Читать интересную книгу Выпашь - Петр Краснов

Все это было ужасно тяжело.

"Да, пыль! Беженская людская пыль! Придет время и сотрет эту пыль, как уже стерло так многих, и великих и малых. Правы буддисты: "все преходяще в этом мире и не заслуживает ни внимания, ни любви…" И все-таки оторваться от этого мира никак не мог. Созерцание его не удовлетворяло.

Как раз в это время в жизни Петрика произошло событие, перевернувшее всю его жизнь.

ХVII

В это воскресенье, как и всегда, Петрик сидел на своей облюбованной скамейке в Булонском лесу. День был туманный. Октябрь расцветил деревья пестрой окраской осенней листвы. Сквозь ее поредевшие завесы в сером тумане голубыми силуэтами показывались в аллеях всадники и амазонки, появлялись и исчезали. Они казались таинственными и будто знакомыми. Лошади неслышно ступали по мокрому гравию верховых дорожек. По блестящему черно-голубому шоссе, шелестя шипами, проезжали автомобили. За решеткой парка, через площадь, — куда-то на выставку или аукцион — вели разукрашенных, накрытых дорогими попонами тяжеловозов. Они выступали в сознании своей красоты и силы. По дороге между автомобилей наездник наезживал нарядного гнедого рысака, запряженного в легкий кабриолет. Рысак бежал, вычурно красиво бросая ногами, и наездник сбоку засматривал на него. Высокий тандем, запряженный четвериком в два уноса, прокатил мимо Петрика. Все это когда-то так радовало Петрика. Теперь он только холодно скользнул по ним глазами. Он сидел на скамейке, опустив голову и отдавшись своим мыслям. Невеселые были мысли.

"Неужели, всю жизнь, до самой смерти, он будет для чего-то, для кого-то, в чужом государстве точить и строгать какие-то болванки — «пьесы», не зная даже их назначения. Он теперь уже «маневр-спесиализе» и заменяет Эжена, женившегося и ухавшего в деревню. Теперь это он обучает плутоватого итальянца-коммуниста и показывает ему, как работать. Но что толку? Какая польза от этого России? Что делает он для России? Только думает о ней — и ждет, когда его позовут. Но все более похоже на то, что никогда его не позовут… "Мне уже пятидесятые пошли годы. Ротмистр Ранцев!.. И под пятьдесят лет. В эти годы, в России, генералами были… Он ротмистр… Да какой он ротмистр? где его эскадрон? только в мечтах!..

Сколько раз он порывался ехать «туда»… "Нельзя", — говорили ему. — "Вас сейчас же узнают, и вы зря погибнете и подведете тех, кто вам поможет там".

Погибнуть сам Петрик не боялся. Он продолжал, как и раньше, мечтать умереть солдатскою смертью — и он отлично понимал, что в таких делах напрасной смерти не бывает, но всякая жертвенная кровь идет на спасение Родины. Но подвести других не хотел. Годы шли. Пятидесятые… И было жутко…

Петрик сидел, опустив голову на ладони, и, не глядя на часы, по затихавшему движению знал, что полдень близок и надо идти питаться в до одури надоевшую lаitеriе. Мимо Петрика, чуть шелестя песком, ехали двое. Петрик поднял на них глаза. Впереди — рослая, красивая, немолодая, полная амазонка на дамском седле ехала на прекрасной большой лошади. Ее сопровождал наездник. Он был в низком котелке, надвинутом на брови, в потертом рейт-фраке и серых рейтузах. На нем были русские сапоги с высокими голенищами со шпорами. Он был не молод, но возраста его определить было нельзя. Усы и борода были гладко сбриты и розовое от загара и езды лицо казалось молодым. Петрик обратил внимание, что наездник сидел не по-французски, но глубоко, с наложенными шенкелями, так, как сидели в его, Петрика, обожаемой школе. И Петрик невольно залюбовался посадкой наездника.

Наездник тоже внимательно взглянул на Петрика серыми печальными глазами из-под черных полей котелка.

Они свернули через шоссе, подъехали к «вигваму» с соломенною крышею и там наездник, ловко соскочив с лошади, помог амазонке слезть. Та что-то сказала ему, и он выслушал ее, приподняв котелок. Конюх — «раlеfreniеr» — принял от них лошадей, накрыл их попонами и повел к площади. Амазонка села в ожидавший ее большой черный автомобиль, а наездник остановился у шоссе и стал закуривать папиросу. Он делал все это теми самыми движениями, какими делали это товарищи Петрика, кавалерийские офицеры, где-нибудь на военном поле, в Оранах. Он достал из кармана рейтуз серебряный портсигар, похлопал о его крышку папиросу и стал ее раскуривать. В это время Петрик подходил к нему. Серые глаза внимательно осмотрели Петрика. Тот уже прошел мимо наездника.

— Ранцев?… — услышал Петрик сзади себя.

Он оглянулся, еще раз внимательно посмотрел на наездника и сейчас же узнал его: генерал Ермолин.

