Читать интересную книгу Ночь длиною в жизнь - Тана Френч

— Конечно. Спасибо, что предложил.

— А что насчет Холли?

— То есть?

— Ее примут в мамином доме?

— Ты хочешь, чтобы она… Я-то решила…

— Не знаю, я еще так далеко не загадывал.

— И никто не знает… — Джеки устало вздохнула. — Пока не… Ну в общем… Пока все не образуется.

Пока не состоится суд, пока Шая не оправдают или не осудят на два пожизненных; и все это зависит от того, какие показания против него даст Холли.

— Я так долго ждать не могу, Джеки. И не хочу терпеть уклончивых ответов. Речь идет о моем ребенке…

— Правду сказать, Фрэнсис, на твоем месте я бы ее придержала. Ради нее самой. Все на грани, все на взводе, рано или поздно кто-нибудь ляпнет что-нибудь обидное — не нарочно, конечно… Подожди пока. Думаешь, это нормально? Ей очень тяжело?

— Я справлюсь. Понимаешь, Холли вбила себе в голову, что она виновата в том, что случилось с Шаем, — а даже если нет, вся семья так считает. Если держать Холли подальше от ма — что совсем несложно, честно говоря, — то девочка только сильнее в это поверит. На самом деле мне глубоко плевать — пусть это чистая правда и пусть вся семья считает ее прокаженной, но я хочу, чтобы Холли знала: ты — исключение. Девочка расстроена, она уже потеряла столько людей, что на всю жизнь хватит. Я хочу, чтобы она знала: ты по-прежнему в ее жизни, ты не собираешься от нее отказываться и ни капельки не винишь за ту наковальню, которая рухнула нам на голову. В этом есть что-то сложное?

Джеки пыталась прервать меня испуганными сочувствующими звуками.

— О Господи, как я могу ее винить — ее ж и на свете не было, когда все началось! Крепко обними ее от меня и скажи, что я скоро приеду.

— Хорошо. Я так и думал. Впрочем, не важно, что скажу я: ей надо услышать это от тебя. Можешь ей позвонить и договориться о встрече? Помоги ребенку привести мозги в порядок. Ладно?

— Конечно, позвоню. Все, давай прямо сейчас, жутко даже представить, как она сидит вся расстроенная и несчастная…

— Джеки, — сказал я. — Еще секундочку.

— Что?

Я готов был дать себе подзатыльник, но все равно спросил:

— Скажи мне, раз уж зашла речь… А мне ты когда-нибудь позвонишь? Или только Холли? — Пауза длилась долю секунды, но мне показалось — вечность. — Если не с руки, то ничего страшного. Я понимаю, тебе это может выйти боком. Просто хочется знать, чтобы попусту не тратить время и нервы. Разве так не лучше?

— Да, лучше. Господи, Фрэнсис… — Короткий вздох, почти спазм, словно ее ударили в живот. — Конечно, я свяжусь с тобой. Конечно. Просто… нужно время. Может, несколько недель, или… Не буду тебе врать: у меня мозги всмятку, не знаю, что и делать. Наверное, должно пройти время…

— Разумно, — сказал я. — Поверь, мне знакомо это чувство.

— Прости, Фрэнсис, — тихо и обреченно произнесла она.

Расстраивать ее дальше не хотелось.

— Всякое бывает. Ты не виновата — не больше, чем Холли.

— Я виновата. Если бы я не привела ее к ма…

— Или если бы я не привез ее в тот самый день. А еще лучше — если бы Шай… Ну ладно… — Остаток фразы повис в пространстве между нами. — Ты сделала что могла; большего не сумел бы никто. Соберись с мыслями, не спеши и позвони, когда сможешь.

— Позвоню. Ей-богу, позвоню. И, Фрэнсис… Береги себя. Серьезно.

— Постараюсь. Ты тоже, милая. Когда-нибудь свидимся.

Перед тем как Джеки отключилась, я снова услышал короткий, болезненный вздох. Очень хотелось надеяться, что она пойдет к Гэвину под бочок, а не останется плакать в темноте.

Несколько дней спустя я отправился в «Джервис-центр» и купил телевизор-монстр, созданный для тех, в чьем мире невозможно скопить на что-то более существенное. Я, конечно, понимал, что электроники, самой что ни на есть впечатляющей, недостаточно, чтобы Имельда отказала себе в удовольствии вдарить мне в пах, так что я припарковался в начале Холлоус-лейн и стал ждать, пока Изабелла вернется домой оттуда, где шаталась весь день.

Был холодный серый день, тучи набухли то ли снегом, то ли дождем, выбоины подернулись льдом. Изабелла, появившись со Смит-роуд, шла, плотно запахнув тонкое псевдодизайнерское пальтецо, которое не спасало от пронизывающего ветра. Я вышел из машины и шагнул ей навстречу.

— Изабелла? — уточнил я.

Она с подозрением взглянула на меня:

— А кто спрашивает?

