Марина же почему-то была уверена, что генуэзка не захочет рисковать собственной жизнью, подставляя себя под стрелы, и избавится от соперницы лишь после того, как сама будет в безопасности. Возможно, Чечилия даже надеется, что еще сможет вернуть Донато, что он простит ей убийство как доказательство ее любви и страстной натуры.
Мысль об этом заставила девушку напрячь все свои силы в поисках выхода. Она вспомнила, как после первой ночи в поместье переходила через висячий мостик и прямо посередине его чуть не упала, когда доска под ногами треснула. Донато собирался обновить непрочное сооружение, но пока не успел, и Марина решила воспользоваться зыбкой возможностью на один шаг переиграть убийцу. Чечилия шла первой, прикрываясь Мариной, и первой должна была ступить на треснувшую доску. Опустив глаза, девушка заметила это место и нарочно качнулась в сторону, заставив соперницу крепче упереться ногами в шаткий настил моста. В ту же секунду сломанная доска подалась, отлетела вниз, и Чечилия, потеряв равновесие, вынуждена была схватиться одной рукой за перила и выпустить при этом плечо Марины. Девушка тут же изо всех сил сжала вторую руку Чечилии — ту, в которой был стилет, и, резко присев и отклонившись, вывернулась из-под смертоносного лезвия, да еще при этом локтем толкнула соперницу в бок. Генуэзка, зашатавшись над пропастью, успела схватить Марину за платье, и девушке пришлось, повернувшись к ней лицом, отрывать ее от себя. Ужас и ярость сверкнули в глазах Чечилии: она не собиралась падать в бездну, не потянув за собой соперницу. Удар стилета был нацелен Марине в горло, но, теряя опору под ногами, генуэзка не смогла нанести его метко, и лезвие полоснуло девушку от ключицы до плеча. Издав пронзительный крик, Чечилия сорвалась вниз; возможно, она погибла с мыслью, что любовница мужа получила смертельную рану.
От боли у Марины потемнело в глазах, и она со стоном опустилась на шаткие доски моста, пытаясь отползти от зияющей дыры, в которую провалилась ее мстительная соперница. А в следующую секунду Донато подхватил девушку на руки и в два шага перенес с моста на твердую землю.
Когда он склонился над ней, она успела прошептать:
— Донато, я жду ребенка, мне умирать нельзя…
— Ты не умрешь! — воскликнул он взволнованно, но она не услышала его, потому что от боли лишилась чувств.
К ним подбежали Коррадо, Энрико, Агафья, потом и еще несколько слуг. Кровавое пятно на платье Марины быстро расплывалось, и Донато в первые секунды смотрел на него застывшим взглядом; потом, переборов столбняк отчаяния, крикнул:
— Агафья, перевяжи рану госпоже!
Он понес Марину в дом, где Агафья принялась хлопотать над ней, приговаривая:
— Да, я перевяжу… Но рана слишком большая… ее, наверное, надо зашить, а я этого не умею… Кровь еще надо заговорить. Только бы горячки не приключилось… Тут не простой лекарь нужен, а кудесник, чудотворец…
«Симоне!» — мелькнула мысль у Донато. И, словно подтверждая его озарение, Энрико осторожно заметил:
— Здесь один лишь знахарь Симоне поможет, никто лучше его не залечивает раны. Надо к нему везти госпожу.
— А что же вы не доглядели за вашей госпожой? — напустился на слуг Донато. — Ведь я вам велел глаз с нее не спускать!
— Она сама нам приказала оставить их одних и не мешать разговору, — оправдывался Энрико. — Мы думали: какая опасность от дамы, с виду благородной?
— Если Марина умрет, я не знаю, что с вами сделаю, — сквозь зубы процедил Донато.
После того как Агафья перевязала рану Марине, Донато снова поднял девушку на руки и вынес во двор, где уже стояли готовые к отъезду лошади. Он осторожно уложил Марину на повозку, застланную мягкими тюфяками; туда же рядом с госпожой села Агафья. Мужчины сопровождали повозку верхом.
Путь до хижины Симоне сейчас казался Донато бесконечным. Он скакал рядом с повозкой и, глядя на бледное лицо девушки, на кровавое пятно, проступавшее сквозь повязку, беззвучно молился и просил Бога сохранить жизнь Марине любой ценой, даже предлагал свою собственную жизнь в обмен на ее спасение.
Иногда к раненой проблесками возвращалось сознание и она смотрела на Донато лихорадочно блестевшими глазами, а один раз даже спросила слабым голосом:
— Чечилия погибла? Но я же в этом не виновата, правда?
— Конечно, любимая! — откликнулся Донато и, наклонившись, коснулся рукой ее разметавшихся волос. — Чечилия сама виновата в своей гибели, это она убийца, а не ты. А тебя Господь хранил.
— Значит, ты теперь свободен, ты вдовец?.. — прошептала Марина. — Как странно… ты свободен, между нами больше нет преград, а я умираю… и нашего ребенка не успею родить…
— О, не говори так! — воскликнул Донато, чувствуя, как от слов Марины по его телу пробегает холод отчаяния. — Я и слышать не хочу о смерти! Когда-то я сам умирал от тяжелой раны, но ведь выжил! Выжил, потому что ты была рядом! А теперь я рядом с тобой и не дам тебе умереть!
Но Марина снова впала в забытье, и Донато не мог понять, слышит ли она его слова, но все равно продолжал говорить, убеждая не только ее, но и себя в том, что смерть отступит перед их любовью.
Наконец, из-за лесистого холма открылся вид на одинокую хижину отшельника. Донато издали разглядел и самого хозяина усадьбы, который седлал коня и явно собирался в дорогу. Заметив путников, Симоне на несколько мгновений приостановился, но, видимо, решив не менять своих намерений, вскочил в седло. Донато помчался ему навстречу, боясь, что знахарь тронется в путь. И эти опасения оказались не напрасными: Симоне и вправду собирался уезжать. Увидев Донато — бледного, с искаженным от отчаяния и тревоги лицом, отшельник понял, что случилось нечто необычное, но не спешился, не пригласил гостя в дом, а лишь замахал на него руками:
— Нет, нет, мессер Донато, хоть вы теперь и важный человек, но я не могу сейчас вас принять и выслушать, даже не просите!
— Но речь идет о жизни и смерти! — яростным голосом воскликнул Донато.
— И у меня речь идет о жизни и смерти! — столь же яростно возразил ему Симоне. — Не останавливай меня, Донато, я еду спасать своих сыновей!
— Сыновей? Разве они ранены или погибают?
— Они едут на войну, они хотят денег и славы, а найдут свою верную гибель! Я должен их остановить!
— Но ведь пока они живы и здоровы, а моя жена погибает!
— Жена?
— Да, Марина!
В этот момент повозка подъехала ко двору знахаря, и он, спрыгнув с коня, поспешил осмотреть раненую. Донато тоже спешился и стал рядом с Симоне, переводя взгляд с него на Марину.
— Что?.. Что скажете, Симоне? — спросил он со страхом и надеждой.