Читать интересную книгу Вельяминовы. Время бури. Книга четвертая - Нелли Шульман

– Не думай об этом, Аарон. Я здесь, я с тобой. Возьми меня за руку… – Аарон заснул, не выпуская ее тонких пальцев:

– И с Кларой так было… – он зажал кольцо в ладони, – я обнимал ее, и закрывал глаза… – Аарон, тоскливо, попросил:

– Пусть она будет счастлива, пожалуйста. Она, дети. И мисс Маккензи, Дебора… Пусть тоже будет счастлива… – он, внезапно, улыбнулся:

– Как мы в Праге говорили? По нынешним временам, каждый порядочный человек должен посидеть в тюрьме. Третья камера у меня. Мишель был в плену, Стивен тоже. Питер сидел, Авраам срок получил. О Максиме я вообще не говорю… – Аарон развеселился:

– Осталось Меиру в тюрьму отправиться. Впрочем, в Европу он, пока, не едет, а в Америке его сажать не за что… – зеркала здесь не водилось. Пригладив волосы, одернув рубашку, Аарон потянулся за ботинками. За решеткой промелькнула какая-то тень.

Дебора четверть часа стояла за углом гауптвахты, собираясь с духом. Она надела хороший костюм, с шелковой блузкой, который носила на прошлом шабате. В кармане жакета лежал простой, замшевый мешочек. Дебора, смешливо, поняла:

– Рав Горовиц… Аарон, меня бы не похвалил. Травы, любовные заклинания… – заклинания она не знала, и подозревала, что его и не существует. В комнату рава Горовица, в офицерском бараке, было никак не пробраться. Дебора не могла подложить траву под подушку. Пришлось сунуть краснокоренник в карман жакета, и надеяться на лучшее.

Дебора сомкнула пальцы на мешочке:

– Скажу ему, что я благодарна, скажу, что хочу заниматься… – что сказать дальше, она тоже знала. Девушка повторяла эти слова, каждую ночь, ворочаясь, невольно всхлипывая:

– Я не могу, не могу без него… – майор Горовиц с ней не заговаривал, и не смотрел на нее. Майор выступил, на собрании группы, напоминая о правилах безопасности, и неразглашении данных. Мэтью уверил их, что работа, проводящаяся в Хэнфорде, жизненно важна для безопасности Америки. Больше он в научной зоне не появлялся. Поняв, что он улетел, Дебора, облегченно, вздохнула.

Она выбросила из головы сильный, незнакомый мужской голос: «Проклинаю! Проклинаю тебя, и все твое потомство, по мужской линии, пусть погибнут они, в огне и пламени!». Дебора больше не чувствовала обжигающего жара, не слышала отчаянного, громкого крика, по спине не пробегали пылающие языки огня.

Она работала, думая об Аароне. Девушка собиралась пойти на шабат, но поняла, что должна увидеть рава Горовица наедине. Вечер был тихим, в научной зоне, на траве, лежала роса. Идя к воротам, Дебора увидела белых, голубей, перепархивающих по лужайке.

– Белая птица… – она сделала шаг из-за угла. В голове зазвучал женский голос:

– Не бойся, Двора, не бойся. Восстань, пробудись, Двора. Я здесь, я с тобой… – он стоял босиком, держа в руках полевые ботинки. Дебора увидела кипу, на темных волосах:

– Он побрился, перед Шабатом. Им бриться разрешают, даже на гауптвахте… – она узнала, куда идти, невзначай поинтересовавшись у охранников схемой базы. Дебора объяснила, что не хочет заблудиться. Она вертела коричневый, бумажный пакет с фруктами. Дебора, сначала, хотела принести раву Горовицу печенье, но спохватилась:

– Нельзя, оно не кошерное. Мне надо будет все выучить, если я… – сказать подобного девушка не могла, поэтому быстро поправила себя:

– Если я хочу вернуться к евреям. Об остальном не думай… – она, все равно, думала, об огоньках субботних свечей, о халах и вине. Аарон рассказал ей, что семья Горовицей, в прошлом веке, первой в Америке стала делать кошерное вино:

– Вы попробуете, кузина Дебора, – он улыбался, – мой дедушка землю Маншевицам продал. К ним наши работники перешли. Я знаю, что индейцы не пьют, – Дебора не притрагивалась к алкоголю, в резервации людей Большой Птицы, по решению племени, установили сухой закон, – однако оно сладкое, как мед… – рав Горовиц помолчал:

– Немного можно, кузина. В честь субботы… – халы девушке понравились. Она вспоминала рассказы Аарона об Иерусалиме, слышала детский смех, видела гранатовое дерево, усыпанное цветами:

– В прерии тоже сейчас все расцветет… – грустно поняла Дебора, – если бы его… Аарона, можно было отвезти домой, в Монтану… – она знала уединенное, маленькое горное озеро, с каменистым берегом, в окружении сосен:

– Передай фрукты, – рассердилась Дебора, – поблагодари. Какая Монтана, о чем ты? – ботинки, с грохотом, упали на деревянный пол камеры.

