Сталин недоумевающе сказал:
- Не провокация ли это немецких генералов?
- Немцы бомбят наши города на Украине, в Белоруссии и Прибалтике. Какая же это провокация?.. - ответил Тимошенко.
- Если нужно организовать провокацию, - сказал Сталин, - то немецкие генералы бомбят и свои города... - И, подумав немного, продолжал: - Гитлер наверняка не знает об этом.
Сталин приказал Молотову позвонить в германское посольство. В посольстве ответили, что Шуленбург просит принять его для срочного сообщения. Молотов отправился на встречу с послом. Тем временем Ватутин доложил, что на западном и северо-западном направлениях после артиллерийской подготовки германские войска перешли в наступление.
Жуков пишет в "Воспоминаниях и размышлениях": "Мы тут же просили Сталина дать войскам приказ немедля организовать ответные действия и нанести контрудары по противнику. "Подождем возвращения Молотова", - ответил он".
Вскоре Молотов вернулся и сообщил, что Германия объявила Советскому Союзу войну. После этого Жуков предложил "немедленно обрушиться всеми имеющимися в приграничных округах силами на прорвавшиеся части противника и задержать их дальнейшее продвижение. "Не задержать, а уничтожить", - уточнил Тимошенко".
Сталин одобрил соответствующую, директиву под номером 2, но предупредил, чтобы наземные войска до особого распоряжения не переходили границу. Авиации приказывалось "разбомбить Кенисберг и Мемель", но цели в Румынии и Финляндии пока не атаковать. Однако всего через несколько часов, вечером 22 июня, появилась директива No3, требовавшая разгромить врага на его территории. Войска Западного фронта к исходу 24 июня должны были овладеть Сувалками, а 5-я и 6-я армии Юго-Западного фронта получили приказ "окружить и уничтожить группировку противника, наступающую в направлении Владимир-Волынский, Броды. К исходу 24 июня захватить Люблин". Начал реализовываться предвоенный план удара на Краков, Катовице.
Георгий Константинович в мемуарах сообщает, что узнал об этой директиве уже в Тарнополе, в штабе Юго-Западного фронта, Туда он был послан представителем Ставки, чтобы помочь командованию фронта в руководстве войсками. Кстати, распоряжение сформировать и к 22 июня сосредоточить фронтовое управление в Тарнополе он отдал еще 19-го числа, совсем не думая о скором германском нападении. Жуков пишет: "На командный пункт прибыли поздно вечером, и я тут же переговорил по ВЧ с Н.Ф. Ватутиным. Вот что рассказал мне Николай Федорович: "К исходу сегодняшнего дня, несмотря на предпринятые энергичные меры, Генштаб так и не смог получить от штабов фронтов, армий и ВВС точных данных о наших войсках, и о противнике. Сведения о глубине проникновения противника на нашу территорию довольно противоречивые. Отсутствуют точные данные о потерях в авиации и наземных войсках. Известно лишь, что авиация Западного фронта понесла очень большие потери. Генштаб и нарком не могут связаться с командующими фронтами Кузнецовым и Павловым, которые, не доложив наркому, уехали куда-то в войска. Штабы этих фронтов не знают, где в данный момент находятся их командующие.
Авиационная разведка также не могла точно доложить - где что происходит. По ее данным, бои шли в районе наших укрепленных рубежей и частично в 15-20 километрах в глубине нашей территории. Попытка штабов фронтов связаться непосредственно с войсками успеха не имела, так как с большинством армий и отдельных корпусов не было ни проводной, ни радиосвязи.
Затем генерал Ватутин сказал, что Сталин одобрил проект директивы No 3 наркома и приказал поставить мою подпись.
- Что это за директива? - спросил я.
- Директива предусматривает переход наших войск к контрнаступательным действиям с задачей разгрома противника на главнейших направлениях, притом с выходом на территорию противника.
- Но мы еще точно не знаем, где и какими силами противник наносит свои удары, - возразил я. - Не лучше ли до утра разобраться в том, что происходит на фронте, и уж тогда принять нужное решение.
- Я разделяю вашу точку зрения, но дело это решенное.
- Хорошо, - сказал я, - если Сталин требует под директивой мою подпись ставьте.
Эта директива поступила к командующему Юго-Западным фронтом около 24 часов. Как я и ожидал, она вызвала резкое возражение начштаба фронта М.А. Пуркаева, который считал, что у фронта нет сил и средств для проведения ее в жизнь... Я предложил М.П. Кирпоносу немедленно дать предварительный приказ о сосредоточении механизированных корпусов для нанесения контрудара по главной группировке армий "Юг", прорвавшейся в районе Сокаля".
Георгий Константинович утверждает, что Сталин приказал ему отправиться на Юго-Западный фронт около часа дня 22 июня. Жуков должен был сначала захватить в Киеве Хрущева, назначенного членом Военного совета фронта, а потом вместе с ним отправиться в Тарнополь. В Киеве Хрущев сказал Жукову, что "дальше лететь опасно. Немецкие летчики гоняются за транспортными самолетами. Надо ехать на машинах". Так что в Тарнополь пришлось добираться на автомобилях. Но тут получается явная хронологическая неувязка. Жуков сам признает, что прибыл в Киев в здание ЦК компартии Украины к Никите Сергеевичу только "к исходу дня". Напомню, что это был самый длинный день в году, 22 июня, когда и в 9 часов вечера еще светло. До Тарнополя на автомобилях в условиях темноты наверняка пришлось добираться часов 5-6. Следовательно, в штаб фронта Жуков и Хрущев приехали глубокой ночью, далеко за полночь. И Георгий Константинович никак не мог успеть переговорить с Ватутиным насчет директивы до того, как эта злосчастная директива поступила в штаб Юго-Западного фронта. И Баграмян в своих мемуарах однозначно подтверждает, что сперва в Тарнополь поступила директива No 3, и только потом туда прибыли Жуков с Хрущевым. Причем, как свидетельствует Иван Христофорович, директиву начали передавать в штаб фронта уже в одиннадцатом часу вечера, так что с Ватутиным Жуков вообще должен был говорить еще до десяти часов. Да и странно получается: чего это вдруг Георгий Константинович засомневался в целесообразности скорейшего проведения контрударов, если еще утром, даже до официального объявления войны просил Сталина отдать приказ о немедленной организации таких контрударов?
Думаю, Жуков в очередной раз захотел выглядеть лучше, чем это было на самом деле. Он придумал, что о разработке директивы No 3 узнал лишь из разговора с Ватутиным, что высказал свои сомнения в ее целесообразности и согласился поставить свою подпись только тогда, когда услышал, что вопрос уже решен Сталиным. Хотя, согласимся, начальник Генштаба, покорно заявляющий: "Если Сталин требует под директивой мою подпись - ставьте", выглядит весьма сомнительно и с моральной точки зрения, и с точки зрения элементарного здравого смысла. Не проще ли тогда передать Иосифу Виссарионовичу факсимиле своей подписи, чтобы он штамповал ее по собственному усмотрению?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});