Вот какие мысли обуревали герцога де Гиза после его возвращения из Италии.
Об этом же думал он и в тот самый день, когда Габриэль де Монтгомери заключил с Генрихом II новое безумное соглашение.
Стоя у окна и машинально барабаня пальцами по стеклу, Франциск де Гиз невидящим взором смотрел на залитый дождем двор. Кто-то осторожно постучал в дверь и, войдя с разрешения герцога, доложил о виконте д’Эксмесе.
– Виконт д’Эксмес! – воскликнул герцог де Гиз, обладавший памятью Цезаря. – Виконт д’Эксмес! Мой юный соратник по Мецу, Ренти и Валенце! Впустите его, впустите немедленно!
Слуга поклонился и тут же ввел в комнату Габриэля.
Нужно сказать, что, покинув короля, мужественный юноша не колебался. Он пребывал сейчас в том редком для человека состоянии внезапного озарения, которое именуется вдохновением. И, войдя в покои герцога, он как бы невольно угадывал те неотвязные думы, которые не давали покоя Франциску де Гизу. Кстати, герцог был чуть ли не единственный, кто мог понять и помочь Габриэлю.
Герцог де Гиз бросился навстречу и заключил его в свои объятия:
– А, вот и вы, мой храбрец! Откуда прибыли? Что с вами было после Сен-Кантена? Как часто я вспоминал о вас, Габриэль!
– Значит, вы еще не забыли о виконте д’Эксмесе?
– Черт возьми, он еще спрашивает! – рассмеялся герцог. – Вы, очевидно, не привыкли напоминать о себе! Колиньи рассказал мне часть ваших сен-кантенских подвигов и притом еще добавил, что утаил лучшую их половину!
– Не так уж много я сделал, – с грустной улыбкой промолвил Габриэль.
– Честолюбец! – заметил герцог.
– Это я-то честолюбец? – усмехнулся Габриэль.
– Но, хвала господу, – продолжал герцог, – вы все-таки возвратились, и мы снова вместе, друг мой! Вспомните, какие планы мы строили в Италии. Ах, Габриэль, теперь Франции нужна ваша доблесть больше, чем когда бы то ни было!
– Все, что я имею, и все, что умею, – заявил Габриэль, – посвящено благу отечества. Я жду только вашего повеления, монсеньор.
– Спасибо, друг мой, – ответил герцог. – Поверьте мне, повеления вам долго ждать не придется. Но, по правде говоря, чем больше я пытаюсь разобраться в обстановке, тем тяжелее и запутанней она мне кажется. Мне нужно немедленно укрепить оборону Парижа, создать гигантскую линию сопротивления врагу, остановить наконец его наступление. И, однако, все это не стоит и ломаного гроша, если я не перейду в наступление. Я должен, я хочу действовать, но как?..
И он замолчал, как бы испрашивая совета у Габриэля. Он знал удивительную находчивость молодого человека и смутно надеялся, что и теперь он чем-то ему поможет. Но на этот раз виконт д’Эксмес молчал и только вопрошающе смотрел на герцога.
Франциск Лотарингский продолжал:
– Не корите меня за медлительность, друг мой. Вы же знаете: я не из тех, кто колеблется, но я из тех, кто размышляет. Так что не слишком-то порицайте меня, ибо я совмещаю решимость и рассудительность… Однако, – добавил герцог, – вы, кажется, озабочены сейчас еще сильнее, чем прежде…
– Не будем говорить обо мне, монсеньор, прошу вас, – перебил его Габриэль. – Поговорим сначала о Франции.
– Пусть так, – согласился герцог. – Тогда я вам откровенно скажу, что меня заботит. Мне думается, что самое главное сейчас – совершить какой-нибудь великий подвиг и тем самым поднять дух наших людей, возродить нашу древнюю боевую славу. Нужно не ограничиваться восстановлением наших разрушенных укреплений, а возместить их хотя бы одной убедительной победой.
– И я того же мнения, монсеньор! – воскликнул Габриэль, удивленный и обрадованный подобным тождеством их взглядов.
– И вы тоже? – переспросил герцог де Гиз. – И вы тоже, должно быть, не однажды задумывались над бедами нашей Франции и о ее спасении?
– Я часто думал об этом, – признался Габриэль.
– Но представляете ли вы себе всю трудность этого будущего подвига? – спросил Франциск Лотарингский. – Да и кто и когда на него решится?
– Ваша светлость, мне кажется, что я это знаю.
– Знаете? – воскликнул герцог. – Так скажите, скажите, Габриэль.
– Мой замысел, монсеньор, не из таких, о котором можно рассказать в двух словах. Вы, ваша светлость, великий человек, но и вам, вероятно, он покажется фантастичным.
– О, я не подвержен головокружениям, – сказал с улыбкой герцог де Гиз.
– Все равно, монсеньор, – проговорил Габриэль, – я боюсь и заранее вам говорю, что на первый взгляд моя затея может показаться странной, бредовой, совершенно невыполнимой! Но, по сути, она только трудна и опасна.
– Что ж, тем она увлекательней! – воскликнул Франциск Лотарингский.
– Тогда условимся, ваша светлость: вы не изумляйтесь. Повторяю, однако: на пути немало опасностей. Но я знаю, как их избежать.
– Если так, говорите, Габриэль, – сказал герцог. – Да кто там стучит, черт возьми! – прибавил он с досадой. – Это вы, Тибо?
– Да, ваша светлость, – сказал вошедший слуга. – Вы приказали доложить, когда соберется совет. Уже два часа, и господин де Сен-Ренэ должен прийти за вами с минуты на минуту.
– Ах, а ведь и верно! – заметил герцог де Гиз. – Мне необходимо присутствовать на этом совете. Ладно, Тибо, оставьте нас… Вы сами видите, Габриэль: я должен идти к королю. Вечером вы откроете мне ваш замысел, но до того скажите хоть в двух словах, что вы задумали?
– В двух словах, ваша светлость: взять Кале, – спокойно произнес Габриэль.
– Взять Кале? – вскричал герцог де Гиз, отступив в изумлении.
– Вы позабыли, ваша светлость, – так же невозмутимо вымолвил Габриэль, – что обещали не изумляться.
– Так вот что вы замыслили! – проговорил герцог. – Взять Кале, защищенный армией, неприступными стенами, морем, наконец! Кале, которым англичане владеют больше двухсот лет! Кале – ключ от Франции. Я сам люблю смелость, но тут налицо уже не смелость, а дерзость!
– Вы правы, монсеньор, – ответил Габриэль. – Но именно такая дерзость может увенчаться успехом. Ведь никому и в голову не придет, что подобный замысел вполне осуществим.
– А может быть, и так, – задумчиво протянул герцог.
– Когда я вам все расскажу, монсеньор, вы согласитесь со мной. Единственное, что нужно: хранить полную тайну, навести неприятеля на ложный след и появиться у стен города внезапно. Через две недели Кале будет наш!
– Однако все это только общие слова, – сказал герцог де Гиз, – у вас есть план, Габриэль?
– Есть, монсеньор, и он крайне прост и ясен…
Не успел Габриэль закончить фразу, как дверь открылась, и в комнату вошел граф де Сен-Ренэ.