— Тот самый кретин, который разбил твой телевизор. Приятно познакомиться.

— Отвали, а то закричу!

Вся в мать, такая же мудрая. У меня прямо мурашки по коже побежали.

— Притормози, леди Шумахер. Сегодня я не для скандала.

— Тогда что тебе надо?

— Я привез вам новый телевизор. С Рождеством!

Взгляд стал еще подозрительнее.

— Почему?

— Слышала про комплекс вины, а?

Изабелла сложила руки на груди и уперлась в меня презрительным взглядом. Вблизи сходство с Имельдой уменьшилось, а подбородок был круглый, как у Хирнов.

— Вали отсюда со своим теликом, — сообщила она. — Хотя спасибо, конечно.

— Может, сначала маму или сестру спросишь?

— Ага, сейчас. Откуда нам знать, вдруг эту хрень сперли позавчера? Мы возьмем, а ты вечером придешь нас арестовывать?

— Ты переоцениваешь мои умственные способности.

Изабелла подняла бровь.

— Или ты недооцениваешь мои. Потому что я не такая тупая — брать что-нибудь у копа, который ненавидит мою маму.

— Да какая ненависть! У нас просто было небольшое расхождение во взглядах, все разрешилось, я ей больше не опасен.

— Надеюсь. Мама тебя не боится.

— Хорошо. Хочешь — верь, хочешь — нет, я ее обожаю. Мы росли вместе.

Изабель задумалась.

— Тогда зачем ты разбил наш телик? — спросила она.

— А что мама говорит?

— Ничего.

— Тогда и я помолчу. Джентльмену не подобает раскрывать тайну дамы.

Она бросила на меня испепеляющий взгляд, чтобы показать, что дурацкий треп не произвел на нее впечатления; впрочем, в ее возрасте я не произвел бы на нее впечатления, что бы ни вытворял. Я попробовал представить, каково это: видеть родную дочь с грудью, с подведенными глазами и с полным правом сесть на самолет и улететь куда захочется.

— Эта фигня, чтобы она правильно говорила на суде? Так она уже дала показания твоему молодому приятелю — как его там, — ну, рыжему дурню.

До начала суда она еще десять раз изменит эти показания; но если бы я вознамерился подкупить Имельду Тирни, то вовсе не требовалось выбиваться из бюджета; хватило бы пары блоков сигарет «Джон Плеер». Впрочем, я решил Изабель об этом не рассказывать.

— Меня это не касается, — отмахнулся я. — Скажем прямо: я не связан с этим делом или с этим парнем и мне ничего не нужно от твоей мамы. Понятно?

— Ну так ты первый. А раз тебе ничего не надо, я пойду, ладно?

На пустынной Холлоус-лейн — ни старушек, начищающих медь, ни скандальных мамочек; двери плотно закрыты от холода — но в тени за занавесками прятались любопытные глаза.

— Можно спросить?

— Сколько угодно.

— Где ты работаешь?

— Тебе-то что?

— Люблю шпионить. Это секрет?

Изабель завела глаза.

— Я хожу на курсы секретарей суда. Достаточно?

— Здорово! — похвалил я. — Молодец.

— Спасибо. Я спрашивала твоего мнения?

— Я уже говорил тебе: мне нравилась твоя мама, в давние дни. Приятно узнать, что у нее есть дочь, которой можно гордиться и которая присматривает за ней. Слушай, отнеси ей этот чертов телевизор, а?

Я открыл багажник. Изабель передвинулась поближе, держась на расстоянии — а вдруг я похищу ее и продам в рабство? — и взглянула.

— Ничего себе! — не удержалась она.

— Последний писк современной технологии. Хочешь, я отнесу, или позовешь приятеля, чтобы помог?

— Он нам не нужен. Что тебе тут не понятно?

— Послушай, эта хрень стоила мне больших денег. Он не ворованный, не заразный, и правительство не может следить за тобой через экран. В чем проблема?

Изабель взглянула так, как будто сомневалась, что я в состоянии собственные трусы надеть не задом наперед.

— Ты родного брата сдал…

Приехали. Я полный болван — решил, что никто ничего не узнает. Шай, конечно, держал рот на замке, но обитатели Фейтфул-плейс узнавали все каким-то сверхъестественным образом… Впрочем, никто не мешал Снайперу, пока он опрашивал население, бросить намек. Тирни запросто подобрали бы телевизор, выпавший из грузовика; возможно, даже приняли бы подарок от дружелюбного соседа-наркодилера Деко, если бы он вообразил, что чем-то им обязан. Однако у них не возникало желания иметь дело с таким, как я. Даже если я защищался, ни для Изабель Тирни, ни для восхищенных зрителей и ни для кого угодно в Либертис это ничего не меняло. Отправь я Шая в реанимацию или на кладбище Гласневин — потом целый месяц все одобрительно кивали бы мне и хлопали по плечу; но что бы он ни натворил, это не оправдывало доноса на родного брата.