Доктор и Том Пирс знали об этом, но не показывали вида. Они принимали его у себя ради восстановления его физического состояния, а не ради собственного удовольствия. Они, конечно, надеялись, что за восстановлением одного последует и исправление другого, но, будучи весьма целенаправленными людьми, делали все по порядку, начиная с главного. Том Пирс готовил аббату великолепную пищу, приносил дрова для очага и больше ничем его не беспокоил. Доктор в достатке снабжал пациента легким чтивом и тоже старался не беспокоить.
Оставшись наедине с собой, аббат почувствовал, что напряжение его спало. Правила вежливости подсказывали, что ему следует принимать пищу и сидеть у огня, что в силу своего аскетизма он никогда бы себе не позволил, если бы мог распоряжаться собой. Он читал пустяковые книги, хотя и считал это оскорбительным для своего интеллекта. В результате к нему пришло расслабление, моральное, духовное и нервное, которое сперва пугало его и о котором он в конце концов забыл, когда в нем возродился интерес к окружающей жизни.
Девонский климат выкинул одну из своих долгожданных шуток, и на смену долгим дням холодной и сырой погоды пришла наполненная целительным теплом почти весенняя погода. Запели птицы, и у дома доктора зацвел жасмин. Аббат совершал небольшие прогулки по деревне и обнаружил, к своему удовольствию, что снова может испытывать возвышенное блаженство от общения с солнцем и ветром, как это было в тот день, когда он пришел с визитом к миссис Лорейн.
По пути ему встречались розовощекие деревенские дети, и он улыбался им. В ответ он получал их несмелые улыбки и уважительные поклоны. Аббат посетил церковь, и хотя он сожалел о быстром росте протестантства, захлестнувшем католические структуры, он наслаждался ее великолепием и не считал для себя зазорным молиться там. Ему нравились старые ели в церковном саду и, как ему показалось, старые геральдические надписи на двух старых надгробиях. Мужчины, женщины и дети приходили и уходили в надежде на помощь доктора, и хотя аббат редко сталкивался с ними, он с величайшим почтением стал относиться к силе человека, чья доброжелательность не была ограничена какими-то классовыми или идеологическими соображениями.
Однажды вечером к ним зашел отец Эш, как он это обычно делал, для того чтобы выкурить трубку и выпить рюмку бренди с доктором, и два священника, сидя по разные стороны камина, с озадаченным доктором между ними, с любопытством разглядывая друг друга, вежливо пытаясь выстроить мост над разделявшей их пропастью. Но им это не удалось. Прекрасные доводы одного не находили понимания у другого, и наконец доктор, потерев слипающиеся от усталости глаза, снова наполнил стакан пастора и перевел разговор на тему охоты, а аббат вежливо извинился и пошел спать.
Спустя несколько дней аббат расслабился и почувствовал себя счастливым. По вечерам они просиживали долгие часы у камина за беседой. Иногда они говорили о Стелле и Захарии. Стелла не приходила к доктору с момента появления там аббата. Она была поглощена приготовлением к Рождеству на ферме, однако сам факт ее близкого присутствия согревал аббата в эти дни. Он вспоминал ее заботу в долгие дни и ночи его болезни. Она приходила к нему в его снах, а шкатулку миссис Лорейн он привез с собой на Гентианский холм. Доктор считал, что Рождество будет трудным временем для Стеллы, так как возвращавшиеся из Трафальгара корабли привезли письмо от Захарии, в котором он сообщал, что с ним все в порядке, но его фрегат все еще остается в Средиземном море. Стелла же, естественно, надеялась, что он вернется к Рождеству домой.
— Это беспокоит вас и, конечно же, Стеллу, — сказал аббат.
— Так будет лучше для него, — заметил доктор. — Болезненный процесс превращения мальчика в мужчину иногда проходит гораздо быстрее, если его не прерывать.
Он много с гордостью и восхищением рассказывал о своем приемном сыне, но редко говорил о Стелле, так как считал, что аббата вряд ли могли интересовать заботы девочки.
Однако в канун Рождества, когда погода была еще хорошая, а его пациент быстро шел на поправку, доктор сам предложил навестить хутор Викаборо.
— Все порядочные фермы Девона держат дома открытыми в канун Рождества, — пояснил он, — люди устраивают святочное хождение по домам с пением рождественских песен, сжигают большое полено и угощают праздничным хлебом. Если вы чувствуете себя достаточно хорошо для поездки, я думаю, вам будет интересно. Здесь, в самом сердце страны, сказочный мир еще сохранился. Вы знаете, возможно, глубоко в душах людей языческие традиции засели гораздо крепче, чем христианская вера. Боюсь, что в настоящий момент в Англии, если вы захотите увидеть настоящий рождественский праздник, вам надо обратиться к последователям Джона Весли, а не к канонической церкви.
— Я уже убедился в этом, — сказал аббат сухо.
Доктор улыбнулся.
— И все же в тесном переплетении ярких красок сказочного фольклора вы можете наблюдать золотые нити, доставшиеся нам от старой католической веры. Там будут ряженые. Большие традиционные песнопения. Если все это исчезнет, это будет непоправимая потеря для Англии. Так хотите поехать со мной?
Он ожидал получить холодный, но вежливый отказ, но, к его удивлению, аббат без колебаний ответил:
— Конечно, я поеду. Я не противник народных обычаев, и у меня есть рождественский подарок для Стеллы.
В ясный искристый полдень они выехали на бричке. Том Пирс стоял на облучке.
— Сейчас еще рано, — сказал доктор, — но мы проедем на вершину холма, и вы сможете насладиться панорамой сверху.
Дорога, которая вела к холму, шла дальше к хутору Викаборо, и когда они подъезжали, аббат не смог скрыть своего восхищения красотой старого дома.
— Я всегда думал, что наши французские замки, которые еще сохранились кое-где, самые прекрасные строения в мире. Но теперь я вижу, что английские фермы и замки им не уступают, — сказал он. — Этот дом вполне достоин быть пристанищем этого сказочного ребенка — Стеллы.
Эскулап перешел с рыси на шаг, когда они подъехали к подъему, ведущему к вершине холма.
Доктор и Том Пирс соскочили с повозки и пошли рядом. Наконец они остановились у ворот, ведущих в поле, и привязали Эскулапа к ограде. Затем трое мужчин прошли немного вперед и вверх по зеленому склону и оказались на вершине. Холм имел две вершины, одна из которых заросла утесником. Возле них примостилась сторожка смотрителя. При появлении неприятеля в море зажигался костер. В него добавляли торф, чтобы долго не потухал. Таким образом, эта новость, перепрыгивая с холма на холм, вскоре облетит всю страну.
— Ты здесь, Исак? — крикнул доктор, заглядывая в деревянную дверь сторожки, но старик, который был сегодня на дежурстве, крепко спал.