Когда дым рассеялся, двадцать девять человек остались лежать неподвижно на палубах шлюпов. Одиннадцать уцелевших — почерневшие, оборванные, покрытые с ног до головы своей и чужой кровью, в жалких лохмотьях, в которые превратилось их платье, — ошеломленно уставились друг на друга и на окружавшую их кровавую бойню, чтобы затем снова схватиться за весла и продолжать упорно грести.
— Берегись! — внезапно закричал Мэйнард. — Бросай весла и марш в трюм, живо!
Узкие и тесные пространства под палубами едва уместили дюжину уцелевших моряков, когда на шлюпы с пиратского корабля посыпался дождь шипящих, плюющихся и брызжущих огнем гранат. Однако теперь, благодаря предусмотрительности Мэйнарда, они не добавили новых смертей к общему итогу и без вреда взорвались на усыпанных трупами палубах, разбрасывая во все стороны руки, ноги и головы, оторванные у мертвецов.
Тич пристально всматривался сквозь завесу дыма, более густого и плотного, чем от орудийных залпов. На шлюпах не было заметно никаких признаков жизни.
— Да они там все подохли, кроме троих или четверых! — обрадованно воскликнул Тич. — Пошли, ребята — на абордаж! Прикончим собак до последнего!
Когда Тич и два десятка пиратов с визгом и воем скатились вниз на ближайший шлюп, Мэйнард поднял своих людей из-под палубы. Началась невообразимая свалка, в которой люди дрались скорее за место на палубе, чем из желания поразить врага. В ход пошли зубы, пальцы, кулаки и ножи, потому что в ужасной тесноте невозможно было не только размахнуться оружием, но и извлечь его из-за пояса или из ножен. Осатаневшие люди рвали друг другу волосы и бороды, выдавливали пальцами глаза, впивались в глотки, кусались и царапались, словно стая взбесившихся дьяволов. Черная Борода, зловеще оскалясь, раздавал удары направо и налево, крякая, словно мясник, разрубающий окровавленные говяжьи туши. У Мэйнарда была только одна цель — добраться до него, и вскоре оба вожака встали друг против друга так близко, что могли бы обменяться рукопожатием. Их пистолеты выпалили одновременно; Тич держал свой пистолет в левой руке, собираясь воспользоваться им, как дубинкой, когда увидел, что пистолет Мэйнарда направлен ему прямо в грудь. Пуля лейтенанта попала Тичу в живот, а выстрел пирата стегнул Мэйнарда по лицу, мгновенно обагрившемуся кровью. Тич не мешкал. Крича от ярости, он взмахнул палашом; Мэйнард отчаянно парировал, и снова был ослеплен потоком крови, когда соскользнувшее лезвие все же резануло его по пальцам. Здоровой рукой лейтенант выхватил второй пистолет, в упор разрядил его в Черную Бороду, наотмашь ударил его рукояткой по локтю и плечу, затем отшвырнул пистолет и перехватил окровавленную шпагу в левую руку. Но в неистовой толчее он не сумел во-время поменять позицию ног, чтобы нанести уверенный удар, и снова гигантский палаш Тича взвился над его головой.
Сквозь кровавый туман, застилавший его глаза, Мэйнард вдруг увидел, как голова Тича дернулась от страшного удара сзади, который напрочь отхватил его ухо, и в мокрой от пота спутанной массе его чудовищной бороды внезапно сверкнуло блестящее острие сабли.
И все же этот гигант не хотел умирать. Но теперь Мэйнард улучил возможность, упав на одно колено, вонзить свою шпагу снизу вверх в нижнюю часть живота Тича. С жестоким оскалом на черном от крови и копоти лице, Мэйнард, обливаясь потом, всем телом навалился на эфес шпаги, словно пытаясь столкнуть со стены тяжелый камень.
Кровь хлынула изо рта Тича и потекла по бороде, как будто в нее вплели новую алую ленту. Он выхватил еще один пистолет и выпалил в голову Мэйнарда, сорвав с нее порядочный клок кожи. Мэйнарду показалось, будто непомерный груз тянет его вниз на скользкую и липкую палубу, и шпага, повернувшись в его руке, выскользнула из ослабевших пальцев. Черная Борода падал, широко выпучив невидящие глаза, но, падая, умудрился вытащить из шейной петли свой последний пистолет и, уже лежа на слякотном настиле, бесполезно разрядил его прямо в синее небо над головой.
Мэйнард, стоя перед ним на коленях, вынужден был перевернуть его, чтобы извлечь свою шпагу. Все еще на коленях, прерывисто дыша и чувствуя, как кровь заливает его лицо, он приставил острие шпаги к шее Тича и, используя раненую правую кисть для дополнительного усилия, обеими руками изо всех сил вонзил окровавленное лезвие в горло пирата. Их лица сблизились настолько, что это можно было принять за долгий поцелуй. Полураскрытые губы, отравленное кровью дыхание, со свистом вырывавшееся из груди, остановившийся взгляд… Наконец, Тич глубоко вздохнул, тело его обмякло, и он умер.
Как всегда в подобных сражениях внезапно все было кончено, и яростная схватка прекратилась, словно прозвучал какой-то беззвучный сигнал. Люди стояли или лежали на палубе, моргая в тупом замешательстве, сознавая уже, что битва окончена, но так еще и не поняв, кто же победил. Не оставалось ни одного человека, кто не был бы окровавлен с ног до головы. Мэйнард отер тыльной стороной ладони кровь, заливавшую глаза, и только теперь наконец увидел у своих ног невероятно изрубленный труп Черной Бороды. Когда оставшиеся в живых люди лейтенанта подошли и сгрудились вокруг него, все еще слишком ошеломленные Недавним боем, чтобы осознать совершившееся, Мэйнард нагнулся и с трудом перевернул навзничь гигантское тело Тича. Он насчитал у него пять пистолетных и двадцать пять сабельных ран. Этот человек умер, как умирает дикий зверь — рыча и огрызаясь, с застывшим яростным оскалом на окостеневших губах.
Мэйнард с усилием заставил себя поднять шпагу раненой рукой и аккуратно довершил отделение головы Тича от туловища. Это был последний раз, когда правая рука Мэйнарда смогла взяться за эфес шпаги, ибо суставы ее, глубоко вскрытые, поблескивали костями в розоватом месиве, напоминавшем мясо краба.
С крайнего выступа Мыса Окракоки, где за два часа до рассвета Мэйнард высадил ее на берег, Анна в морскую подзорную трубу пыталась проследить за развитием боя, Но на таком расстоянии могла разглядеть только перемешивающиеся клубы желтого и белого дыма. Сухие, как треск ломающихся веток, мушкетные выстрелы и глухие удары рвущихся гранат после грохота орудий Тича казались слабыми и незначительным. Когда, наконец, наступила тишина, Анна увидела черный предмет, медленно ползущий на верхушку мачты маленького шлюпа Мэйнарда. В груди ее похолодело, как в проруби, потому что она приняла этот предмет за «Веселого Роджера»— черный флаг, который пираты поднимали на мачту в знак победы. Однако, когда загадочный предмет достиг клотика, он не развернулся в форму флага, и Анна в тревоге внимательно вглядывалась в него, не зная, бежать ли ей, или оставаться. Только когда оба шлюпа поменяли галс и медленно направились к мысу, ведя за собой пиратский корабль с полураспущенными парусами, Анна наконец поняла, что черный предмет был отрезанной головой Тича. Корабли возвращались домой, словно охотники с добычей, торжествующе демонстрируя всем голову убитого зверя…