Однако Преобразователь ни с чем считаться не хотел; он вел себя как взбалмошный ребенок, отдававшийся целиком импульсивным желаниям. Нет нужды говорить, что результатов быстрых на этой «ниве европеизации» он не добился: если царское окружение и восприняло подобные меры как норму, то основная Россия как жила традицией, так и одевалась традиционно. Штрафы и запреты мало помогали. Но при этом, безусловно, воля Царя оскорбляла и потрясала исконные миропредставления.
Нарочито и кощунственно выглядели петровские «всешутейные соборы», которые не могли восприниматься иначе как глумление над Церковью, церковной службой, так как это карнавальное действие включало подлинные элементы сакрального обряда. Во время потешной свадьбы «патриарха» 13 декабря 1715 года чин венчания совершал в церкви священник Архангельского собора, девяностолетний старец.
Участники и очевидцы подобных оргий могли воспринимать их как дьявольские игрища. Так, князь Иван Хованский (†1701) потом рассказывал: «Имами меня в Преображенское и на генеральном дворе Микита Зотов[466] ставил меня в «митрополиты» и дали мне для отречения столбец, и по тому письму я отрицался, а во отречении спрашивали вместо «веруешь-ли», «пьешь-ли», и тем самым своим отречением я себя и пуще бороды погубил, что не спорил, и лучше мне было мучения венец принять, нежели было такое отречение чинить»[467].
Традиционный образ Христианского Царя дискредитировала в глазах народных и предосудительная семейная жизнь Петра I. По настоянию матушки — Царицы Натальи Кирилловны — его женили в 1689 году на Евдокии Лопухиной (1669–1731), к которой он никогда не питал симпатии. Этот брак принес трех сыновей: Алексея (1690–1718), Александра (1691–1692) и Павла (1693).
Вообще вся личная жизнь «Петра Великого» — это какая-то бесконечная «грязная эскапада», которая неизбежно дискредитировала исторический облик Русского Царя, исстари считавшегося не только повелителем страны, но и хранителем моральных традиций, сберегателем нравственных устоев всего Царства.
Петр Алексеевич тяготился тихой, благочестивой супругой и быстро нашел себе стороннюю привязанность в Немецкой слободе, в том самом «Кукуе», который в царствование Алексея Михайловича считался прибежищем «нечистых» и «безбожной слободой». Петр уже в юности «проторил дорожку» в это злачное место за городской заставой на реке Яузе. В этом московском «оазисе Европы» он и находил себе разнообразные телесные услады. Москвичи между собой шушукались: «Царь на Кукуе и всяк день пьян». Там, в доме виноторговца и карточного шулера Иоганна Георга Монса, он в 1690 или в 1691 году и познакомился с младшей дочерью хозяина Анной Моне (1672–1714). Этой, родившейся в Вестфалии, плохо говорившей по-русски фривольной девицей, он увлекся, да так серьезно, что находился с ней в интимной связи более десяти лет. До этого у молодого Самодержца в «фаворитках» числилась подруга Анны некая «фройляйн» Елена Фадемрех, которую в Немецкой слободе называли «безотказной»…
Вся Москва знала о предосудительной связи Царя с распутной Анной, и москвичи заглазно презрительно величали Анну Моне «Кукуйской царицей» и «Монсихой». До связи с Самодержцем всея Руси пресловутая Анна состояла любовницей сотоварища и собутыльника Петра I, швейцарского уроженца Франца (Франсуа) Лефорта (1655–1699), которому Петр в 1690 году пожаловал чин генерал-майора.
По возвращении из-за границы в 1698 году (поездку организовывал Лефорт) Петр сразу же отправился к «Монсихе», а свою супругу приказал постричь в монахини, что и было исполнено, несмотря на протесты Патриарха Адриана. Царица Евдокия получила имя Елены и была заточена в Суздальском Покровском монастыре. Судьбу же сына-наследника Алексея он вознамерился решить на «новый манер»: отправить «обучаться» за границу и женить на иностранной принцессе.
Слух об этих планах быстро распространился не только в России, но достиг и далеких пределов. Православный мир узрел в этом признак умаления благочестия Русского Царства. Свою обеспокоенность выразил Вселенский Патриарх Гавриил (1702–1707). В декабре 1705 года Святейший заявил русскому послу (1702–1714) в Константинополе П. А. Толстому (1654–1729): «Говорят-де в народе, будто Царское Величество изволяет сына своего сочетать законного брака на сестре цесаря римского и ежеле сие учинит, конечно-де латинское мудрование в Российском государстве возрастет, а благочестие умалится, и Царское Величество в государстве сыну своему не изволит избрать невесту, или-де мало в Москве благородных честных девиц избранных и благочестивых, и какие-де ради причины сопрящися с крайним свойством со иноверными»[468].
Петр же Алексеевич не считался с мнением православных первоиерархов. В1711 году он устроил свадьбу своего сына на принцессе Софии-Шарлоте Браушвейг-Вольфенбютельской (1695–1715). Эта брачная партия создала печально-гротесковую ситуацию. Принцесса сохранила евангелическое вероисповедание, что было особо оговорено в брачном контракте. Хотя родившийся от этого брака Петр Алексеевич (1715–1730, с 1727 года — Император Петр И), был воспитан в Православии, но происходил он от матери-лютеранки. Когда же он наследовал престол в 1727 году, то оказалось, «что он как Царь носил священнический чин в Церкви, а исповедание его матери подвергалось ежегодной анафеме со стороны Церкви в Неделю Православия!»[469].
Сам Петр I в феврале 1712 года вступил во второй брак с женщиной сомнительной репутации, с которой уже давно, предположительно с 1703 года, состоял в интимных отношениях. Это — уроженка Лифляндии Марта Скавронская (1684–1727), принявшая в 1704 году Православие под именем Екатерины Алексеевны Михайловой[470]. Она уже ранее состояла в браке со шведским драгуном Иоганном Крузе и носила фамилию Крузе![471]
Во втором браке Царя Петра Алексеевича произошло святотатственное смещение духовного и плотского родства. При переходе Марты в Православие ее восприемником являлся Царевич Алексей Петрович. Поэтому Екатерина стала крестной дочерью Алексея (она получила отчество «Алексеевна» в честь своего крестного отца). По отношению к самому Петру она оказывалась в духовном родстве внучкой. В православной традиции духовное родство не отделялось от плотского, оно признавалось еще значимее. Как справедливо заключает исследователь, «обвенчавшись с Екатериной, Петр как бы женился на своей внучке. Это не могло расцениваться иначе как своего рода духовный инцест, кощунственное попрание основных христианских законов»[472].
Удивительно, насколько Петру Алексеевичу было чуждо вселенское православное задание, адресованное и Царству, и ему, правителю Богопоставленному. Хотя этот факт он никогда не отрицал, но воспринимал свою исключительную роль, как право распоряжаться властью без всякого духовного водительства, руководствуясь лишь своими «хотениями» и «разумениями». Он не только не искал пастырских советов и наставлений, но как будто и не слышал голосов архипастырей. В том проявился полный духовный разрыв с традицией Московского Царства, и с наследием отца — Царя Алексея Михайловича.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});