— Мы так благодарны вам за любезное позволение остаться здесь, — сказала настоятелю Мартина, поглаживая сидящего на руках Локи. — Мы постараемся побыстрее уладить вопрос с нашим жильем, насколько это будет возможно.
— Вам нет нужды волноваться об этом. Я нисколько не тороплю вас, — доброжелательно ответил Мэтью. — Ваше общество доставляет мне истинное удовольствие.
«Райнульф продолжает опекать ее, даже будучи так далеко», — подумал Торн. Несомненно, что именно его дружбе с Мэтью они обязаны таким радушным гостеприимством, идущим вразрез с монастырским уставом.
Вечером, когда Мэтью трапезничал с братьями и занимался повседневными монастырскими делами, Торн с Мартиной ужинали без него, молча сидя друг против друга за маленьким столом в большом зале. После ужина они по очереди вымылись в своей скромной комнатке. Наконец слуги унесли лохань и кадки с водой, и в первый раз за весь день они остались одни.
— Мартина, нам с тобой надо кое-что обсудить, — первым прервал молчание Торн.
— Я знаю, — сказала она. — Надо решить, где мы будем жить.
— Да. И кроме того, мы должны…
— Да, конечно. Но только не сегодня. — Она поднялась. — Я слишком устала, чтобы думать о чем бы то ни было, и уж тем более не в состоянии сейчас принимать какие-либо решения. Я иду спать. Поговорим утром.
С этими словами она повернулась и направилась в спальню. Торн остался сидеть за столом, поглаживая кувшин с бренди и задумчиво щурясь на мерцающие в жаровне угольки.
Как это она сказала: «Ты не способен испытывать любовь». Неужели это действительно так? Много лет назад он решил, что никогда не позволит себе попасться в сети этого мучительного чувства, вызывающего боль и страдания у тех, кто его испытывает, и которое остальные, более слабые люди, именуют любовью. И что же, в результате этого оно у него полностью атрофировалось? И значит, Мартина права, обвиняя его в черствости и расчетливости?
Торн всегда считал, что брак по любви — это ошибка, непозволительная роскошь. Мудрые люди женятся, чтобы умножить свои владения. Ведь любовь рано или поздно проходит; она или умирает сразу, быстро и болезненно, или увядает постепенно, под тяжестью выстроенных ею же лживых заверений, но так или иначе со временем от нее не остается и следа. Между тем как земля и собственность существуют вечно. Так что он должен быть счастлив, по крайней мере доволен. Некоторым образом он и чувствовал удовлетворение: как-никак Мартина стала его женой!
Но женой, которая не верит ему и думает, что он использовал ее чувство для достижения своих целей. И несмотря на это, согласилась выйти за него. Что означает также, что она согласилась спать с ним, делить с ним супружеское ложе и исполнять свои супружеские обязанности по его первому требованию. Эта мысль радостным возбуждением отозвалась в его душе. Но с другой стороны, как он может сейчас думать об этом, зная, насколько ранимой и беззащитной перед ним чувствует она себя? Он вспомнил, как она плакала вчера в лесном домике. Близость должна доставлять обоюдную радость, но для нее она будет сейчас пыткой, унизительным актом попрания ее воли и только отдалит ее от него. Нет, он не может сделать этого, зная, что трещина в их отношениях только увеличится. Надо приложить все усилия, чтобы заделать эту трещину недоверия, и единственный способ — дать ей почувствовать, что он не такой, каким был Журден. Хотя Журден и действовал без злого умысла, но как только Адела стала обузой его планам, он тут же бросил ее и тем самым нанес неизгладимые раны хрупкой душе маленькой Мартины. И если он сам своим поведением напомнит ей отца, эти раны откроются вновь и трещина между ними превратится в пропасть. Надо хотя бы на время обуздать свои инстинкты, действуя мягко и постепенно, чтобы вернуть ее любовь и восстановить доверие.
Вошел брат Мэтью, и если он даже и удивился тому, что молодожены не легли спать вместе, то виду не подал. Он предложил Торну сыграть партию в шахматы, и тот согласился.
— Я получил очень интересное письмо от Оливье сегодня вечером. Королева Алиенора весьма скоро собирается быть его гостьей в Блэкберне, — сказал Мэтью, расставляя фигурки на шахматной доске.
— Правда? — спросил Торн, садясь напротив настоятеля. — А я-то думал, что она во Франции вместе с королем Генрихом.
— Да, она была там, но вернулась в Англию без него вскоре после рождественского поста. В соответствии с королевским повелением она разъезжала по стране, верша правосудие.
— Разве королевское правосудие не в ведении лорда-канцлера Беккета?
— Верно, но лорд-канцлер за границей вместе с королем Генрихом. Оливье сообщил, что королева, узнав об осаде Блэкберна и о том, что баронство осталось без владельца, весьма заинтересовалась этим делом. Она отписала ему, что хочет лично взглянуть на неприступную крепость, взятую лишь благодаря геройству Торна Фальконера. Не знал, что вы с ней знакомы.
— Райнульф представил меня ей, когда мы прибыли в Париж после плена. Не знаю, почему, но я ей понравился. Мы много и часто беседовали с ней.
— Говорят, что в ней поразительным образом сочетаются божественная красота и острый, не женский ум. Это правда?
— Да. Она удивительно красива, — сказал Торн, — и очень умна и образованна. Правда, когда я познакомился с ней, она пребывала в меланхолии. Она в то время ждала ребенка, но уже подала папе петицию с просьбой о разводе с Людовиком. Мне она сказала, что когда выходила за него замуж, то думала, что будет женой короля, а вместо этого обнаружила, что стала женой монаха. Думаю, сейчас она чувствует себя более счастливой, чем тогда.
— В этом у вас будет возможность убедиться самому, — заметил Мэтью, делая первый ход. — Оливье написал, что Алиенора попросила его устроить праздничный ужин в вашу честь.
Торн в изумлении уставился на хитро улыбающегося настоятеля.
— В мою честь?!
— Ну да. Вы ведь герой, освободитель Блэкберна.
— О Боже, вот так дела! — пробормотал Торн.
Мэтью хохотнул, указывая пальцем на доску:
— Ваш ход.
Естественно, сосредоточиться на игре после этого Торн уже не мог, и поэтому Мэтью легко обыграл его. Настоятель отказался сыграть реванш, сославшись на то, что устал и хочет поспать до заутрени.
Чтобы не будить Мартину, Торн разделся в зале и, взяв одежду в охапку, тихонько проскользнул в спальню. Он постоял над кроватью с чувством удивления, смешанным с восхищением, глядя на спящую жену. «Мы теперь муж и жена! — подумал он. — Надо же, Мартина моя жена!»
Она лежала на боку, сложив ладони вместе перед собой, словно в молитве. Сбившаяся ночная рубашка обнажала прелестные плечи и идеальной формы длинные руки. Под ее складками угадывались груди, такие круглые и упругие. Он вспомнил, как держал их в своих ладонях, какие они были на вкус, когда он касался ртом ее сосков. Сердце его учащенно забилось, живот напрягся.