Читать интересную книгу Россия и ислам. Том 2 - Марк Батунский

«Неосуществимы они потому, – утверждает Миропиев, – что все это вместе взятое умственное движение в исламе, за исключением панисламизма, есть явление довольно искусственное, так как оно само в себе заключает внутреннее противоречие. Если Коран заключает в себе всю истину, все потребное для мусульманина на все времена, как любят хвалиться те же мусульмане, и если, сверх того, Коран враждебно относится ко всем новшествам… то в исламе нет места для какой-либо реформации и прогресса вообще. Это отчасти сознают и сами глашатаи мусульманской реформации»7.

Миропиев ссылается в доказательство на Девлет-Кильдеева (с. 25), признавшего, что «установление Магометом догмата неизменяемости и непогрешимости законов как будто поставило точку ко всем реформам, могущим последовать после него в политическом и гражданском устройстве приверженцев его учения». Ухватившись за этот тезис, Миропиев продолжает: «…если это так по отношению к политическому и гражданскому строю, то тем более, конечно, это должно сказать по отношению к религиозному миросозерцанию и нравственности. Если бы и состоялась, сверх всякого ожидания, подобная реформа, то новое учение потеряло бы характер мусульманства»8.

Но Миропиева буквально выводят из себя не столько даже сами апологеты ислама из среды его формальных приверженцев, сколько их русские единомышленники (да и вообще, со злостью пишет Миропиев, «среди русской интеллигенции по отношению к инородческому вопросу замечается какоето шатание»9): то некто Семенов (бывший директор Закавказской учительской семинарии), который ратовал за то, чтобы во всех российских учебных заведениях такого типа было широко введено преподавание ислама и арабская грамматика10; то известный в свое время публицист Ядринцев, который «постоянно брал под защиту наших инородцев…

Он… не жалел густых красок своего довольно бойкого пера… и весьма пылкой фантазии, чтобы выставить сибирского инородца в еще более мрачном виде и тем самым привлечь к нему сочувствие русского общества, закрывая в то же время вполне свои глаза на бедственное положение русского населения в разных местностях далекой и обширной Сибири».

Ядринцев действительно энергично боролся против начавшегося после русского завоевания Сибири вымирания целого ряда местных народностей11. Характерно и то, что он защищал и сибирских татар. Более того, Ядринцев высоко оценивал роль в Сибири выходцев из Бухары – как просветителей и проводников мусульманской веры и культуры12.

И далее идут не менее серьезные сюжеты.

Миропиев считает «ложной политику, которой держалось русское правительство в конце XVIII и начале XIX века по отношению к исламу и буддизму, усердно распространяя первый по Сибирской линии и в Киргизской степи, а второй – между нашими бурятами и калмыками, всячески покровительствуя этим двум религиям до основания среди исповедников той и другой официального духовенства и утверждения обеих религий на русских государственных законах включительно»13.

Ядринцев же, напротив, видит в этой политике обычную религиозную веротерпимость, политический такт, предусмотрительность и даже «мудрую политическую меру»14.

Миропиев удивляется тому, что Ядринцев «быстро переходит к огульному и легкомысленному порицанию наших православных подвижников на почве миссионерского служения», требуя, в частности, чтобы русские давали «свои средства на устройство школ для всех сибирских инородцев, в том числе… для зажиточных сибирских татар, киргизов (т. е. и для мусульман. – М.Б.), якутов, бурят и т. п.».

Ядринцев настолько резко выступает против сколько-нибудь насильственного обрусения, что даже не признает за русским языком права быть языком преподавания в некоторых «инородческих» школах, настаивая на максимально гибких, осторожных и постепенных путях приобщения к русской культуре.

Все это приводит Миропиева в такое негодование, что он уверяет читателя, будто руководимая Ядринцевым газета «Восточное обозрение» имеет «большое сходство с крымской татарской газетой Гаспринского «Переводчик» и мало носит на себе характер русского литературного органа… «ибо «Восточное обозрение» всегда старалось проводить мысль о дурном положении инородцев «в таком христианском государстве, как Россия, под властью такого народа, который считается добродушнейшим в свете». Поэтому «все инородческое встречалось в этой газете с полным сочувствием… «Восточное обозрение» всегда с особенным удовольствием давало место на своих страницах тем статьям, которые всеми силами защищали, обеляли и даже ставили на известную высоту ислам и ламаизм… Мусульманскую окраску придавали ей статьи, подобные… статьям Искандер-Мурзы и разных других лиц, укрывавшихся под разными псевдонимами»15.

