и обменом существующих в них ресурсов:
особых — определяющих и
фоновых — не реализованных (по крайней мере, пока) как «ресурс».
Принцип дополнительности ресурса: персонификация и критерии
Ну что ж, настал момент для скучнейших и, что часто в таких случаях бывает, самых важных вещей… Поскольку ресурс как явление в нашей культуре пока ещё не формализован (возможно, в недалёком будущем это и случится, но пока — нет), мы не можем указать на него пальцем — вот, мол, смотри, это ресурс! Вообще, это особенность нашей психики: чтобы указать на что-то, мы должны иметь оформленное представление об этом «объекте» в своей голове — мысленный образ данного объекта, иначе никак. Если же, с другой стороны, у вашего собеседника нет соответствующего представления уже в его голове, он не сможет понять, что вы имеете в виду, даже если вы указываете в правильном направлении. Имея в голове представление о стуле, вы можете указать на стул и дать команду — «это стул, садитесь!», но если ни у вас, ни у него нет в головах представления о «стуле», вы уже не видите стул, вы можете только сказать — «найдите что-то такое, на чём можно сидеть». Но сидеть можно и на подоконнике, и на полу, и на диване (при желании, думаю, можно даже на люстру взгромоздиться). То есть возникает проблема идентификации, и решается она одним-единственным образом — определением критериев, которые позволят нам методом исключения отбросить всё то, что точно не является искомым объектом. Так, методом исключения можно найти в комнате «стул» (если он там, конечно, вообще есть): подоконник — не стул, потому что стул — мебель, пол — не стул, потому что стул имеет трёхмерную форму, диван — не стул, потому что стул предназначен для одного человека, стул — не люстра, потому что стул, приделанный к потолку, — это уже арт-объект. Разумеется, я иронизирую, но, по существу, дело обстоит именно таким образом: пытаясь определить «ресурс», указать на него, мы оказываемся в некой новой реальности, которую ещё не умеем осознанно различать. Впрочем, поскольку она уже начала себя проявлять, причем со всей определённостью, скоро мы научимся её видеть и оперировать соответствующими знаниями, а пока — критерии. Но прежде критериев, о которых я скажу чуть ниже, необходимо, насколько это возможно, проговорить другой сущностно важный вопрос, связанный со спецификой самого «стула», то есть, прошу прощения, ресурса.
Мы оказались в новом мире — в экономике ресурсов, в экономике «Капитала 3.0», где принципиально важным является не то, обладаешь ли ты сейчас какими-то ценностями («товаром», «средствами производства», «деньгами» или даже «доверием»), а то, насколько ты влияешь на будущее за счёт тех ресурсов-ценностей, которыми ты располагаешь. И это «ты» (фактор персонификации ресурса) является чем-то совершенно уникальным для политэкономии. Оно — это «ты» — зародилось, как ему и положено, на предыдущей фазе, в мире «Капитала 2.0» — через капитализацию «доверия», но если в случае «доверия» это «ты» пассивно — тебе или доверяют, или нет, но не ты сам действуешь (принимаешь это решение), то теперь это «ты», напротив, является действующим и определяющим: ни одна ценность до сих пор не была так персонифицирована, как сейчас персонифицирован ресурс, — он не может быть ничьим (просто «валяться», как власть, по словам Владимира Ильича, валялась в 1917 году), не может физически перейти из рук в руки, оставшись при этом прежним. И вся эта зависимость от «персоны» (актора) принципиально меняет дело и сам наш мир.
Когда технологические гиганты — типа Apple, Microsoft или Google — скупают за баснословные деньги умопо-мрачительно убыточные компании, наподобие Twitter[142], Instagram[143] и WhatsApp, это не вопрос извлечения прибыли: они покупают своё будущее влияние на аудиторию. Грубо говоря, они занимают площадки: будет аудитория, рассуждают они, — остальное приложится, а что да как — это вообще сейчас не имеет никакого значения, главное не пропустить ход. Такова, в самой своей сердцевине, основа психологии экономики ресурса. Примечательно, что Стив Джобс, всю жизнь торговавший исключительно своим ресурсом харизматика, искренне не понимал, зачем нужно выплачивать акционерам Apple дивиденды — деньги нужны для создания новых технологий и проведения очередных поглощений, направленных на усиление влияния. В этом вся соль, а ещё — плоть и кровь ресурса. И если в мире «Капитала 2.0» «доверие» продемонстрировало нам удивительную способность мультиплицировать деньги, то теперь нам предстоит заворожённо наблюдать за тем, как ресурсы будут мультиплицировать влияние.
Сами по себе деньги больше не являются проблемой — кредиты предоставляются предприятиям под мизерные проценты, схемы их получения отлажены до автоматизма, а центральные банки развитых стран вынуждают кредитные организации насыщать экономику деньгами. Вопрос исключительно в ресурсе, то есть в возможности влиять на развитие событий. Именно ресурсы являются теперь фактической ценностью современной экономической системы и определяют её потенциал. Именно ресурсами «торгуют» — пытаются их заполучить, отбить, сформировать, нарастить, пустить в ход. Именно ресурсы формируют конкуренцию мест, усиливая или ослабляя то одно, то другое. При этом густая взвесь из Ротшильдов-Рокфеллеров и иже с ними, некогда определявшая основные тенденции рынка, теперь диффузно распространилась по всему пространству обмена — мы находимся в тотальном пространстве взаимозависимости, где всякий, кто способен осмыслить свой ресурс как ресурс, тут же становится полноценным актором.
Вот, например, история, которая больше, наверное, походит на казус: семенной материал от быков-производителей ограничен количеством соответствующих особей и трудоёмок в получении, тогда как производить такой же «продукт» в пробирке методом клонирования (соответствующие технологии разработаны рядом американских компаний) куда проще, быстрее и дешевле. Технология клонирования спермы является несомненным ресурсом, но и «старушка Европа», куда технология стремится распространиться, тоже обладает определённым ресурсом, защищающим её интересы. Будет война, и кажется, что вопрос стоит так: кто победит — дойщики быков или лаборанты с клонами-сперматозоидами? Но соответствующее решение, понятное дело, должна принять Еврокомиссия (в схватку будет брошено всё — страхи перед «опасными» биотехнологиями, профсоюзы европейских животноводческих гигантов, евродепутаты от «партии зелёных»), а поэтому широта влияния этого вопроса (то есть вовлечённые в это дело сферы и процессы) окажется несопоставимо большей. Возможно, встанет вопрос об отношении Европы к действиям России на Украине, Израиля в секторе Газа, США в Афганистане, а может быть, речь пойдёт об уступках в отношении каких-то действий Китая, или о прокладке газопровода, или о захоронении ядерных отходов. То есть мы вообще и принципиально не знаем, что в действительности будет являться предметом торга при обсуждении клонированной спермы североамериканских буйволов!
Собственно, в этом и состоит задача «ресурсного подхода» — определить и измерить фактическую структуру любой подобной ситуации, увидеть (и учесть в расчётах) огромный объём реальности, который до сих пор игнорируется политэкономией. Ресурс — это не просто