Читать интересную книгу Республика Святой Софии - Ольга Кузьмина

Московский летописец заботился не только об оправдании великого князя перед современниками, но и постарался обелить своего государя на Страшном суде, обвинив его противников-новгородцев во всех страшных грехах. Слух о походе московского князя на новгородцев, как на еретиков, желающих перейти в католичество, распространился и за пределами Руси. Иосафат Барбаро в своих записках «Путешествие в Тану» пишет: «Великий князь [московский] покорил также Новгород… Это громаднейший город, отдаленный от Москвы на восемь дней пути в северо-западном направлении. Раньше он управлялся народом, и люди жили там без всякого правосудия; среди них было много еретиков. Теперь понемногу переходят они в католическую веру, хотя одни верят, а другие нет; но они живут по закону, и у них есть судопроизводство»[1093].

Поход 1471 г. не означал еще полного уничтожения всех новгородских порядков. Коростынский договор Великого Новгорода с великим князем Иваном Васильевичем о мире (11 августа 1471 г., Грамота новгородская) оговаривал сохранение многих вольностей новгородских, в том числе право выборов владыки: «А навладычьствонам, Великому Нвоугороду, избирати нам собе по своей старине». Впрочем, при этом особо оговаривалось, что «ставитися нашему владыце в дому Пречистые и у гроба святого Петра чюдотворца на Москве у вас, у великих князей, и у вашего отца, у митрополита, который митрополит у вас, у великих князей ни будет; а инде нам владыки, опроче московъского митрополита, нигде не ставити». То есть, по условиям договора, закреплялось подчиненное положение новгородской церкви по отношению к московскому митрополиту.

Новгородский владыка явно участвовал в составлении новгородской мирной грамоты. Особо Феофил обеспокоился сохранением прежних пошлин: «А пошлины вам, великим князьям, и вашему отцу митрополиту от владыки имати по старине; а лишнего не прибавливати. А на Волоце и на Вологде владыце церкви и десятина и пошлина своя ведати по старине».

Памятуя о неизменной лояльности Феофила, великий князь принял это условие. А вскоре по благословению Феофила новгородцы на вече подписали грамоту Двинской земле о сложении крестного целования на подданство Новгороду ряда земель, отходящих во владение великого князя Ивана III[1094]. Это были земли, захваченные ушкуйниками-новгородцами в 1471 г. и приведенные к присяге Новгороду. Земли эти возвращались обратно Москве.

По возвращении Ивана III в Москву «срете его Филипп митрополит со кресты близ церкве, толико с мосту с болшего сшед каменаго да клядязя площаднаго со всем освященым собором. А народ московстий и многое их множество далече за градом стречали его: ини за 7 верст пеши, а инии ближе, малии и велици, славнии, неславнии, безчисленое их множество… Велья же бысть радость тогда в граде Москве»[1095].

В эту же зиму владыка Феофил в сопровождении боярского посольства отправился в Москву, где и был торжественно «поставлен преосвященным митрополитом всея Руси в Новгород на архиепископство… и были на поставлении его… епископы русские, и архимандриты, и протопопы, и игумены честные, и весь освященный собор славного града Москвы. После же своего поставления бил челом великому князю от себя и от всего Великого Новгорода с посадниками, и с тысяцкими, и со всеми теми, что пришли с ним, о пленных, о Казимире и о других товарищах, его. Князь же великий принял их челобитье и всех отпустил с честью, а было их всех в Москве тридцать. Самого же архиепископа отпустил того же месяца в двадцать третий день»[1096].

В Новгород архиепископ Феофил вернулся 7 января, «и выидоша на поле много священьска чину и множество народа, радованною ногою, на сретение владыке Феофила, и бысть радость велика, и благословением и богомолнею бысть в Новегороди всякого блага обилно и хлеб дешев»[1097].

Мирная жизнь в Новгороде постепенно налаживалась. Хлеб подешевел после продления в 1472 г. мира с немцами еще на десять лет. Торговая блокада была снята. До 1480 г. в источниках нет каких-либо упоминаний о конфликтах между Новгородом и Ливонией.

Неизвестно, как отразилось на авторитете Феофила его «промосковское» поведение во время войны. Несомненно, в Новгороде понимали, что такой владыка им необходим для переговоров с великим князем. Но показательно, что и новгородские, и псковские летописи очень скупо сообщают о деятельности владыки после возвращения из Москвы.

Из сохранившихся грамот 1471–1472 гг. можно узнать, что Феофил благословил возобновление торговых и судебных льгот для Троице-Сергиева монастыря при проезде через Двинские владения Новгорода. При этом жалованная грамота не просто повторяла форму, принятую при Евфимии II, но была несколько расширена, за счет увеличения льгот.

