Читать интересную книгу Моммзен Т. История Рима. - Теодор Моммзен

Мир между Римом и Митридатом был восстановлен (673) [81 г.]. Эти безрассудные раздоры отсрочили покорение Митилены. Лишь преемнику Мурены удалось взять приступом Митилену после продолжительной осады с суши и с моря, причем большие услуги оказал римлянам вифинский флот (675) [79 г.].

Десятилетняя революция и восстание закончились на Западе и на Востоке. В Риме опять было единое правительство и восстановлен был внутренний и внешний мир. После ужасных потрясений последних лет даже эта передышка была облегчением. Ближайшее будущее должно было показать, справится ли выдающийся человек, которому удалось победить внешнего врага, которому удалась также более трудная задача — подавление революции, справится ли он с самой трудной задачей восстановления расшатанного в своих устоях социального и политического строя.

ГЛАВА X

СУЛЛАНСКАЯ КОНСТИТУЦИЯ.

В то время когда происходила первая братоубийственная битва между римлянами, в ночь на 6 июля 671 г. [83 г.] на Капитолии сгорел высокочтимый храм римского Юпитера, который воздвигли цари, освятила молодая свобода и пощадили бури пяти столетий. Это было не знамением, а символом состояния римского государственного строя. Строй этот тоже превратился в развалины и нуждался в восстановлении. Революция была побеждена, но это еще далеко не означало, что старый строй восстановился сам собой. Большинство аристократии полагало, что теперь, после смерти обоих революционных консулов, достаточно будет произвести обычные дополнительные выборы и представить на усмотрение сената необходимые меры: награждение победоносной армии, наказание главных виновников революции и принятие некоторых мер для предотвращения подобных бурь в будущем. Но Сулла, в руках которого в этот момент сосредоточилась вся власть, более правильно судил об общем положении дел и об отдельных личностях. Римская аристократия в свои лучшие времена не выходила за пределы традиционных форм, ее привязанность к ним носила величественный, и вместе с тем ограниченный характер. Возможно ли было при тогдашней тяжеловесной коллегиальной системе управления энергично и последовательно осуществить обширную государственную реформу? А теперь, когда последний кризис отнял у сената почти всех его выдающихся представителей, сенат меньше чем когда-либо обладал силами и талантами для такого дела. Чистокровные аристократы вообще были ни к чему не пригодны, и Сулла ясно отдавал себе отчет в их ничтожестве. Об этом свидетельствует тот факт, что за исключением Квинта Метелла, находившегося с ним в свойстве, Сулла выбирал всех нужных ему людей из прежней умеренной партии и перебежчиков из демократического лагеря, как то: Луция Флакка, Луция Филиппа, Квинта Офеллу, Гнея Помпея. Сулла желал восстановления старого строя не менее, чем самый рьяный аристократ-эмигрант. Однако он лучше своей партии понимал, какие огромные трудности представляла такая реставрация. Конечно, он тоже не понимал этого целиком, иначе мог ли бы он вообще взяться за такое дело? Он считал неизбежными, с одной стороны, широкие уступки, поскольку уступчивость была возможна, не затрагивая самой сущности олигархии; с другой стороны, — восстановление энергичной системы репрессий и предохранительных мер. Однако он ясно видел, что сенат при данном составе будет отвергать или извращать всякую уступку и парламентским путем разрушит всякое новое систематическое строительство. Уже после подавления революции Сульпиция Сулла, не спрашивая мнения сената, проводил в том или ином направлении все, что считал необходимым. Точно так же и теперь, при гораздо более обостренных и напряженных отношениях, он решился восстановить олигархию не с помощью олигархов, а помимо олигархов, по своему личному усмотрению.

