3. Надо также упомянуть и то, что сказал Матфей, как лежащий на мельнице [641]: «И проповедано будет, говорит он, евангелие царствия по всей земле… и тогда придет конец» [642]. Но вот каждая улица на земле знакома с евангелием, все пределы и границы мира обладают всем евангелием, а конца нигде нет и не будет. Приходится допустить, что и это сказано с тайным смыслом!
4. Посмотрим также известные слова, сказанные Павлу: «Господь же в видении ночью сказал Павлу: не бойся, но говори… ибо я с тобой, и никто не сделает тебе зла» [643]. Как же, разве не был схвачен в Риме и обезглавлен этот хвастун, говорящий, что «будет судить ангелов» [644]? Мало того, и Петр, взявший власть «пасти агнцев» [645], пригвожден к кресту и распят. И многие другие их единоверцы частью были сожжены, частью погибли после истязаний и поругания. Это недостойно решения бога или даже (просто) благочестивого человека, чтоб из-за любви и верности ему множество людей подвергалось жестокой казни, тогда как ожидаемого воскресения и пришествия не видно.
5. Можно взять и другое явно двусмысленное словечко, — там, где Христос говорит: «Смотрите, чтобы кто не прельстил вас; ибо многие придут под именем моим и будут говорить: Я Христос, и многих прельстят» [646]. Но вот прошло триста или больше лет, и нигде не явилось ни одного такого. Не сошлетесь же вы на Аполлония Тианского, человека, отличившегося всеми видами мудрости? Другого вы не найдете. А ведь он не об одном, а о многих говорит: «Выступят».
6. В придачу скажем и о том, что сказано в Апокалипсисе Петра; он изображает, как небо будет судиться вместе с землей, и говорит так: «Земля в день суда представит всех богу, и сама она будет судима вместе с окружающим ее небом» [647]. Нет человека, столь невежественного, столь глупого, который бы не знал, что если все земное беспорядочно и не обладает свойством сохранять порядок, а является превратным, то небесные тела постоянно сохраняют одинаковый порядок, всегда движутся по одним и тем же законам, никогда не меняются и никогда не изменятся, ибо являются самым точным произведением бога. Поэтому немыслимо, чтоб они, удостоившиеся лучшей участи, распались, поскольку они закреплены божественным совершенным законом. Да и за что станут судить небо? в чем может оно оказаться грешным, раз оно с самого начала соблюдает порядок, установленный богом, и всегда пребывает само себе равным? Разве только кто-нибудь оклевещет небо, что оно заслуживает быть судимым, и донесет творцу, — как будто судья потерпит, чтоб кто-нибудь выступил против него и морочил его столь необычайными неверными сообщениями!
7. Далее он говорит слова, проникнутые нечестивостью; он говорит: «И растает вся сила неба, и небо свернется, как свиток книжный; и все звезды упадут, как падает лист с виноградной лозы и как падает лист со смоковницы» [648]. Такой же чудовищной лживостью и исключительной наглостью продиктовано хвастливое: «Небо и земля прейдут, мои же слова не прейдут» [649]. Кто же тогда мог бы установить, что слова Иисуса сохраняют силу, раз ни неба, ни земли не будет больше? С другой стороны, если б Христос совершил это и разрушил небо, он тем самым сравнялся бы с самыми нечестивыми из людей, убивающими своих детей. Ведь сын признает, что бог — отец неба и земли. «Отче, господи неба и земли» [650], — говорит он. А Иоанн Креститель возвеличивает небо и говорит, что от него посылается благодать: «человек ничего не может сделать, если не будет дано ему с неба» [651]; пророки говорят, что небо является жилищем бога: «воззри из жилища святыни твоей и благослови народ твой Израиля» [652]. А если небо, которое в этих свидетельствах выставляется столь великим и важным, «прейдет», какое останется сиденье у владыки? и, если и земная стихия погибнет, что будет служить подножием для сидящего бога, который говорит: «Небо — престол мой, а земля — подножие ногам моим» [653]? Вот что (я могу сказать) о гибели неба и земли.
8. Другое, еще более чудовищное, учение, как бы ощупью взятое ночью, мы имеем в словах: «Подобно есть царство небесное горчичному зерну»; и в другом месте: «Царство небесное подобно закваске», а затем: «Подобно царство небесное купцу, ищущему хорошие жемчужины» [654]; это — разговорчики, достойные не мужчин, а женщин-снотолковательниц. Ведь когда кто говорит о великом и божественном, ему следует для ясности пользоваться простыми житейскими средствами, а не такими низкими и непонятными. Эти речения, помимо того, что они низменны и не подобающи для таких важных вещей, не заключают в себе никакого понятного смысла и ясности. А ведь они должны были быть очень ясными, ибо они написаны ведь не для мудрых и разумных, а для младенцев [655].
