Того или иного руководителя или деятеля вызывали в Москву и приказывали принять определенные резолюции для своей партии и рабочей организации. Вооруженный авторитетом, данным ему таким образом как «рупору Москвы», он возвращался и представлял этот тезис аудитории, которая была не способна ему следовать, но на которую производил впечатление авторитет Москвы. Результат был ясен. Если Москва назвала кого-то предателем, то так, вероятно, и есть. Разве русские не совершили с успехом революцию, а поэтому разве не должна быть правильной их формулировка?
«Долой предателей, социал-демократов, центристов! Да здравствует Советская Россия и Коминтерн!» – такие тезисы, рожденные в Москве, повторялись в Европе.
Эти самые тезисы и сами длительные поездки вскоре стали источником интриг. Некоторые члены, завидуя престижу «посланников» и «представителей», начинали ставить им в вину то, что они недостаточно преданные защитники или проводники линии партии. Их начинали обвинять в «отклонениях». Тогда Зиновьев немедленно выдвигал против этих жалобщиков обвинение в шпионаже за его посланниками. Подспудное соперничество за благосклонность Москвы, превращаясь в сеть интриг, становилось сутью большевистской пропаганды в каждой стране мира. Люди голосовали определенным образом не из убеждений, а потому, что они были сторонниками того или иного лидера. (Начиная с 1920 года в Соединенных Штатах, как и везде, эта ситуация вылилась в постоянную и жестокую борьбу за власть среди коммунистических руководителей.) Вскоре все формальные стороны демократии были забыты. Москва называла имена всех руководителей и распоряжалась голосами и партийными решениями на свое усмотрение. Самые противоречивые тактики и лозунги сменяли друг друга с поразительной быстротой, и вчерашний герой становился изменником сегодня и наоборот. В принципе не было причин для отлучения некоторых лидеров или партий. Большей частью эти действия представляли собой попытки со стороны большевистских лидеров скрыть свои собственные ошибки и просчеты, свою трусость или безответственность.
Тактика руководителей Коминтерна (а они также были русскими руководителями), результатом которой было повсеместное поражение или, вернее, самоубийство европейского рабочего движения, логически вытекает из психологического подхода большевиков, в котором отсутствовало какое-либо понятие об этике. На международной арене, как и во внутренней политике России, этот подход привел их к следованию по пути наименьшего сопротивления в той сфере, в которой он опаснее всего, – в сфере человеческих взаимоотношений между власть имущими и ею не обладающими людьми, между теми, кто командует, и теми, кто подчиняется. Здесь они также использовали метод естественного отбора наоборот, выбирая себе людей для сотрудничества не по их положительным, а по отрицательным качествам, потому что такими людьми было легче манипулировать. Историческая трагикомедия состоит в том, что эти блестящие диалектики не предвидели, что диалектический процесс также применим и к ним. Они не смогли понять, что, как только ты начинаешь манипулировать людьми, ты приводишь в движение определенные силы, которые пойдут своим собственным путем – и это нельзя остановить – и которые могут со временем уничтожить тех, кто был их инициатором.
Трагедия международного рабочего движения состоит в том, что первая социалистическая революция произошла не только в отсталой стране, но и в стране, которая из-за обстоятельств того времени была вынуждена создавать новый милитаризм. Авторитет этой первой победы вынудил революционное движение с тех пор нести на себе отпечаток специфического опыта России и методов, которые выросли из него. Такая ситуация дала большевикам возможность привнести в мировое движение ту систему военной кастовости, безжалостного подавления, шпионажа и бюрократической коррупции, которые являются плодами капитализма и войны и которые не имеют ничего общего с социализмом.
В течение нескольких дней, предшествовавших открытию Второго съезда, я мучилась все больше и больше по мере того, как начала подозревать, что интриги прошлого года должны принести свои плоды в виде раскола и дезорганизации левых сил во всем мире. Конечно, больше всего меня беспокоила ситуация с итальянской партией. Из того, каких заговорщиков избрал Зиновьев, ясно было, что он готовит нападение на Серрати как слева, так и справа. Так как большевики знали, что мои взгляды были схожи со взглядами Серрати, меня лишили возможности выступать или голосовать на съезде. И хотя на протяжении многих лет я была представителем итальянской партии на международных съездах – а Ленин настаивал на том, чтобы я представляла эту партию на Первом съезде Коминтерна, – теперь я считалась членом российской партии, делегатов от которой избирал русский Центральный комитет. Большое количество делегатов прибыло от партий Западной Европы и Америки, которые не были представлены в прошлом году, включая шведских и норвежских левых социалистов, Независимую партию труда из Великобритании, голландских коммунистов, Независимую партию Германии, две американские коммунистические партии. (Коммунистическое движение в Америке раскололось на две части при своем рождении: Коммунистическую партию труда представлял Джон Рид и два других американца, а Коммунистическую партию – Луис Фрейна и человек по имени Стоклицкий.)
Даже среди делегатов, которые обладали правом голоса – в противоположность братским делегатам, которые таким правом не обладали, – существовал ряд таких, которые принадлежали к партиям, еще не присоединившимся к Третьему интернационалу. Так обстояло дело с французскими социалистами, которых предположительно представлял Жильбо. Раскол во Французской социалистической партии, в результате которого возникла организация французских коммунистов, произошел несколько месяцев спустя в результате распределения мандатов Коминтерна. Мы были поражены, обнаружив, что среди братских делегатов из Франции присутствует Марсель Кашен, самый ярый патриот в правом крыле французских социалистов. Именно Кашен действовал в качестве французского посредника, обхаживая Муссолини в 1914 году, и именно он приезжал в Россию в 1918 году в качестве посланца от своего правительства с целью уговорить российских рабочих продолжить войну. Теперь его должны были принять в члены руководства Коминтерна и сделать вождем Французской коммунистической партии – положение, которое он с тех пор и стал занимать.
Было объявлено, что социалистическая партия Америки вышла из Второго интернационала, но еще не поддержала Третий. Подобно другим социалистическим партиям антивоенной направленности, она ожидала ответов на определенные вопросы организации и тактики, поставленные руководству Коминтерна. Ответы на эти вопросы, данные Вторым съездом, не только разрушили всякую надежду на единство левого крыла среди сил, которые уже повернулись лицом к Москве, но и привели к уходу нескольких партий, включая итальянскую и, позднее, скандинавскую, которые уже проголосовали за присоединение. То же самое произошло и в отношении съезда красных профсоюзов в 1920 году, из которого в это время вышла американская организация «Индустриальные рабочие мира» и более радикальные организации европейского рабочего движения. Эти организации, особенно в которых преобладали синдикалистские тенденции, резко выступали против контроля над своими союзами со стороны политической партии – коммунистической или какой-либо другой. Эти рабочие движения, как и радикальные политические партии, в ближайшие год-два тоже ожидал раскол.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});