Грэшем бережно отвел руки девушки и поднялся.
— С сегодняшнего дня я перестаю изображать больного. Нужно жить, а не прозябать, и когда я вечером встречусь с Сесилом, то каждой клеточкой своего тела почувствую, что живу в полную силу, и это чувство умрет только вместе со мной. А потом, думаю, моему трупу будет уже все равно.
— Да, — тихо откликнулась Джейн. — Вот только мой рассудок и продолжающее жить тело никогда с этим не смирятся.
Некоторое время они смотрели в глаза друг другу в полном молчании.
— Письмо действительно существует, — объявил Кейтсби в воскресенье 3 ноября на последнем запланированном собрании заговорщиков, которых удалось собрать вместе. Известие о злополучном письме нарушило душевный покой всех, кто о нем слышал, хотя обстановка и без того была накалена до предела.
— Значит, все пропало? Следует ли мне ехать в Данчерч? — спросил, небрежно облокотившись на стол, Эверард Дигби, одетый как истинный денди в щегольской камзол в желто-лиловых тонах.
Утром он должен был отправиться в Данчерч, где в «Красном льве» собирались так называемые охотники. На них-то Кейтсби и возложил самую ответственную задачу. Именно оттуда Дигби поедет в Кумб-Хаус, который находится всего в восьми милях от Данчерча, и захватит принцессу Елизавету, а «охотники» составят костяк тех трехсот всадников, которых Кейтсби надеялся собрать.
— Я настаиваю на отсрочке, — заявил Трэшем. Том Уинтер устремил на него злобный взгляд. — Вот смотрите. — Пакет с дорожными документами со стуком упал на стол. — Я заплачу за такие же документы для всех вас. Давайте дождемся заседания парламента и посмотрим, какие он примет законы и что будет с письмом. Уедем на пару месяцев во Францию. Там нам ничто не грозит, и мы сохраним себе жизнь, чтобы приступить к делу, когда наступит подходящее время и рассеются сгустившиеся над нами облака подозрений.
— Эти облака легко рассеять облаком дыма от выстрела в упор. Интересно, ты говоришь так из-за угрызений совести или из страха? — Том Уинтер словно плевался словами.
Трэшем вскочил с места, и Уинтер последовал его примеру. Вдруг Фрэнсис почувствовал, как чья-то рука надавила ему на плечо, призывая снова сесть на табурет.
— Хватит ссориться. Как мы будем сражаться с врагами, если передеремся друг с другом? А вы, Дигби, поедете в Данчерч, как и планировалось, — вмешался Томас Перси, подавляя остальных своей неукротимой энергией. — Но мы соблюдаем осторожность. Нужно подождать два дня и понаблюдать за тем, что происходит. На Темзе на якоре стоит судно, готовое принять нас всех. Мы доберемся до него на лодках и уйдем вниз по реке, прежде чем поднимется шум и замами начнется охота. Ты, Гвидо, будешь следить за порохом и тут же дашь знать, если заметишь непорядок. Спешка, конечно, ни к чему, но без крайней необходимости нельзя допустить, чтобы долгие годы, потраченные на подготовку заговора, пропали зря.
Слова Перси вызвали жаркие споры, но Трэшем видел, что благодаря своей страстной речи на сегодняшний день он одержал победу.
Это понимал и сам Перси, но ему хотелось закрепить успех.
— У меня есть средство выяснить, разоблачили нас или нет, и я им воспользуюсь.
— Что же это за средство?
— Граф Нортумберленд является членом Тайного совета, не так ли? Так вот, завтра я поеду к нему в Сайон-Хаус под предлогом занять денег, а делаю я это достаточно часто. — При этих словах Перси разразился громким хохотом. — Если в связи с письмом возникли какие-то осложнения, я об этом узнаю. Меня наверняка задержат.
— И вы пойдете на такой риск? — Кейтсби, казалось, был искренне тронут.
— Это гораздо лучше, чем быть арестованными всем вместе. Да, я готов рискнуть, — ответил Перси.
За столом раздались аплодисменты. А Перси, улыбаясь сквозь стиснутые зубы, тихо радовался легкой победе. «Я навещу графа Нортумберленда в Сайон-Хаусе и постараюсь, чтобы о моем визите узнали все слуги, как и о нашей последующей беседе наедине, чтобы никто не мог подслушать разговора. А затем я проведаю своего племянника Джослина Перси, находящегося на службе у графа Нортумберленда, и тоже приложу все усилия, чтобы в доме знали о моем посещении. А потом посмотрим, как граф Нортумберленд сумеет доказать свою непричастность к тому, что произойдет дальше». Эти мысли вызвали в душе Перси злорадное чувство удовлетворения. Укрепив боевой дух заговорщиков и подписав втайне от них смертный приговор своему родственнику, он покинул сборище, ссылаясь на дела, которые ждут его в городе.
«Неужели Перси и Кейтсби спланировали все задолго до встречи?» — спрашивал себя Трэшем, но узнать правду было уже невозможно. Только бы заговорщики клюнули на предложенную наживку и разбежались в разные стороны.
Грэшем отправился в Уайтхолл, когда полностью стемнело. Фонарь, который держал в руках шагавший впереди Манион, тускло мерцал и раскачивался из стороны в сторону в такт цокоту копыт лошади. Должно быть, Сесила утомили вторжения ночных посетителей. Но в девять часов он только заканчивает ужинать. Наверное, лакомится филеем младенца, приправленным соусом из змеиного яда. Перед каждым рискованным делом Грэшем испытывал удивительное спокойствие.
При Уолсингеме шпионы и осведомители пользовались маленькой потайной дверью рядом с одним из причалов королевского дворца. Но с приходом Сесила о ней забыли, так как государственный секретарь и главный советник короля в отличие от Уолсингема предпочитал иметь дело не с отребьем, а с иностранными послами и дворянами, проходившими через парадную дверь. Увидев вдали факелы, освещающие главные ворота Уайтхолла, Грэшем окликнул Маниона и остановил лошадь. Внутренний голос подсказывал дальнейшие действия. Генри спешился и, передав поводья Маниону, тихо попросил слугу остаться и дождаться его возвращения. Поблизости виднелась таверна с явными признаками жизни, несмотря на поздний час. Обычно Манион не упускал такой удачи, но сегодня ему было не по себе.
— Разве я не понадоблюсь вам во дворце?
— Сесил никогда бы тебя туда не пустил, а мне, возможно, придется уходить второпях.
Манион нерешительно потоптался на месте и кивнул, как всегда подчинившись воле хозяина.
Грэшем не пошел по центральной аллее, а свернул влево, к реке. Даже при тусклом свете дворцовых факелов бросалось в глаза, что огромные расходы королевского семейства не подразумевали содержание нужного количества садовников. По краям дорожки еще с зимы остались неубранные, наполовину увядшие сорняки, которые тем не менее буйно разрастались в разные стороны.