В Пскове владыку Феофила продолжали игнорировать. В том же 1471 г. «попи невкоупнии биша челом Псковоу, что печалоуася били челом великому князю и митрополиту Филиппу о 6-м сборе»[1098]. То есть, с важным вопросом о создании шестого собора в псковской церковной организации псковичи обратились напрямую к великому князю и митрополиту, минуя архиепископа.

В следующем, 1472 г., единая православно-католическая церковь предприняла еще одну попытку утвердить на Руси унию. В Соборе Святого Петра в Риме состоялось бракосочетание по латинскому обряду греческой принцессы Софьи Палеолог, наследницы византийского императорского дома, через доверенное лицо с московским князем Иваном III. Кортеж великой княгини отправился в Москву в сопровождении папского легата епископа Аячского Антония Бонумбре.

Путь византийской царевны пролегал через Псков и Новгород. Во Пскове невесту великого князя встречали с поистине сказочной пышностью: «начаша мед сытити и корм сбирати… И посадники псковский и бояре… изналивавши коубци и роги злащеныя с медом и с вином, и пришедши к ней челом оудариша. И она же приемши от них в честь и в любовь великоу… Тако же и тоу предо Псковом ей велика честь: священником бо противу ея с кресты и посадником псковскым вышедшим; она же из насада вышед на новогородском береге, и от священников благословение приемши, тако же и от посадников и от всего Пскова челобитие…»[1099]

Особо отмечено псковским летописцем, что при Софье находился католический священник: «Свои владыка с нею не по чиноу нашему оболчен бе весь черьвленым платьем, имъя на собе коуколь червлен же, на главе обвит глоухо, яко же каптоур литовскои, толко лице его знати и перстатици на роуках его имеяи непременно, яко роук его никомоу же видти, и в той благословляет, да тако же и крест пред ним и распятье осязаемоу, яко же всем человеком видети вылитое носять пред ним, на высокое древо восткноуто горе; не имея же поклонениа к святым иконам, и креста на собе роукою не прекрестяся, и в домоу святей Троици толко знаменася к пречистеи, и то по повелению царевне»[1100].

Католические обряды латинского епископа вызвали в Пскове удивление и некоторое смущение, но не возмутили народ и священнослужителей. Псков вновь, как и в 1439 г., проявил готовность принять унию, если таково будет решение великого князя.

Как отнеслись к католическому епископу в Великом Новгороде, летопись умалчивает, в ней лишь кратко упоминается, что Софья побывала в Новгороде «и от владыке Феофила благословение приемши и от посадников и от тысяцкых и от всего Великого Новагорода честь и дарове, и поеха скорее к Москве»[1101].

Известно, что Иван III легко относился к религии, а в церкви видел лишь орудие для воплощения своих замыслов. Но не таков был митрополит Филипп. Когда на Москве узнали о намерениях епископа войти в столицу с преднесением легатского креста, Филипп безапелляционно заявил, что в таком случае он навсегда покинет Москву. Бонумбре вынужден был отказаться от этой церемонии. Его дальнейшие переговоры с Иваном III о союзе против турок и церковном единстве также не принесли результатов. Взаимоотношения с Западом свелись к тому, что Иван III позднее пригласил в Москву итальянских архитекторов для возведения кремлевских храмов и башен.

В 1473 г., после грандиозного пожара, испепелившего митрополичий двор в Москве, скончался митрополит Филипп. Глава Русской православной церкви так и не успел закончить начатое им строительство нового Успенского храма. Собором русских архиереев при участии великого князя и его братьев новым митрополитом был избран коломенский владыка Геронтий.

О деятельности новгородского владыки Феофила в эти годы известно лишь, что в 1472 г. он ездил в Псков «месяца декабря в 9… на свои подъезд, и сборовав, и Псков своих детей благословил; и поехал в Новгород декабря, и проводиша его с честью»[1102].

В сохранившемся летописании 1470-х гг. владыка Феофил вообще упоминается крайне редко, что позволило исследователю новгородских летописей А. Г. Боброву предположить, что «с 1470 г. ведение летописания передается в руки магистрата. Возможно, конечно, что „владычная летопись“ за последние годы новгородской независимости существовала, но просто не дошла до нас»[1103]. Интересно, что летописец не просто не считал нужным упоминать о деятельности владыки Феофила, но в тех редких случаях, когда упомянуть его было просто невозможно, сохранял подчеркнуто нейтральный тон, а в описании Шелонской битвы даже позволил себе осудить распоряжения архиепископа. Подобное отношение летописца к человеку, который по новгородскому законодательству являлся главой республики, ярко демонстрирует отношение сведущих в политике новгородцев к своему владыке.