Петрик познакомился впервые с генералом Ермолиным в офицерской школе, где тот, как штаб-офицер, в Поставах проходил курс парфорсных охот. Ермолин тогда восхищался ездою Петрика и его Одалиской. Тогда Ермолин был блестящим офицером одного из гвардейских полков. Потом Петрик, по "Русскому Инвалиду" следивший за Ермолиным, знал, что он перед войною получил полк, на войне командовал бригадой и дивизией и, казалось Петрику, даже и корпусом — и вот теперь встретился в Булонском лесу наездником.

Петрик быстро повернулся к Ермолину и снял шляпу.

— Ваше превосходительство.

— А, узнали, значит и меня. Что поделываете, Ранцев?

Ермолин взял Петрика под руку и повел его из ворот к широкому бульвару.

— Пойдемте, закусим. Тут неподалеку есть очень уютное бистро, где завтракают такие же наездники, как и я. И, правда, очень недурно кормят.

В трактирчике, куда они пришли и где Ермолина, видно, хорошо знали, им подали какую-то «саssе-сrоutе», от которой отзывало банным веником. Ермолин спросил графин ординеру.

— Что поделываете, Ранцев?

Петрик рассказал о своей работе, о своих печальных мыслях и, между прочим, сказал, как он был удивлен, обрадован и восхищен, увидав Ермолина верхом в Булонском лесу.

— Ничего не попишешь, Ранцев, — тихо сказал Ермолин. — Против рока не пойдешь…

Ужели вы думаете, что мы, генералы, меньше вашего страдаем за Россию? Да, зашли мы в тупик, уйдя заграницу. Это была самая жестокая наша ошибка… Заграница-то эта! Да ведь воспитаны были мы в вере в эту самую заграницу. Все казалось она нам олицетворением благородства и доблести. Свое видели только худое, заграницей примечали только хорошее. И потом, очень мы уж много о себе думали. Исполнили свой долг, а себя возомнили спасителями… Ну, вот и платимся теперь за это. Вы изнемогаете плотником… Я который год наездником. Прогуливаю геморройных жидов, скачу со снобирующими еврейчиками, мнящими себя Уэлльскими принцами, сопровождаю банкирских дам… И мне все это надоело… Да "хлеб наш насущный даждь нам днесь"…

Кормлюсь… Вы холосты?

— У меня жена осталась в России.

— Имеете возможность посылать ей что-нибудь?

— Я не знаю даже, где она… И жива ли?…

Генерал Ермолин помолчал немного.

— Ну все-таки один. А у меня жена. Кормиться надо. Если Господь не посылает смерти, жить надо.

— Вы все-таки, ваше превосходительство, при своем деле, — сказал Петрик.

Ермолин внимательно посмотрел на Петрика.

— Не жалуюсь, — сказал он. — А что, Ранцев, не хотели бы вы тоже заделаться наездником… Вы школу первым кончили?

— Нет. Вторым.

— Ну, вот и прекрасно… Послушайте, еще и карьеру сделаете… Американскому какому-нибудь жиду чистокровного коня так объездите, что он по аvеnuе du Воis dе Воulоgnе испанским шагом на нем пойдет. У жидов теперь русские в моде. Какой чин у вас?

— Ротмистр.

— Жалко, не генерал. Жиду нанимать — так генерала приятнее.

— Я, ваше превосходительство, — хмуро сказал Петрик, — к жиду наниматься не пойду.

— И напрасно, Ранцев. Во-первых, есть жиды и жиды. И между ними есть прекрасные люди и даже, представьте, большие русские патриоты.

Заметив, как наершился Петрик, Ермолин сказал, положив руку на рукав Петрика.

— Смотрите проще на вещи. Для вас, как это мы в катехизисе когда-то учили…

Несть еллин ни иудей, обрезание и необрезание… Так и нам, нам все одно — клиент. И, если не боитесь сесть на четыреста франков, я вас мигом могу устроить.

И Ермолин рассказал, что он как раз получил более выгодное место, и его хозяйка обезпокоена подысканием другого наездника.

— Лучшего, как вы, не придумаешь. Вы не молоды — и в то же время красивы и элегантны. Моя Ленсманша, — она, поди, вторую империю помнит — выросла на почитании этикета и красоты. Клиентура у нее прекрасная. Молодого наездника она взять побоялась бы. У нее ездят барышни американки, чего доброго еще увлеклись бы, а так, за сорок, ей самое подходящее… Да что говорить!.. Сегодня же и пойдемте. У меня урок от трех. Хозяйка в два пойдет на прогулку, вы и поезжайте с ней. Она вас и опробует. Мы с вами одинакового роста. Вы наденете мой костюм.

А мне так будет приятно показать, как все русские ездят.

Петрику вспомнились слова Анели: — "да як же-шь так просто з мосту"… но он согласился. Не все ли равно?… Четыреста франков?… Маловато… Да он привык голодать… Зато будет при своем деле и с лошадьми, что он так всегда любил.