— Хочешь, войдем?
— Нет, — сказала Кэтрин.
Мы пошли дальше. В тени одного из каменных контрфорсов стоял солдат с девушкой, и мы прошли мимо них. Они стояли, вплотную прижавшись к стене, и он укрыл ее своим плащом.
— Они похожи на нас, — сказал я.
— Никто не похож на нас, — сказала Кэтрин. Она думала не о радостном.
— Им даже пойти некуда.
— Может быть, так для них лучше.
— Не знаю. Все-таки нужно, чтоб у каждого было куда пойти.
— У них есть собор, — сказала Кэтрин.
Мы уже миновали его. Мы перешли на другую сторону и оглянулись на собор. Он был красивый в тумане. Мы стояли перед магазином кожаных изделий. В витрине были сапоги для верховой езды, рюкзак и пьексы. Все это было разложено отдельно: рюкзак посредине, сапоги с одной стороны, пьексы — с другой. Кожа была темная, гладкая и лоснилась, точно на потертом седле. Электрический свет бросал длинные блики на тускло лоснившуюся кожу.
— Когда-нибудь мы с тобой походим на лыжах.
— Через два месяца начинается лыжный сезон в Мюррене, — сказала Кэтрин.
— Давай поедем туда.
— Давай, — сказала она. Мы прошли вдоль других витрин и свернули в переулок.
— Я здесь ни разу не была.
— Этой дорогой я всегда ходил в Ospedale Maggiore, — сказал я.
Переулок был узкий, и мы держались правой стороны. В густом тумане встречалось много прохожих. Во всех лавках, мимо которых мы проходили, были освещены окна. Мы загляделись на пирамиду сыра в одном окне. Перед оружейной лавкой я остановился.
— Зайдем на минутку. Мне нужно кое-что купить.
— А что?
— Пистолет.
Мы вошли, и я отстегнул свой пояс и вместе с пустой кобурой положил его на прилавок. За прилавком стояли две женщины. Они показали мне несколько пистолетов.
— Мне нужно, чтоб он пришелся по размеру, — сказал я, открывая кобуру. Кобура была серая, кожаная, я купил ее по случаю, чтобы носить в городе.
— А это хорошие пистолеты? — спросила Кэтрин.
— Все они примерно одинаковы. Можно испытать вот этот? — спросил я у женщины.
— Здесь у нас теперь негде стрелять, — сказала она. — Но он очень хороший. Вы не пожалеете.
Я спустил курок и оттянул затвор. Пружина была довольно тугая, но действовала исправно. Я прицелился и снова спустил курок.
— Он не новый, — сказала женщина. — Он принадлежал одному офицеру, первоклассному стрелку.
— А куплен был у вас?
— Да.
— Как он попал к вам опять?
— Через вестового этого офицера.
— Может быть, и мой у вас, — сказал я. — Сколько?
— Пятьдесят лир. Это очень дешево.
— Хорошо. Дайте мне еще две запасных обоймы и коробку патронов.
Она достала обоймы и патроны из-под прилавка.
— Может быть, вам нужна сабля? — спросила женщина. — У меня есть подержанные сабли, очень дешево.
— Я еду на фронт.
— А, ну тогда вам не нужна сабля, — сказала она.
Я заплатил за патроны и пистолет, зарядил обойму и вставил ее на место, вложил пистолет в пустую кобуру, набил патронами обе запасные обоймы и спрятал их в кожаные кармашки кобуры, потом надел пояс и застегнул его. Тяжесть пистолета оттягивала пояс. Все-таки, подумал я, оружие форменного образца лучше. Всегда можно достать патроны.
— Теперь мы в полном вооружении, — сказал я. — Это единственное, что мне нужно было сделать до отъезда. Кто-то взял мой старый, когда меня отправляли в госпиталь.
— Только бы он был хороший, — сказала Кэтрин.
— Может быть, вам еще что-нибудь угодно? — спросила женщина.
— Как будто нет.
— Пистолет со шнуром, — сказала она.
— Да, я заметил.
Женщине хотелось продать еще что-нибудь.
— Может, вам нужен свисток?
— Как будто нет.
Женщина сказала «до свидания», и мы вышли на улицу. Кэтрин посмотрела в окно. Женщина выглянула и поклонилась нам.
— Что это за зеркальце в деревянной оправе?
— Это чтобы приманивать птиц. С таким зеркальцем выходят в поле, жаворонки летят на блеск, тут их и убивают.
— Изобретательный народ итальянцы, — сказала Кэтрин. — У вас, в Америке, жаворонков не стреляют, милый, правда?
— Разве что случайно.
Мы пересекли улицу и пошли по другой стороне.
— Мне теперь лучше, — сказала Кэтрин. — Мне было очень скверно, когда мы вышли.
— Нам всегда хорошо, когда мы вместе.
— Мы всегда будем вместе.
— Да, если не считать, что сегодня в полночь я уезжаю.
