– Ты прекрасна, мой ангел. Как черный лебедь, скользящий по сверкающим водам. Твои волосы блестят, словно крыло ворона, а кожа белее слоновой кости. Никто не может отвести от тебя глаз. Ты затмеваешь самое королеву.
– Замолчи! – велела я. – Многие мужчины лишались головы за куда меньшее преступление. – Но это была шутка. В тот вечер я действительно чувствовала себя красавицей. У меня еще никогда не было такого роскошного платья, а Урсула сделала мне новую прическу, очень подходившую для этого случая. Вместо того чтобы оставить волосы распущенными или убрать их под конусообразный головной убор с вуалью, она собрала их в пучок на затылке с помощью серебряной сетки, украшенной хрусталем и бриллиантами.
Когда Джон отошел, Элизабет Вудвилл снизошла до того, чтобы удостоить меня несколькими словами. Когда она проходила мимо, держа под руку сына, то задержалась и сказала, не сводя с меня глаз:
– Кажется, у тебя теперь есть сын.
Я сделала реверанс и учтиво наклонила голову.
– Наследник, которого ты обручила с Анной Хоуленд, дочерью герцогини Эксетер.
Я снова поклонилась.
– Да, ваше величество, – любезно сказала я, стараясь не дать ей повода для обиды; эта особа умудрялась отыскивать намеки даже там, где их не было и в помине. Вид у ее сына, юного Томаса Грея, был надменный и высокомерный. Не сказав больше ни слова, Элизабет опустила веки, вздернула подбородок и ушла. Я гадала, чем привлекла к себе ее внимание. Может быть, она завидует тому, что у меня сын, а она смогла родить королю Эдуарду только дочь?
Джон приходил и уходил, а я наслаждалась беседой с графиней Десмонд. Наконец Джон пошел искать ее мужа, ослепительного графа Томаса. В последние дни эта супружеская пара просто очаровала меня. Храбрый и умный Десмонд был очень красив, прекрасно образован, обаятелен и наделен чувством юмора, напоминавшим мне покойного Томаса Невилла. Рядом с ним я смеялась без передышки. Как и мой дядя, Десмонд был ученым, штудировавшим классиков, обожал поэзию и философию, но в Ирландии его ценили не столько за поддержку искусства, сколько за щедрую благотворительность, великодушие и гуманное отношение к бедным. «В то время как моему дяде доставляет удовольствие совсем другая репутация», – подумала я, но тут же отогнала от себя эту мысль и посмотрела на Джона, беседовавшего с Джоном, Уориком и архиепископом Джорджем. Граф не уступал ростом Невиллам, был также широк в плечах и мускулист. К ним присоединился юный Дикон Глостер. Десмонд опустил глаза, в которых плясали смешливые искорки, и непринужденно вовлек в беседу застенчивого мальчика.
– Герцог Йорк любил вашего мужа и очень высоко о нем отзывался, – сказала я графине. – Теперь я его понимаю. Миледи, ваш супруг – само очарование.
– Случившееся с герцогом Йорком разбило нам сердце. Он был благородным человеком, упокой Господь его душу. Мы его очень любили. – Графиня умолкла, и ее теплые карие глаза стали грустными. – Молодой Ричард Глостер сильно напоминает своего отца, – внезапно сказала она.
– Да, мой муж очень тепло к нему относится. Часто отвлекается от выполнения своих обязанностей, чтобы лично учить молодого герцога военному искусству. И говорит, что никогда не встречал более решительного и целеустремленного юноши.
– Дорогая графиня Исобел, к этим, качествам я могу добавить еще одно. Он почти так же красив, как его брат Эдуард.
– Я передам ему ваши слова. Они придутся ему по вкусу; молодой герцог не слишком высокого мнения о своей наружности.
– Скромность – это тоже добродетель. Похоже, у Глостера их не меньше, чем у его отца, покойся он с миром… – Графиня вздохнула, перекрестилась и негромко добавила:
– Если сыновья Йорка преуспеют в жизни, это будет значить, что их отец умер не напрасно. Все мы мечтаем, чтобы наши дети жили лучше нас. Возможно теперь, когда на троне Солнце Йорка, жители Англии и Ирландии наконец узнают, что такое мир и благополучие.
– Вы правы… – Я мысленно представила себе жизнь без войн и тревог. – Жаль, что Ирландия так далеко. Мы могли бы стать близкими подругами.
– Конечно, мы ими станем, графиня Исобел. – Она взяла меня за руку. – Надеюсь, Судьба будет добра к нам, и вскоре у нас появится возможность увидеться снова.
Внезапно музыка, игравшая все это время, умолкла, и по залу пронесся удивленный ропот. Все повернулись к двери. По проходу с помощью слуг шел человек с длинной седой бородой; короткие кожаные штаны обнажали его узловатые колени. Я посмотрела на короля Эдуарда, застывшего на месте с чашей в руке.
– Эй! – крикнул он. – Это еще что? Человек направился к нему.
– Что здесь делает шут Кларенса? – пробормотал король.
– Может, я и шут, сир, – ответил человек в кожаных штанах, – но сегодня вечером я – Король Дураков!
– Уверяю тебя, это сомнительная честь, потому что дураки часто теряют голову, – прищурившись, ответил Эдуард. – Скажите мне, ваше дурацкое величество, почему на вас такой странный наряд?
– Потому, сир, что мое путешествие было полно опасных приключений, как у каждого рыцаря. Много раз я был близок к смерти.
– Почему? – спросил Эдуард.
– Реки поднялись так высоко, что меня чуть не смыло течением.[59]
В зале воцарилась мертвая тишина. Все уставились на окаменевшую королеву. А потом Эдуард громко расхохотался. Молчание нарушилось, и я ощутила облегчение. Слава богу, но Кларенс подверг своего шута большому риску!
Я украдкой покосилась на Элизабет Вудвилл, зная, что она этого не забудет.
В начале нового года от моего дяди пришло очень неприятное письмо.
«Дорогая племянница!
Спешу сообщить тебе, что меня назначили лордом-наместником Ирландии вместо Десмонда. Скоро я покину Англию – может быть, еще до того, как ты получишь это письмо. Наша прекраснейшая королева Елизавета подала эту идею, и наш благородный суверен, король Эдуард, отнесся к ней с пониманием; в некоторых отношениях Десмонд слишком небрежен, а потому дела в Ирландии настоятельно требуют моего внимания. Пусть Господь хранит тебя до моего возвращения.
Писано в десятый день января 1467 года в Вестминстерском дворце.
Джон Типтофт, граф Вустер, лорд-констебль Англии, лорд-наместник Ирландии».
– Что бы это значило? – спросила я Джона. Но муж, назначенный комендантом Понтефракта, молча уехал в свою крепость, где его ждали неотложные дела.
Вскоре мы узнали, что это значило. Мой дядя, граф Вустер, обвинил Десмонда – обаятельного и всеми любимого ирландского лорда, который рисковал всем, поддерживая герцога Йорка в борьбе с Маргаритой Анжуйской в годы, когда на это мало кто дерзал, – в государственной измене. Когда Десмонд смело явился в суд, чтобы ответить на ложное обвинение, графа бросили в тюрьму и вынесли ему смертный приговор, который отправили на утверждение королю. Эту новость принес мне сэр Джон Коньерс.