Читать интересную книгу Новый Мир ( № 10 2007) - Новый Мир Новый Мир

давно уже нет

Написание слов, вывернутый наизнанку синтаксис жертвуются в угоду передаче состояния, зависающего воздушным шаром над словами, помимо слов. Швы неравномерно положенных строк, подзвученные “равномерно-монотонным стуком”, делают стихотворение из цикла “Холмы-двойники” джазовой импровизацией, строгой (ничего лишнего) и разудалой одновременно.

Парижанин Андрей Лебедев, расспрашивая Алексея Айги о тишине, сравнивает тексты его отца с авангардными партитурами. И в самом деле, если есть в этих словах метафорическое преувеличение, то оно не слишком большое: “В поэзии твоего отца, Геннадия Айги, молчание, пауза играют важную роль. Тире, многоточие, отсутствующее, но подразумеваемое слово, скобки, как бы ограничивающие фразу, утишающие ее, — все это является для него таким же важным элементом стихотворения, как и слово написанное.

Как бы ты, будучи композитором, прокомментировал это стихотворение Айги-старшего? Не напоминает ли тебе оно обилием пунктуационных знаков музыкальную партитуру?”

И я тоже задавал музыканту этот вопрос, от ответа на который Алексей уклонился. Сказал, что ко времени взросления его родители уже разошлись и отец, разумеется, влиял, но не как литератор, скорее как просто папа, приходящий навестить сына. Точно так же, как на его становление не влияли и картины художников-модернистов, с которыми дружила его мама. Они просто были, были везде — на стенах квартиры и под кроватью, на антресолях и возле письменного стола.

Мы совершенно не знаем, как влияет на нас искусство, какого рода излучение оно создает, какую информацию выкликает, где потом блуждает внутри и как после оседает на стенках памяти, если у памяти существуют стенки, — каким осадком, пылью или пеплом.

Лебедеву повезло больше, чем мне: ему Айги ответил о влиянии творчества отца более развернуто. Возможно, потому, что, когда беседа записывалась, поэт был еще жив и сюжет совместного музицирования не казался исчерпанным. “К твоим словам сложно что-либо добавить, ты попал в точку. Если же сравнивать поэзию Айги-старшего с музыкой, наверное, это в первую очередь Антон Веберн. Те же лаконизм, важность пауз и каждого звука. Кстати, его стихи так музыкальны сами по себе, что добавить к ним музыку не так-то легко. Уже несколько лет я пытаюсь сделать с отцом совместный диск, несколько раз мы выступали вместе, но я пока не нахожу формы для нашего совмещения. То, что ты, кажется, видел в Париже год или два назад [поэтический вечер Г. Айги с участием А. Айги, состоявшийся 30 марта 2000 г.], было простым чередованием чтения и музыки. Сейчас мы пытаемся сосуществовать на сцене одновременно; жаль, что это происходит не так часто”.

Все просто: разными средствами отец и сын приходят к примерно одинаковому результату — показать незримое, невидимое. В свободной форме, импровизационно, продираясь сквозь частокол синкопированного ритма, пауз и зависаний, неожиданных обрывов и столь же неожиданно натекающих продолжений, создать у человека странное ощущение бреющего полета.

о тишина

я бесстыднее не был

с тобой тишина

а вот так же со мной

ты тишина как дыхание

света-бессмертно-высокого

духа-Золы (вот такой красотою

истинной

ныне

ты есть

тишина)

Лакуны и опущенные звенья, скрепленные многочисленными тире и дефисами, многоточиями и переносами, создают такую раму, в которой любое слово оказывается раной, многозначным, вспыхивающим и переливающимся сгустком разнообразного смысла.

Алексей перекладывает на музыку опыт Геннадия, ищет метафизические основания в белом шуме, который волей-неволей возникает из повторений. Хотя теперь, если судить по вчерашней программе, повторений все меньше и меньше; все больше нарушений, смены ритмов и регистров звучания. Возможно, это впечатление связано с тем, что мы слушали живую музыку, ведь на дисках у Айги возникают и монотонная отстраненность, и отстраненная монотонность — с этого круглого куска пластика уже не выпрыгнешь, не добавишь “балканщины” и джазового своеволия.