— Не думай об этом, милый.
Мы шли по улице. В тумане огни были желтыми.
— Ты не устал? — спросила Кэтрин.
— А ты?
— Нет. Приятно бродить так.
— Но только не нужно очень долго.
— Хорошо.
Мы дошли до угла и свернули в переулок, где не было фонарей. Я остановился и поцеловал Кэтрин. Целуя ее, я чувствовал ее руку на своем плече. Она натянула на себя мой плащ так, что мы оба были укрыты им. Мы стояли на тротуаре у высокой стены.
— Пойдем куда-нибудь, — сказал я.
— Хорошо, — сказала Кэтрин. Мы шли по переулку, пока не дошли до более широкой улицы, выходившей на канал. На другой стороне были кирпичные дома. Впереди, в конце улицы, я увидел трамвай, который въезжал на мост.
— У моста мы найдем экипаж, — сказал я. Мы стояли на мосту в тумане, дожидаясь экипажа. Мимо прошло несколько трамваев, набитых людьми, которые торопились домой. Потом проехал экипаж, но в нем кто-то сидел. Стал накрапывать дождь.
— Пойдем пешком или сядем в трамвай? — сказала Кэтрин.
— Сейчас найдем экипаж, — сказал я. — Здесь их много.
— Вот как раз подъезжает, — сказала она.
Кучер остановил лошадь и опустил металлический значок у своего счетчика. Верх был поднят, и на плаще у кучера были капли дождя. Его лакированный цилиндр блестел от воды. Мы уселись вместе на заднем сиденье, от поднятого верха там было темно.
— Куда ты велел ему ехать?
— К вокзалу. Напротив вокзала есть отель, туда мы и зайдем.
— А в отель разве можно так? Без багажа.
— Можно, — сказал я.
Мы долго ехали к вокзалу переулками под дождем.
— А обедать мы не будем? — спросила Кэтрин. — Я что-то уже проголодалась.
— Мы пообедаем у себя в номере.
— Мне не во что переодеться. У меня нет даже ночной сорочки.
— А мы купим, — сказал я и окликнул кучера: Поезжайте по Виа-Манцони.
Он кивнул и на следующем углу свернул налево. На Виа-Манцони Кэтрин стала искать магазин.
— Вот здесь, — сказала она. Я остановил кучера, и Кэтрин слезла, перешла тротуар и скрылась внутри. Я сидел, откинувшись, в экипаже и ждал ее. Шел дождь, и я чувствовал запах мокрой улицы и дымящихся боков лошади под дождем. Кэтрин вышла со свертком, села, и мы поехали дальше.
— Я ужасная транжирка, милый, — сказала она, — но сорочка такая красивая.
У отеля я попросил Кэтрин подождать в экипаже, а сам вошел и переговорил с управляющим. Номеров было сколько угодно. Я вернулся к экипажу, заплатил кучеру, и мы с Кэтрин вместе вошли в отель. Мальчик с блестящими пуговицами понес сверток. Управляющий поклоном пригласил нас в лифт. Кругом было много красного плюша и бронзы. Управляющий поднялся вместе с нами.
— Monsieur и madame угодно обедать у себя в номере?
— Да. Пришлите, пожалуйста, карточку, — сказал я.
— Угодно что-нибудь по особому заказу? Дичь или суфле?
Лифт миновал три этажа, позвякивая у каждого, потом звякнул и остановился.
— Какая у вас есть дичь?
— Можно приготовить фазана или вальдшнепа.
— Вальдшнепа, — сказал я. Мы пошли по коридору. Ковер был потертый. Справа и слева было много дверей. Управляющий остановился, отпер одну из дверей и распахнул ее.
— Вот, прошу вас. Прелестная комната.
Мальчик с блестящими пуговицами положил сверток на стол посреди комнаты. Управляющий раздвинул оконные портьеры.
— Туманно сегодня, — сказал он. Комната была обставлена красной плюшевой мебелью. Было много зеркал, два кресла и широкая кровать с атласным одеялом. Вторая дверь вела в ванную.
— Я сейчас пришлю карточку, — сказал управляющий. Он поклонился и вышел.
Я подошел к окну и посмотрел на улицу, потом потянул за шнур, и толстые плюшевые портьеры сдвинулись. Кэтрин сидела на постели и смотрела на хрустальный подсвечник. Она сняла шляпу, и ее волосы блестели при свете. Она увидела себя в одном из зеркал и поднесла руки к волосам. Я увидел ее в трех других зеркалах. Она казалась невеселой. Она сбросила свой плащ на постель.
— Что с тобой, дорогая?
— Я никогда еще не чувствовала себя девкой, — сказала она. Я подошел к окну и раздвинул портьеры и посмотрел на улицу. Я не думал, что так будет.
— Ты не девка.
— Я знаю, милый. Но неприятно чувствовать, будто это так. — Голос ее был сухой и тусклый.