров. При свете фонарика я вижу на стенах полки, а перед ними ровные ряды оружия.
– Это, – говорит Улав, привычно взвешивая оружие в руке, – немецкий пулемет MG-34, рядом безоткатные противотанковые ракеты, вот эта тяжеленная штуковина – пулемет MG-3, а тут маузеры, шмайсеры, оборудование связи и ручные гранаты.
Я точно онемела.
– Вот этот портативный передатчик, – чуть ли не с детским энтузиазмом продолжает Улав, – снабжен антенной, которая выдвигается в трубу, как перископ, и таким же манером убирается. А знаешь, почему все это здесь, у нас, мама?
– Так нельзя, – бормочу я. – У нас есть армия, у страны есть разведслужба, под контролем стортинга.
Улав смотрит на меня горящими глазами.
– Это защита Норвегии, на случай, если все остальное откажет. Иные военные тайны не из тех, какие можно доверить народным избранникам и прочим поборникам принципов. Такие тайны находятся в частных руках. Если ты об этом напишешь, все окажется в опасности. Боеготовность Норвегии к оккупации будет отброшена на десять лет назад. И не менее важно, что тогда конец Редерхёугену и всему, что мы здесь учредили.
– Все началось с немецкого адмирала, с которым Тур встретился на «Принцессе» накануне крушения, – отвечаю я. – Общественность вправе знать, что произошло тогда в кормовом отсеке.
Улав прислоняется к одному из стеллажей.
– Нет. Об определенных вещах говорить нельзя.
– Я опубликую рукопись.
– В таком случае тебе придется выбирать, – отвечает сын, – между семьей и собственным «я». Если ты опубликуешь книгу, ты больше не член семьи.
Улав угрозы на ветер не бросает.
– Думаешь, ты докопался тут до дна? – отвечаю я. – Нет, главного ты по-прежнему не знаешь.
* * *
Двадцать третье октября 1940 года, «Принцесса» только что вышла из Будё. Что случилось с Вильгельмом, и где мой мальчик?
Надо его найти. Сперва я спешу к хозяйской каюте.
Прикладываю ухо к двери. Ни звука, ни шагов взрослых, ни детского плача. Господи! Их там нет. Они где-то еще. Пароход большой, но не слишком. Я поворачиваю, бегу к гардеробным и дальше, на корму, пересекаю довольно людный, в форме буквы «П», курительный салон под командной рубкой, потом пустой музыкальный салон. Само собой, их там нет. Толкнувшись в несколько боковых помещений, выхожу на прогулочную палубу правого борта. Свет слепит глаза. Ветер рвет одежду, но от страха мне жарко. Здесь почти безлюдно, несколько немцев стоят у поручней, чуть дальше – новые пассажиры, руки в карманы. Я миную надстройку со спасательными шлюпками, направляюсь к кормовой рубке. И тут вижу младенца. Я уже готова выхватить его у женщины, что держит его на руках, но тотчас понимаю, что это не Улав, не мой Улав. По лестнице я сбегаю в два прыжка.
Где же он?
Немецкие военные полицейские удивленно смотрят на меня, когда я протискиваюсь через солдатскую столовую в третьем классе. Улава здесь нет, разумеется, нет, но уже ничто не разумеется само собой. В средней части судна расположена билетная контора. Помощник капитана вежливо здоровается, смотрит на меня, и взгляд его сразу грустнеет.
– Госпожа Фалк, – говорит он, – чем могу помочь?
– Мой сын, – взволнованно отвечаю я, – я никак его не найду.
Он глубоко вздыхает.
– Потеряли? Скверная новость. Но я уверен, тут какое-то недоразумение.
– Недоразумение? – кричу я. – Ребенок пропал. Вы должны поднять тревогу!
– Последний раз я видел вашего сына с няней. Вы ее нашли?
– Нет, а вы знаете, где она?
– Вообще-то я видел ее с вашим мужем. Да, перед тем как мы причалили в Будё.
– Надо поднять тревогу!
– Послушайте, госпожа Фалк. Я понимаю, вы напуганы. Но ваш сын, конечно же, с няней или с вашим мужем. Поймите, тревога только вызовет панику на судне.
По главной палубе я быстро иду на корму вдоль левого борта, кричу и стучу по дверям:
– Улав! Тур! Выходите, надо поговорить.
Каюты 1-3-5-7-9-11, но, не считая раздраженных солдат и норвежцев, двери тесных кают третьего класса никто не отворяет, назад – 10-8-6-4-2 по правому борту. Их нет. Я перехожу в коридор первого класса в средней части судна. Сотрудник почты как-то странно смотрит на меня. В коридор проникает жар машинного отделения.
Я колотила в дверь нянькиной каюты, когда услышала за спиной:
– Вера!
Вильгельм, насквозь мокрый, голос у меня срывается:
– Где ты был?
– Должно быть, Тур разгадал наш план. Он забрал мальчика, я опоздал. Искал бикфордов шнур, чтобы его обезвредить.
– И что?
Он растерянно смотрит на меня.
– Увы. Все кончено.
Я сжимаю его руку, и мы разбегаемся в разные стороны. Взрыв, грянувший в ту же секунду, настолько силен, что ударная волна буквально выжимает из меня воздух, сдавливает грудь, до самого сердца.
Часть 4. Шоссе короля Олава
Глава 36. «Хибара»
Рамсунн, Северная Норвегия
Джонни проснулся, когда самолет лег на крыло и пилот объявил заход на посадку.
Внизу раскинулась водная поверхность, гладкая, сверкающая на солнце, а дальше из моря вставали снежные вершины Лофотен. Небо здесь выше, горы круче, чем в других знакомых ему местах. Фьорды врезались в сушу, заканчиваясь бирюзовыми мелководьями и белыми как мел песчаными