Франческо на цыпочках подошел к двери и, изо всех сил стараясь приглушить лязг железа, отодвинул засов. Невидимый в своем черном балахоне, он кошкой проскользнул из коридорчика на лестницу, в несколько прыжков проскочил все марши, отделявшие его от двери в его комнату, и укрылся там, накрепко задвинув засов… Конечно, прыгая по гулким ступеням, он наделал шума. Площадкой ниже и двумя площадками выше находились посты стражи. Воины с факелами прошли по лестнице сверху вниз, потом снизу вверх, но ничего подозрительного не обнаружили.
— Смотреть в оба, ребята! — напомнил грубый голос рядом с дверью, за которой укрылся Франческо. — Эти слуги Божьи могут вылезти в любую минуту! Прозеваете — они уж вас не пощадят!
— Не бойтесь, начальник, не проспим! — обнадежил кто-то помоложе.
— А уж спать и вовсе, упаси вас Господь!
Франческо плюхнулся на тюфяк и некоторое время лежал с открытыми глазами. Размышления его по-прежнему крутились вокруг странного, никак не поддающегося объяснению поведения тех людей, которые втравили его в эту историю. Да, он лишил невинности нареченную невесту своего двоюродного брата, причем она, эта невеста, ничего не подозревает пока о том, что ее первым мужчиной стал вовсе не жених, а какой-то жалкий оруженосец, который происходит от торговки рыбой. Правда, стань Ульрих владельцем замка и признай он его, Франческо, наследником титула — тогда он тоже мог бы сказать, что равен ей происхождением. Легко мечтать! А вот узнай Ульрих о его проделках — тут и сотней плетей не отделаешься… Убьет!
…Агнес фон Майендорф проснулась от света и холода. Она ведь уснула голышом, поверх одеяла, и ветер сквозь занавешенное, но не затворенное окно довольно сильно обдувал ее. В комнате горела коптилка, а на кровати сидел Альберт, ее милый Альберт, ее муж, которому она принадлежала навеки.
— Ты не будешь одевать свой балахон? — спросила она, сонно хлопая глазками. — Ах, как ты меня замучил!
— Балахон я уже успел унести, — подавляя смех, произнес Альберт. — Ну и как же тебе все это понравилось?
— М-м-м! — Агнес даже зажмурилась от удовольствия. Она потянулась с выражением полного, абсолютного блаженства на лице.
— Я рад за тебя, — сказал Альберт, внимательно разглядывая ее лицо, грудь и ноги, а также заметные темно-красные пятна на постели.
— Сперва мне было больно… — пожаловалась она и, вскочив с постели, плюхнулась Альберту на колени, а затем обвила его за шею. — Странно…
— Странно? — удивился Альберт, бесстрастно обнимая ее за плечи. — Что тебе кажется странным, милочка?
— От тебя не так пахнет, — сказала Агнес. — Там, в постели, от тебя пахло по-другому…
— Это, наверно, от балахона чем-нибудь пахло, — предположил Альберт.
— Но ведь мы же лежали голые…
— Правда… Я и забыл…
— Неужели ты ничего не помнишь?
— Конечно, помню… Я шучу.
— А ты не хотел бы продолжить все это?
Альберт фыркнул и, приподняв ее, уложил на кровать. Она обвила было его шею руками, но Альберт резко оттолкнул ее.
— Что ты! — с испугом сказал он. — Мне сейчас совершенно некогда! Вот-вот в замок могут проникнуть монахи епископа. Я должен эту ночь не спать! Скажи спасибо, что для тебя выкроил немного времени…
— Ах, Альберт! — всхлипнула Агнес, обиженная в лучших чувствах. — Неужели ты меня больше не любишь?
— О Господи! — простонал Альберт. — Да понимаешь ли ты, что мне сейчас не до тебя!
— Ну неужели какая-то горстка монахов так опасна? И ты… — канючила Агнес.
— Горстка?! Да их целая тысяча! Если мы прозеваем их, они всех нас перережут! — И Альберт выскочил из комнаты, с треском захлопнув за собой дверь. Прыгая через несколько ступенек сразу, он взлетел на самый верхний этаж башни, дальше которого была только наблюдательная площадка. Здесь, в небольшой комнате, его ожидал отец Игнаций, а также известный нам командир отряда латников Гильом, который безуспешно искал Ульриха прошлой ночью. Под вечер он с десятком воинов ездил на разведку и совсем недавно благополучно вернулся.
— Я слушаю тебя, Гильом, — едва войдя в комнату, сказал Альберт.
— Монахи в трех милях отсюда, их лагерь на склоне горы Альтен-Хаазенберг. С площадки нашего донжона их не видно, а с вершины горы — все как на ладони.
— Они жгут костры?
— Да. Они ведь тоже люди, мессир. Им тоже прохладно по ночам, и они тоже нуждаются в горячей пище.
— Это мне понятно. А вот насколько близко ты подходил к кострам?
— На такие шутки я не клюну, мессир. Вы полагаете, что они оставили горящие костры, а сами ушли? Нет, они там. И если этот парнишка не перепутал, то их столько же, сколько было — около тысячи.
— Епископ там?
— Большой шатер в центре лагеря стоит, как дуб посреди кустов. Но туда я не добрался…
— Как ты полагаешь, их можно атаковать?
— В замке, мессир, у нас двести двадцать четыре латника, да еще с мессиром Ульрихом прибыло до двухсот рыцарей и оруженосцев…
— Этих не считай. Это не мои воины.
— Я полагал…
— Я полагал… О том, с кем пойдут эти воины, еще рано судить. Даже мессир Ульрих этого не, знает. Это не отряд, а просто попутчики.
— Тогда, мессир, я не советовал бы атаковать. Один против двух — куда ни шло, но против четырех, почти против пяти… Монахи эти только по названию монахи, а так не уступят в бою даже рыцарям, не то что латникам.
— Я бы тоже не советовал атаковать первыми… — сказал отец Игнаций. — Ведь его преосвященство обвинит вас в том, что вы первым напали на его войско.
Вошел усталый, залитый чужой кровью и закопченный Корнуайе.
— Гильом, пошел отсюда! — приказал он, свирепо сверкнув глазами.
Тот недоуменно глянул на Альберта: дескать, что себе позволяет старый хрыч! — но Альберт понял, что дело серьезно, и торопливо сказал:
— Иди к воинам, Гильом, проверьте все посты… Живо!
Гильом пожал плечами и ушел.
— Ну! — спросил Альберт.
— Мало я тебя драл! — в сердцах сказал Корнуайе. — Они пойдут подземным ходом через избушку. Этот ход кончается в камине мессира Генриха. Глухонемой заговорил. Потом мы ему дали передохнуть, он выложил еще… Мне пришлось изрубить всех палачей. Всех четверых…
— Он сказал…
— Да, именно это… И это уже знают там, у монахов.
— Проклятье!!!
— Это еще хуже, чем я думал, — довольно спокойно произнес отец Игнаций.
— Маркграф знает?
— Нет. Да если бы и знал, его это устраивает.
— Верно… А матушка? Что она предлагает?
— Она сказала, что все в руках Божьих, сейчас главное, чтобы в замке никто, кроме тех, кто уже знает, ничего не подозревал.