И Ядринцев и ему подобные – притом, как подчеркивает Миропиев, из среды не только русской интеллигенции, но даже из числа власть имущих, – препятствуют выработке «строго законченной программы, какой следует держаться нам в нашей внутренней политике по отношению к нашим многочисленным инородцам.

Хотя государство наше по составу своего населения довольно пестрое и занимает в этом отношении в Европе второе место после Австро-Венгрии, хотя инородцами мы владеем почти с тех пор, как начали жить самостоятельною гражданскою, историческою жизнью, но мы до сих пор не выработали правильных взглядов на них, не пришли к чему-либо определенному по вопросам: как управлять ими? к чему и к какой цели вести их?». Все это Миропиев без обиняков называет «путаницей» и ищет корни ее в давней истории России. «В одно время, – пишет он, – как, например, при московских царях, да и после, мы усердно распространяли между своими инородцами христианство; в другое, как, например, при Екатерине II, – мы распространяли между инородцами-шаманистами мухаммеданство и так кокетничали с соседними мусульманскими ханствами, что даже построили в Бухаре на свои деньги… лучшее медресе»16.

И вот, сокрушается Миропиев, печальные плоды всего этого противоречивого курса: «В настоящее время в нашем отечестве по отношению к инородцам, и притом одним и тем же, действуют различные системы; так, например, по отношению к мусульманам в Крыму и на Кавказе держатся одной системы, в русском Туркестане – другой; в Казани – третьей и четвертой, в Сибири до последнего времени – почти никакой. Отсутствие устойчивости и систематичности составляет нашу болезнь… Подчиняя себе инородцев, мы даем им свою администрацию, суд и только иногда и школу; а дальше – складываем руки и предоставляем инородцам пользоваться плодами будто бы данной цивилизации. Все отношения русской власти к инородцам весьма часто выражаются в следующем (цитируется Гаспринский. – М.Б.): «Я владею, вы платите и живите, как хотите». Миропиев же многократно пытается привлечь внимание к тому, что «наши кровные братья, русские… весьма часто… подпадают иногда под сильное влияние инородцев»17, руководствуясь «такими либеральными, но крайне туманными началами, что-де все религии хороши, а мусульманство так нисколько не хуже христианства»18.

Миропиев одновременно и негодует и пророчествует: «Трудно понять, что делается с нами, русскими. Мне кажется, что мы готовы продать и себя и свое дело, лишь бы прослыть либералами. Трудно нам приходится на западе от евреев, немцев и поляков, на северо-западе – от финляндцев, еще труднее придется нам на востоке от мусульман и множества других инородцев, на которых весьма ошибочно смотрит большая часть русского общества, как на детей природы». Ислам, вновь и вновь бьет тревогу Миропиев, «делает громадные успехи в Индии, Китае, Африке и на островах Малайского архипелага. И что особенно замечательно, он теперь, под влиянием панисламической веры, быстро объединяется в одну религиозную общину, которая делается очень чуткою ко всему тому, что происходит в разных частях ее. На этот факт мы должны обратить свое преимущественное внимание, потому что рано или поздно, а может быть, и довольно скоро, мы неизбежно, в силу необходимости, столкнемся с ним, будем считаться, бороться с исламом»19.

Еще более шокирующим казались даже в описываемые нами времена следующие (но, конечно, совершенно типичные для откровенного черносотенства) рассуждения Миропиева.

Каждое государство, подчиняя себе чужой народ, стремится к тому, чтобы удержать его навсегда в своем подданстве. Главная цель, к которой надлежит стремиться по отношению к вошедшим в состав России, есть цель чисто государственная – единение. Оно же может быть как нравственное, так и «кровное, так сказать, химическое». То и другое дают начало двум совершенно различным системам.

Система «нравственного единения, основанная на принципах национальной индивидуальности, свободы и самоуправления», может быть практикуема, согласно Миропиеву, только там, где в состав государства входят «различные, но почти одинаково культурные народы». Но по отношению к «нашим инородцам», которые находятся «или на низкой ступени развития, или даже в состоянии дикости», необходима совсем иная система, – система, «стремящаяся к слиянию одного народа с другим, система ассимиляционная, система обрусения». Эта же система должна быть полностью распространена и на российских мусульман, «и потому, что ислам проникнут духом религиозной исключительности, религиозного фанатизма… Итак, первый, главный принцип, который должен быть положен в основу образования наших мусульман, есть обрусение»10.