Но Сулла не был теперь, как в то время, консулом, он обладал лишь проконсульской, т. е. чисто военной властью. Чтобы навязать реформу своим друзьям и врагам, ему нужна была власть, по возможности строго придерживающаяся законных форм, но в то же время чрезвычайная власть. В послании к сенату он высказывал, что находит неизбежным поручить установление порядка в государстве одному человеку, облеченному неограниченной властью, и что он считает себя способным выполнить эту трудную задачу. Это предложение многим пришлось не по вкусу, но при тогдашних условиях оно было равносильно приказу. По поручению сената принцепс сената, interrex («междуцарь») Луций Валерий Флакк Старший, в руках которого временно сосредоточивалась высшая власть в государстве, предложил народу утвердить задним числом все официальные действия, совершенные Луцием Корнелием Суллой в качестве консула и проконсула. На будущее же время он предложил предоставить Сулле право решать в первой и последней инстанции дела, касающиеся жизни и имущества граждан; распоряжаться по своему усмотрению государственными землями; изменять границы Рима, Италии и всего государства, как он сочтет нужным; основывать и упразднять городские общины в Италии; распоряжаться провинциями и зависимыми государствами; наделять отдельных лиц высшей властью (imperium) [до Суллы это право принадлежало народному собранию] и по своему усмотрению назначать проконсулов и пропреторов и, наконец, путем новых законов установить на будущее порядок в государстве. Сулле предоставлялось по собственному усмотрению установить время, когда он сочтет свою задачу выполненной и найдет возможным сложить с себя эти чрезвычайные полномочия; пока же он пользовался этими полномочиями, ему предоставлялось по своему усмотрению решать, будет ли наряду с ним функционировать ординарная высшая магистратура республики или нет. Понятно, что это предложение было принято без возражения (ноябрь 672 г.) [82 г.]. Лишь после этого новый властитель, который до сих пор в качестве проконсула избегал вступления в столицу, вступил в Рим. Название этой новой должности было заимствовано от диктатуры, которая фактически была отменена со времен войны с Ганнибалом (I, 777). Но новая диктатура отличалась от старой и внешне — кроме сопровождавшей Суллу военной свиты впереди него шли ликторы, во вдвое большем числе, чем у диктаторов старого времени, — и по существу. Эта новая «диктатура для издания законов и введения порядка в государстве», как гласил ее официальный титул, на деле совершенно отличалась от старой, ограниченной и по своему сроку и по компетенции. Старая диктатура не исключала апелляции к народу и не аннулировала ординарной магистратуры. Новая диктатура скорее была похожа на институт «децемвиров для составления законов»; эти децемвиры также являлись чрезвычайной властью с неограниченными полномочиями и устранением ординарной магистратуры, и функции их — во всяком случае, фактически — не были ограничены определенным сроком. Вернее, эта новая должность, основанная на постановлении народа, со своей абсолютной властью, не ограниченной сроком и коллегиальным характером, была не чем иным, как старой царской властью; последняя тоже была основана на добровольном обязательстве граждан повиноваться одному избранному из их среды абсолютному правителю. Даже современники приводили в оправдание Суллы, что царь лучше, чем плохие законы 90 . Да и титул диктатора, вероятно, был выбран только в знак того, что если прежняя диктатура была во многих отношениях ограничена (I, 239, 270, 294), то эта новая диктатура заключала в себе полное возобновление царской власти. Итак, путь Суллы и здесь странным образом совпадал с тем путем, по которому шел Гай Гракх, преследовавший совершенно иные цели. Консервативная партия и здесь была вынуждена следовать примеру своих противников; для предотвращения постоянной угрозы тирании, защитник олигархического строя сам был вынужден выступить в роли тирана. Эта последняя победа олигархии была очень похожа на поражение.

Сулла не добивался и не желал трудной и ужасной работы реставрации. Но ему приходилось выбирать одно из двух: предоставить это дело совершенно неспособным людям, или взять его на себя. Поэтому он принялся за него с беспощадной энергией. Прежде всего надо было вынести решение относительно виновников. Сулла сам по себе склонялся к помилованию. У этого сангвиника были вспышки гнева, и надо было бояться тому, кто видел его сверкающие глаза, его красное от гнева лицо; но его подвижному темпераменту была совершенно чужда вечно гложущая жажда мести, подобная той, которую в своем старческом озлоблении затаил в душе Марий. Сулла поступал сравнительно кротко не только после революции 666 г. [88 г.]. Даже вторая революция, которая совершила столь ужасные злодеяния и нанесла тяжелые удары и ему лично, не вывела его из равновесия. В то время когда палачи волочили по улицам столицы трупы его друзей, он старался спасти жизнь запятнанного кровью Фимбрии, а когда Фимбрия добровольно покончил с собой, Сулла приказал похоронить его труп достойным образом. После высадки в Италии Сулла искренно изъявил готовность простить и позабыть прошлое и не оттолкнул никого, кто искал примирения с ним. Даже после своих первых успехов он вел переговоры в этом духе с Луцием Сципионом. Эти переговоры оборвала революционная партия; мало того, еще накануне своего падения она в последний момент обагрила свои руки еще более ужасными неслыханными кровавыми деяниями и даже вступила в заговор с исконным врагом отечества с целью разрушения города Рима. Но теперь чаша терпения переполнилась. Как только Сулла получил в свои руки верховную власть, он в силу своих новых полномочий объявил врагами отечества, стоящими вне закона, всех гражданских и военных должностных лиц, которые продолжали действовать в пользу революции после вступившего по утверждению Суллы в законную силу его соглашения со Сципионом. Точно так же он поступил с теми гражданами, которые открыто поддерживали революцию. Кто убивал одного из объявленных вне закона людей, тот оставался безнаказанным подобно палачу, который по долгу службы совершает казнь; кроме того он получал еще награду в 12 000 денариев. Напротив, каждый, кто укрывал лиц, объявленных вне закона, даже своих ближайших родственников, подвергался самой строгой каре. Имущество осужденных конфисковалось в пользу государства, подобно военной добыче. Дети и внуки опальных лишались доступа к политической карьере; но если они принадлежали к сенаторскому сословию, они были обязаны нести свою долю сенаторских повинностей. Эти постановления распространялись также на имущество и потомков тех, кто пал в борьбе за революцию; это шло даже дальше, чем кары древнейшего права против тех, кто поднял оружие против своего отечества.