В темных глазах играли золотистые искорки. Она взволнованно дышала, черный локон, выбившись из тяжелого узла волос, спускался на смуглую шею.

Аарон забыл, что он стоит босиком:

– Кузина Дебора… – девушка протягивала пакет, через прутья решетки:

– Я вам яблок принесла, кузен Аарон, и апельсины. Я хотела печенье, но вы бы его не стали есть… – она покусала темно-красные губы:

Аарон не мог и слова сказать. Она тряхнула черноволосой головой: «Я хотела вас поблагодарить, за все…»

– Она уезжает, – испугался рав Горовиц, – отказалась от контракта, и уезжает. Она говорила, ее приглашали в Йель. Зачем ей сидеть, в глуши, с комарами? Напишет докторат, станет профессором. Ее отец был великий ученый, она очень способная… – услышав нежный голос, он очнулся:

– И я бы хотела учиться, рав Горовиц, если можно. Узнать больше о моем народе… – Аарон переступил через ботинки, не видя, куда идет.

Он принял пакет, на мгновение, соприкоснувшись с ней руками. Аарон вздрогнул:

– Спасибо вам, спасибо большое. Мисс Маккензи, кузина Дебора… значит, вы остаетесь в Хэнфорде?

Деборе хотелось сказать, что она поедет вслед за равом Горовицем, и будет жить там, где обоснуется он:

– Рут такое говорила, в Библии. Твой народ станет моим народом. Они мой народ… – Дебора кивнула:

– Да, кузен Аарон. И если бы вы согласились со мной заниматься… – рав Горовиц не отнял руки. Дебора тоже не могла убрать пальцы. Он, робко, спросил:

– Кузина Дебора, только заниматься? Потому что я… – Аарон покраснел, – вы знайте, пожалуйста, что я на все готов, ради вас. Если я вам, хоть немного, нравлюсь, если я вам по душе… – у Деборы, отчаянно, колотилось сердце.

Она смотрела в темные, блестящие глаза:

– Я и подумать не могла… рав Горовиц, то есть Аарон… то есть… – девушка пробормотала:

– Я траву принесла, индейскую, в кармане. Ее надо подложить под подушку, тому человеку, которого… – опустившись на колени, Аарон коснулся губами пальцев девушки:

– Не надо, любовь моя. С тех пор, как я тебя увидел, не надо. Но давай сюда траву… – у него были ласковые, сухие губы, – я буду думать о тебе, все время. Я и так думал… – Дебора гладила его по щеке:

– Пожалуйста, окажи мне честь, стань моей женой… – кольцо легло на палец, как будто его сделали по мерке Деборы. Жемчужина была немного темнее смуглой, нежной кожи. Золото переливалось тусклыми огоньками.

– Я на тебя буду смотреть… – услышал Аарон шепот, – весь шабат, глаз не отведу… – он целовал пятна от чернил:

– Скоро меня выпустят, мы сразу отправимся в Нью-Йорк, на хупу, самолетом. Я хотел сказать, Дебора, хотел признаться. Я люблю тебя, всегда буду любить… – за углом гауптвахты заурчал мотор, хлопнула дверь, загрохотали ботинки по крыльцу. Смена менялась. Им только, мимолетно, удалось пожать друг другу руки. Аарон шепнул: «Скоро. Скоро мы встретимся и никогда не расстанемся, любовь моя».

Она сунула раву Горовицу замшевый мешочек. Присев на койку, Аарон развязал шнурок. Остро запахло осенью, сухой травой. Он вспомнил рыжие листья виноградников, на холмах, вокруг Цфата, лазурную воду Кинерета, белых птиц, паривших над берегом.

– Белая Птица… – выдохнул Аарон, – Господи, спасибо, спасибо тебе… – блаженно, счастливо улыбаясь, рав Горовиц сунул мешочек под подушку.

Нью-Йорк

Швейцар дома Горовицей широко распахнул дверь: «Прошу вас, мистер Меир!»

У входа в Центральный Парк, стояли лотки с хот-догами, и пирожками, с картошкой и кашей, разливали кока-колу и кофе. День выдался отличный, солнечный, девушки цокали каблучками по сухим тротуарам. Пахло цветами, и свежей травой, в парке дети звенели велосипедами. Выходя на улицу, Меир даже не стал брать шарф. Одной рукой он прижимал к замшевой куртке большой, бумажный пакет, с эмблемой ресторана Рубена, другой держал картонный поднос, со стаканчиками.

Кофе, конечно, можно было бы сварить и дома. Аарон так и сказал, но Меир отмахнулся:

– Побудь настоящим горожанином, прежде чем возвращаться в глухие леса… – он подмигнул брату:

– Итальянец, на углу, делает настоящий кофе, как в Европе… – они собирались, есть гамбургеры. Брату Меир взял черный кофе, а себе, с пышной молочной пенкой. В столице подобный был редкостью, а в Нью-Йорке его наливали на каждом углу. Из усеянного жирными пятнами пакета, упоительно пахло мясом и жареной картошкой. Меир не забыл о соленых огурцах, к гамбургерам, о хот-догах, пирожках с кашей и луком, о кетчупе Хайнца.