9. Надо ли пережевывать тот рассказ, где Иисус говорит: «Славлю тебя, отче, господи неба и земли, что ты утаил сие от мудрых и разумных и открыл то младенцам» [656], а во Второзаконии сказано: «Сокрытое — господу богу нашему, а открытое — нам» [657]. Более ясным и незагадочным должно быть то, что пишется для младенцев и неразумных. Ведь если тайны скрыты от мудрых и вопреки рассудку расточаются младенцам, еще не отнятым от груди, тогда лучше стремиться к неразумию и невежеству. Значит, великое дело мудрости явившегося (Иисуса) состоит в том, чтоб скрыть от мудрых луч знания и открыть его для глупцов и младенцев!
10. Еще одно место, более разумное — говорю в обратном смысле — нам следует рассмотреть. «Не здоровые имеют нужду во враче, но больные» [658]. Это Иисус продекламировал толпе по поводу своего пришествия в мир. Итак, если он занялся грехами ради больных, как он говорит, то разве отцы наши не болели, а предки не страдали грехами? Если же здоровые не имеют нужды во враче и если он «пришел призвать не праведников, но грешников к покаянию» [659], так что и Павел имел основание сказать: «Иисус Христос пришел в мир спасти грешников, из которых я первый» [660], если так обстоит дело, если призывается грешник и лечится болящий, если призывается неправедный, а праведник не призывается, — то непризванного и не нуждающегося в христианском лечении надо признать безгрешным и праведником. Ибо, кто не нуждается в лечении, — отклоняет учение верующих, и, чем решительнее он его отклоняет, тем, значит, он окажется более праведным, здоровым и безгрешным.
19. Правильно Гомер велел успокоиться мужеству эллинов, соединенному с образованием, и огласил необоснованное мнение Гектора, обращаясь к эллинам в следующих строках:
Стойте, аргивцы-друзья! не стреляйте, ахейские мужи!Слово намерен вещать шлемоблещущий Гектор великий [661].
Точно так же и мы теперь сядем спокойно: ибо толкователь христианских догматов обещает и заверяет, что он разъяснит темные места писания. Скажи же нам, любезный, внимательно следящим за твоим изложением, что значат слова апостола: «И такими были некоторые из вас (очевидно, имеются в виду дурные люди), но омылись, но освятились, но оправдались именем господа нашего Иисуса Христа и духом бога нашего» [662]. Мы в недоумении и по этому поводу поражены до глубины души: неужели от стольких осквернений и мерзостей человек окажется чистым, один раз омывшись? Неужели запятнанный в жизни такой грязью — блудом, любодеянием, пьянством, воровством, мужеложеством, отравлениями и тысячами дурных и позорных дел — тем только, что крестился и призвал имя Христа, легко освобождается и сбрасывает с себя преступления, как змея старую кожу? Кто после этого не решится на выразимые и невыразимые преступления и не будет совершать вещи, которых словами не выразить и на деле не стерпеть, раз он знает, что будет оправдан после таких гнуснейших дел, — стоит только уверовать и креститься — и обретет надежду впоследствии получить прощение и от того, кто собирается судить живых и мертвых? Такие речи зовут слушателя грешить, они учат совершать при всяком случае беззаконие; они умеют отстранять наставления закона и приводят к тому, что сама справедливость не имеет вовсе никакой силы против неправедного; такие речи вводят в мире развратную жизнь, учат тому, что вовсе не следует бояться нечестивости, ибо достаточно человеку раз креститься, чтоб сбросить с себя кучу тысяч пороков. Вот какова нарядная личина этой догмы!
20. Разберемся подробно и в вопросе о монархии единого бога и многовластии почитаемых богов, так как ты не умеешь даже определить понятие монархии. Монархом называется не тот, кто существует один, а тот, кто правит один, и правит, очевидно, соплеменниками и себе подобными; Адриан, например, был монархом не потому, что был один, и не потому, что правил быками или овцами, — ими правят пастухи, — но потому, что царствовал над единородными, обладающими той же природой, что и он. Поэтому и бог не мог бы на законном основании быть назван монархом, если б он не правил богами; ибо это подобает божьему величию и высокому небесному достоинству.