— Погано у вас тут. Суетно как-то, напряженно. Не люблю я Москву. То ли дело север — чистота, простор! — Кокошин брезгливо отстранил рюмочку и наполнил янтарной жидкостью бокал для лимонада. — И пьете вы как французики. Скурвились совсем.
Он поднес бокал ко рту и, шумно выдохнув, проглотил двести грамм коньяка.
— Устроился нормально? — спросил Нуркин.
— Нормально, — отмахнулся тот. — Шурик все оформил, я и чемодан-то свой не видел. Отвезли-привезли. Телки на выбор. Люкс!
— Не о том я. Как здесь устроился? В этом мире.
— А-а! Ничего, — скривился Кокошин. — Полковник. Командир БРП, женат. Вот с женой мне не очень...
— "Бээрпэ" — это что? — перебил его Нуркин.
— Береговой ракетный полк.
— Ракеты, э-э...
— Да ну брось ты! Там не то, что ты думаешь. Противокорабельные. Ядерную голову на нее поставить можно, но дальше Мурманской области она все равно не улетит.
— Жаль, — признался Нуркин.
— И не говори.
Кокошин наполнил второй бокал и, чокнувшись с пустой рюмкой, влил его в себя. Нуркин не таясь наблюдал за бывшим министром просвещения и поражался, куда все делось? Глянца Кокошину не хватало всегда, но таким пещерным он не был. Во всяком случае, на встрече с ректорами вузов Нуркин за него не краснел. А теперь? Кокошин как будто кичился своей неотесанностью, сознательно выставлял ее напоказ.
«А на хрена ты мне нужен, дорогой», — глядя на него, подумал Нуркин. И сам себя огорчил: нужен. Времени оставалось всего ничего. По его прикидкам, через пару недель в крупных городах должны были подняться волнения. Всего же нынешней власти он отмерил два месяца. Это был предел. Осенью страна превратится в огромный сумасшедший дом, а у него еще не сформировано теневое правительство. Кроме себя, богоподобного, народу показать некого.
— Министром обороны потянешь, — утвердительно спросил Нуркин.
— Влад, мне бы старую должность. Армии я в этом мире нахлебался во. — Кокошин провел пальцем по краю стакана. — Мне бы попроще что-нибудь. Я ведь помню, как ты Ефимова по ночам будил, через день в Кремль таскал. Мне такого счастья... — Кокошин сложил губы куриной гузкой и издал характерный звук.
— Как же ты со своей инертностью до полковника дослужился?
— А человек я хороший, — скромно потупился собеседник.
Это Нуркин знал. Кокошин был предан, как пес, а такое качество ценилось везде. Ему можно было довериться и потом не жалеть об этом. На него можно было опереться — всегда. Некоторые принимали это за настоящую дружбу. Нуркин давно понял, что такая черта характера — всего лишь неумение жить без хозяина.
— С культуркой у меня здесь, конечно, небогато, — посетовал Кокошин. — Представляешь, дочка спрашивает: «На дне» — это про что? А я — убей, не помню! Сказал, про подводников. Когда чувствуешь себя дубиной, остается только шутить.
— Ты, наверное, слывешь большим остряком.
— А? Давай-давай, подкалывай. Меня не щиплет. Я-то знаю, что к чему. Я этого полковника ношу как китель. Снять, правда, не удается.
— Других военных у меня нет, — резко произнес Нуркин. — Сашок с армией справится, но у него и без этого дел полно.
— Есть кандидатура, — сказал Кокошин. — Человек с размахом. И с интересными идеями.
— Откуда?
— Он местный. Генерал-лейтенант, служит в штабе округа.
— Я понимаю, у тебя здесь новая биография, новые приятели, охота-рыбалка, но...
— У него и к стратегическому оружию доступ есть, — невозмутимо произнес Кокошин. — То, на что ты облизывался. Сорок восемь шахт. По графику на боевое дежурство они заступают в сентябре.
— Поясни.
Кокошин сладостно вздохнул и откупорил следующую бутылку.
— Поясняю. Если вы с ним договоритесь — а вы договоритесь, за этим я и прилетел, — то в сентябре мы получим полсотни ракет с веселой начинкой. Перенацелить и произвести пуск нам никто не даст, это все из центра делается. Но нам ведь достаточно угрозы пуска, а это организовать легко. Система создавалась в начале семидесятых, с тех пор ее только поправляли — на полную замену денег не было. Представляешь, насколько она устарела!
— Погоди. Один генерал-лейтенант?..
— Само собой, не один. Настроения в армии сейчас конкретные, спичку поднес — полыхнуло. Несколько лет назад кто-то еще надеялся на лучшее. Последний оптимист, которого я знал лично, застрелился в прошлом году. Молодые в армию не идут, стариков сокращают. А самое обидное — железки ржавеют! Ради них весь Союз жопу рвал, а теперь на металлолом пилят. За такую реформу не то что к стенке...
— Хорошо, — кивнул Нуркин. — Сколько народу?
— Вокруг него? Человек пятнадцать наберется. А по сигналу половина армии встанет. Нужна только «Аврора».
— Если я правильно понял, «Аврора» у нас уже есть.
— Будет, Влад. В сентябре.
— Давно ты знаком с этим генерал-лейтенантом?
— Он мой старший брат. Здесь у меня завелся брательник.
Нуркин присвистнул и, вторя Кокошину, ливанул коньяка в бокал.
— Что же ты сразу?.. Хотел посмотреть, какую я тебе должность предложу? Несолидно.
— Министр просвещения, — напомнил Кокошин.
— Просвещения, — без раздумий согласился Нуркин. — А послушай-ка... перевести угрозу пуска в реальный пуск — это...
— Практически невозможно, — заверил Кокошин и вдруг увидел на лице собеседника что-то похожее на разочарование. — Влад! Ты в своем уме?! Это же ядерное оружие! Над шахтами висят натовские спутники. Старт засекут, и тогда...
— Успокойся, я просто так спросил. Я рад, что все под контролем и что наша «Аврора», как полагается, заряжена холостым.
— В холостой «Авроре» две с половиной мегатонны, — возразил Кокошин. — И «Аврор» этих — сорок восемь штук. Не вздумай спрашивать «просто так» при брательнике. Больше всего на свете военные не любят войну. Это я тебе говорю как полковник.
— Да что ты разошелся? Нет так нет. Замяли. Давай по последней.
Нуркин разлил остатки коньяка и, не чокаясь, выпил.
— Как ты умер, помнишь?
— А?
— Если ты еще не в курсе: прежде чем попасть сюда, мы все умерли.
— Это естественно, — отозвался Кокошин. — Нет, я не помню. Может, во сне?
— Счастливчик, — проговорил Нуркин, разжевывая лимон. — Меня вот в тачке взорвали, а Сашка вообще на самолете...
— Я знаю. Я же вас пережил.
— Тьфу, да. Трудно привыкнуть. Кстати. Немаляеву о ракетах говорить рано. Это еще вилами по воде писано, зачем человека обнадеживать?
— Хозяин — барин. Я не к Шурику прилетел, а к тебе. Если ему еще что-то... рано — поставь меня в известность. Я тебя никогда не подводил, Влад. И сейчас не подведу. Деятели просвещения выражают единодушную поддержку! — хохотнул Кокошин.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});