и поглотят администрацию американской администрации Помощи». Полковник объявил о полной победе.
Но празднование было преждевременным, как вскоре стало ясно из отчетов его полевых командиров. В начале ноября районные надзиратели все сразу начали засыпать московскую штаб-квартиру вопросами о предполагаемом новом соглашении между США и СССР, передающем контроль над американскими кухнями правительству. Источником проблемы был Комитет по борьбе с последствиями массового голода, или, в русской аббревиатуре, Последгол — недавний преемник Помгол. Оказалось, что 25 сентября, за пять дней до того, как Ландер опубликовал свой меморандум, Последгол, предполагая, что АРА уступит правительству, разослал циркулярное письмо своим местным филиалам, объявляя новый приказ фактом. Затем, очевидно, не впечатленный дипломатическим триумфом Хаскелла, Последгол 31 октября выпустил еще один циркуляр, подтверждающий пересмотренную договоренность. Вооруженные этой властью местные советские чиновники и полномочные представители Ландера поставили своей целью закрыть все американские кухни.
Чайлдс из Казана, обычно щедрый в своих похвалах местному сотрудничеству, с горечью написал Хаскеллу: «Конечно, мы все ожидали, что отношение правительства изменится сразу после сокращения наших операций, но я вряд ли был готов к почти зверской поспешности такого изменения отношения от «очевидной» благодарности к едва скрываемому раздражению». Хотя функционировали только четыре открытые кухни, местный полномочный представитель не был удовлетворен и настоял на дальнейшем закрытии. Чайлдс жаловался на «пустую трату нервной энергии в постоянных пререканиях и диспутах при предъявлении очередных ультиматумов». Тем временем местные чиновники Последгола требовали от властей отобрать детей, которых будут кормить на оставшихся открытых кухнях.
Работники благотворительной организации предположили, что основным стимулом для передачи всего продовольствия АРА советским учреждениям была возможность, которая позволила бы правительству осуществлять политическую дискриминацию при выборе бенефициаров, хотя официальные лица защищали свои действия, ссылаясь на ограниченные бюджеты. Действительно, в течение второго года НЭПа, когда Москва настойчиво выполняла задачу наведения порядка в финансовой системе России, местные органы власти, оказавшиеся финансово ослабленными центром, действовали на грани, если не в состоянии банкротства. Джон Грегг из Саратова сообщал весной 1923 года: «Нет ничего необычного в том, чтобы увидеть табличку перед офисом, информирующую его сотрудников о том, что зарплата за январь будет выдана 15 мая. И предоплата никогда не выплачивается».Правительственные ведомства теперь требовали предоплаты за услуги. «Деньги, деньги — это крик повсюду», — записал Голдер.
Пока в России царил Голод, а американская еда спасала жизни, местным властям в большинстве мест обычно удавалось каким-то образом раздобыть необходимую наличность для продолжения операций по оказанию помощи, хотя и не без постоянного давления со стороны АРА. Оренбургские американцы, проклятые компанией аппаратчиков-обструкторов, особенно пострадали от нехватки денег, даже когда кукуруза начала поступать в их район. Тем не менее, даже в Симбирске, районе, благословленном в целом сотрудничающим местным самоуправлением, нехватка средств преследовала АРА на протяжении всего голодного года. Царицынские архивы указывают на то, что уже к ноябрю 1921 года скупость правительства стала постоянным источником беспокойства для тамошних работников по оказанию помощи. Супервайзер Боуден, никогда не стеснявшийся давать советы Москве, написал Хаскеллу 10 марта 1922 года, призывая его поговорить с Эйдуком о финансовых затруднениях Царицынского района, которые он назвал нарушением Рижского соглашения.
Москва призывала к пониманию и терпению, но Боуден и его преемник Дорси Стивенс отказались верить, что это был просто случай несостоятельности правительства. Стивенс, который учился в Оксфорде вместе с Боуденом в 1915 году и принадлежал к той же школе высшего менеджмента, поделился с Куинном своей ношей 21 июля:
Я не могу согласиться с вами в том, что финансовый вопрос — это не тот вопрос, по которому мы можем вступать в полемику с правительством. Мой мозг, возможно, размягчается, но я абсолютно убежден, что предпринимается попытка деморализовать и дискредитировать нашу организацию (здесь у нас есть ежедневные доказательства этого), и, очевидно, один из лучших методов — закрыть или урезать зарплату нашим сотрудникам, чтобы заставить лучших из них уйти с нашей работы и посеять недовольство среди остальных... В связи с быстрым сбором нового урожая и временным прекращением голода мы смогли отметить решительное ужесточение враждебного отношения властей к нам (как я уже сказал, я считаю, что отказ платить нашим сотрудникам адекватно свидетельствует об этом отношении).
Стивенс писал после того, как кукурузный ажиотаж уже совершил свое чудодейственное действие, освободив местные власти от их зависимости от АРА и сделав их гораздо менее склонными тратить драгоценные рубли на поддержку деятельности иностранной благотворительной организации, меньше всего буржуазно-американского типа. Успешный сбор урожая и резкое сокращение программы АРА укрепили такую устойчивость. Затем, в октябре, было сделано официальное заявление об окончании массового голода, а вместе с ним и о резком сокращении ассигнований центрального правительства, выделяемых на операции по оказанию помощи иностранным государствам.
Джеймс Ходжсон обнаружил, что колодец пересыхает в сентябре, когда прибыл в Ростов, чтобы открыть штаб-квартиру недавно объединенного Ростово-Царицынского района. Получение средств от Ростовского совета, сообщил он Москве 22 сентября, было «похоже на поиск воды в Сахаре, только хуже». Когда он напомнил местным чиновникам, что они на три месяца задержали выплату заработной платы его российским сотрудникам, ему сказали, что если эти люди были в состоянии прокормить себя в течение такого длительного времени без государственной помощи, то такие пайки, должно быть, не нужны и, следовательно, больше не будут выдаваться. «Жизнь в Ростове с тех пор, как сюда приехал писатель, состояла всего лишь из одного проклятого ультиматума за другим».
Сетования Ходжсона повторялись другими людьми на местах в течение всего второго года миссии. Сами по себе ни одно из столкновений в отдельных округах, какими бы серьезными они ни казались в то время непосредственно вовлеченным американцам, не могли привести к серьезному кризису в арабо-советских отношениях. Учитывая высокие ставки и ослабленные переговорные позиции АРА, только нежелательная инициатива, открыто предпринятая самим Кремлем, могла бросить тень на будущее миссии. Так получилось, что такая угроза возникла осенью, когда советское правительство начало экспортировать зерно.
Еще в июле советские официальные лица предсказывали, что урожай будет достаточно обильным, чтобы сделать возможной продажу зерна за границу. Отчасти этот оптимизм был рассчитан, он был частью спланированной попытки убедить мир в полном восстановлении экономики России, в частности, в возвращении ей влиятельных позиций на мировом рынке зерна. Тем не менее, даже упоминание о возможности экспорта зерна подорвало позиции иностранных гуманитарных организаций, планирующих поставлять продовольствие в Россию после сбора урожая. Официальная советская позиция пыталась использовать оба пути, утверждая либо, что объем экспорта будет очень ограниченным, либо что правительство будет продавать за границу только то зерно, которое пока еще слабая внутренняя транспортная система не позволяет распределить нуждающимся дома.
В сентябре московский штаб начал получать сообщения от людей с мест, что волжская рожь вывозилась из Петрограда, украинская