Дискография. “Falls”, “Long Arts Records” & “Има пресс”, 1997. Айги + “Nete Hete + DJ Kubikov”. Экспериментальный диск с голосами, плод сотворчества и обильного микширования. Русские народные напевы, наложенные поверх электронных звучков, вертушек, петель и сэмплов, с расхристанной скрипкой, гуслями, балалайкой, владимирским рожком, кугиклой, калюкой и окариной (С. Жирков). Вполне в духе грамотно сделанной этномузыки. “Рождение ягнят”, “И корабль плывет” да “Выпадение волос”, причеты, закликания-выкликания, втиснутые в жесткую ритмическую сетку. Самый нетипичный диск Айги. Слишком много электроники. Слишком много потусторонних голосов. Осторожно, двери закрываются. Реже всего его слушаю.

4. Минимализм. Не меньше, чем поэзии отца, Алексей Айги обязан музыке минимализма — музыкального направления, основанного на постоянном кружении одних и тех же композиционных элементов, музыкальных фраз и ритмического рисунка.

“Последняя великая идея музыки ХХ века”, — сказал о минимализме Владимир Мартынов. Мнимое однообразие (ибо внутреннее драматическое напряжение копится с каждым витком, никуда не уходит, но нарастает, восходит на дрожжах уже отзвучавшего) минималистов оказывается реакцией на переполненность современной жизни всевозможным шумом, в том числе и информационным. Голова переполнена, сосредоточиться сложно, но поскольку пластинка кружит, как заведенная, рано или поздно ты услышишь ее особенный рисунок. Зафиксируешься на совпадении и рано или поздно впадешь в медитативный транс.

Тем более что минимализм Терри Райли и в особенности Филипа Гласса растет из индусских медитаций. Сначала (Эрик Сати создавал музыку из “кубиков” в пару пассажей, которые он комбинировал в производном порядке) минимализм проявил себя экспериментальным арт-явлением, выросшим в пространствах музеев и галерей (сопровождением перформансов и хеппенингов, звуковой составляющей инсталляций), но чуть позже, в основном благодаря театру и кинематографу, сделался коммерчески успешным, а затем и модным.

Эрик Сати был первым композитором, придумавшим сопровождение к фильмам. Андрей Горохов: “Сати полагал, что музыка вовсе не должна реагировать на появление на сцене главного героя. Декорации — стены, двери, окна, обои, деревья на улице — не меняют свою форму при появлении трагического персонажа, почему же музыка должна ломаться, разражаться непременным лейтмотивом, а ударник — бить в литавры? Ни в коем случае. Музыка создает атмосферу места — нечто, что не меняется с появлением или уходом персонажей. Музыка становится предметом антуража, окружающей обстановки, а вовсе не предметом фетишистского поклонения…”

Постановка оперы Гласса “Эйнштейн на пляже”, сделанная Бобом Уилсоном, произвела театральную революцию, а музыкальное сопровождение Майкла Наймана к фильмам Питера Гринуэя или Альберто Иглесиаса к фильмам Педро Альмадовара оказалось столь совпадающим с духом и смыслом озвученных ими фильмов, что более неотделимо от кинематографических шедевров.

Понятно, чем минимализм привлекает: эстетикой застегнутого на все пуговицы джентльмена — ты сдержан, суров и не даешь воли чувствам. Ты настаиваешь на меланхолии, количество которой однажды перерождается в качество — в сильную, все сокрушающую эмоцию. Айги не любит пафоса, в жизни он интровертен и погружен в себя, хотя старается не показывать этого. Я спросил о друзьях, Алексей задумался…

Мы спорили с ним о минимализме. Не отрицая влияния и причастности, тем не менее Алексей настаивает на том, что его работы далеки от канонов направления. Странно, ведь первая ассоциация, приходящая на ум, когда ты слушаешь некоторые его композиции, — чистый Найман. Алексей смеется, объясняя, что нужно иметь в виду не столько Майкла Наймана, сколько музыку барокко, на которую они оба ориентируются, хотя каждый — в своем ключе. Но откуда же тогда этот неизбывный привкус?

Все просто: минималистское звучание музыка Айги и его ансамбля получает на пластинках. Специфика студийной записи не позволяет раскочегарить бэнд “на всю насосную завертку”, иначе идет искажение звука, деформация замысла и т. д. Поэтому пластинки Айги и “4ў33І” звучат дистиллированно и отстраненно — в духе минимализма.

одно и то же дальний друг! —

безостановочно всю жизнь

взбираться сквозь труху соломенную