Евгения опять садится на свое место у кровати и берет безжизненную руку Толяна. Может, она не права? И дежурный врач вовсе не должен навещать больного, который все равно без сознания? Дал медсестре указания, и спи спокойно!..
– Опять народная медицина борется с официальной? – веселым голосом произносит молодой мужчина в ослепительно белом накрахмаленном халате, чисто выбритый и благоухающий дорогим одеколоном. У Евгения Леонидовича халат голубой, а у этого… Но она вовсе не собирается вникать, что у них и как! – Чем недовольна жена нашего больного? Кстати, я отношусь к тем врачам, которые считают, что присутствие родственников в реанимационном отделении – нонсенс!
Евгения упрямо закусывает губу: она не даст так бесцеремонно на себя наезжать! Если надо, и до главного врача дойдет!
– Гм-м… – Врач явно ждал, что она станет просить прощения. – Что вас беспокоит?
– Его неподвижность! Со вчерашнего дня он не пошевелился!
Теперь она вспоминает, что вчера, ближе к полуночи, этот врач заглядывал в палату. Но только для того, чтобы спросить: «Жалобы есть?»
Он проверяет пульс Аристова, и в глазах его мелькает беспокойство.
– Ирочка! – тревожно бросает он проскользнувшей в дверь медсестре. – Позвони Зинаиде Емельяновне – она сегодня как раз дежурит. Пусть срочно подойдет! А ты принеси…
Он вполголоса перечисляет названия лекарств, которые в ушах Евгении отзываются бубнящей абракадаброй. Но одно она понимает: неподвижность Толяна вовсе не так естественна, как пыталась убедить ее медсестра.
Через несколько минут к двум уже знакомым ей медикам присоединяется третья – величественная женщина со строгим, неулыбчивым лицом.
– Это еще что за посторонние? – спрашивает она.
Евгения покорно выходит и без сил опускается на низенькую, обитую коричневым дерматином кушетку. Она сидит так пять минут или полчаса, не ощущает, и приходит в себя от того, что строгая врачиха трогает ее за руку. В руках ее маленький кожаный чемоданчик, которого поначалу Евгения не заметила.
– Говорят, ты бузила? Врачу указывала? Молодец! Вовремя подняла тревогу.
И уходит. Евгению не удивляет ее «ты» – Зинаида Емельянова, похоже, ровесница ее матери.
На второй день Аристов приходит в себя. Пробуждение его сознания она чуть не прозевала. Сидела, как обычно, рядом и держала в руке его потеплевшую наконец руку. Евгения прижимает ее к своей щеке и вдруг чувствует, как пальцы Толяна, неловко скользнув, гладят ее. Очнулся! Наконец-то!
– С возвращением! – улыбается она.
– Ты пришла, – говорит он.
– Пришла! – хмыкает Евгения. – Я здесь уже двое суток! «Только на два часа домой бегала!» – добавляет она про себя.
– И спала возле меня? Когда я лежу на спине, я храплю. Я мешал тебе спать!
– Боже, о чем ты думаешь: храпел! Да ты едва дышал!
– Жень, позови санитарку!
– Я все сделаю сама.
– Еще чего! И побыстрее! Я двое суток терпел!
Она бегом выскакивает из палаты, находит санитарку и просит:
– Пожалуйста, зайдите во вторую палату… И сует ей в кармашек халата пятерку.
– Это что же, муж жену стесняется? – удивляется женщина.
– Мы недавно женаты. Он еще не привык.
– А-а-а, тогда понятно, – кивает санитарка и через некоторое время выходит с уткой. – Пришел в себя, слава Богу. А это ничего, обвыкнется!
– Аристов! – сердится Евгения, заходя в палату. – Я от предложенной Кузнецовым сиделки отказалась. И должна во всем ее заменять, понимаешь?
– Понимаю, – кивает он. – Вот когда мы проживем с тобой вместе тридцать лет, тогда, так и быть, разрешу тебе подносить мне утку… А пока попить дай, что-то у меня крышу ветром срывает!
Он отпивает несколько глотков и закрывает глаза.
– А нельзя, чтобы эту гадость с моей руки убрали? – спрашивает он про капельницу.
– Я могла бы спросить у Евгения Леонидовича, – смущается она, – но, честно говоря, после вчерашнего я боюсь к нему подходить. Еще выгонят меня из реанимации. Здесь они очень неохотно родственников держат. Ты потерпи пока, давай уж обхода дождемся.
– Давай, – вздыхает он. – Какая все-таки буря поднималась вчера в нашем тихом омуте?
– Не то кололи, – бурчит она.
– А и правда! – бледно улыбается он. – Пусть боятся!
– Зато теперь, – не сдается она, – меня весь остальной медперсонал любит. Я на их местных звезд наехала. Медсестра – дочь ректора медицинского института, а врач – его будущий зять.
Аристов некоторое время молчит, а потом осторожно шевелит рукой, к которой тянется прозрачный шланг капельницы.
– Такое впечатление, что эта штука лишает меня индивидуальности. Этим раствором растворяют мою особую кровь и тем самым доводят ее концентрацию и состав до уровня среднего серийного больного…
– Кто тут серийный? – бодро вопрошает, входя, лечащий врач, Евгений Леонидович. – Как говорится, шел мимо и зашел. Вас не устраивает наша традиционная капельница? Зато физраствор в ней особый – только для сильных духом мужчин! – Он подмигивает невольно улыбнувшейся Евгении и склоняется над Толяном. – Похоже, наш больной ожил?
– Ожить-то ожил, да как бы не полностью. Ноги от колена и ниже я почему-то не чувствую.
Доктор откидывает одеяло.
– Так чувствуете? А так? – Пальцы его пробегают по ногам Толяна. – Что же вы хотите, сильный удар!.. С позвоночником, друг мой, шутки плохи – такое может выкинуть! Здесь рецепт один – не сдаваться! И терпеть. У нас есть хороший мануальщик, я договорюсь, чтобы он вас тщательно прощупал. Назначим массаж, физиопроцедуры… – Он присаживается на стул у кровати. – Хотите, расскажу случай из моей медицинской практики? Лет двадцать назад я работал в небольшой больнице на Камчатке, когда в один из дней поступил к нам больной из отдаленного эвенкийского стойбища. В истории его болезни медсестрой – или шаманом! – было записано: «Пурункул на правой полужопе».
Аристов беззвучно хохочет. Евгения вторит ему, но внутренне она сжалась в комок. Больные любят Евгения Леонидовича, знают его привычки. Если он рассказывает анекдот или случай из медицинской практики, значит, его что-то беспокоит.
– Прошу прощения за неблагозвучное словцо, но, как говорится, из песни слова не выкинешь!
– Я сейчас! – Она будто невзначай выскальзывает вслед за доктором.
– Евгений Леонидович, насколько у моего… мужа это серьезно?
– Честно говоря, я не знаю, – говорит он задумчиво. – Здесь многое зависит от его индивидуальности. Были случаи, когда люди оставались в инвалидной коляске на всю жизнь. Но возьмите того же Валентина Дикуля. Цирковой артист получил травму позвоночника и приговор врачей: ходить не сможет. А он не только поднялся на ноги, но и стал работать силовым акробатом – легковые машины на себе поднимал!