Караванщик, мудрый и степенный Карим иль-Касам, впоследствии признавший меня достойным обучения, а тогда равнодушно взиравший на юного чужеземца, как на бесполезную, но вполне безобидную диковинку, выслушал вопрос, медленно набил и раскурил трубку, проверяя глубину моего терпения, и только потом ответил:
— Каждая живая душа приходит в мир и уходит из него по воле богов. Покидая материнское чрево, мы возносим к небесам радостную молитву, приближаясь к последнему часу, смиренно благодарим за отпущенные нам дни. Нет ничего священнее, чем путь человека к богу, и негоже преграждать его, даже в благих целях.
Я удивлённо перевёл взгляд в ту сторону, откуда доносились рыдания, словно мог что-то увидеть через плотную ткань шатра.
— Но разве эта женщина умирает? Лекарь, осмотревший её, сказал, что не видел плоти чище и сильнее.
— Плоть... — Карим потратил ещё несколько минут на трубку, недовольно дыша сухим дымом, но всё же жалея тратить драгоценную воду на привычный кальян. — Плоть тленна в отсутствие духа.
— Так она безумна и этим убивает себя?
— Она в полном душевном здравии, юноша. Но скоро её дух беспробудно уснёт, а пока этого не случилось, она должна вознести последнюю молитву, и мы не вправе мешать.
Спящий духом? Так часто говорили о сражающихся под действием дурмана воинах, составляющих Последний круг стражи х’аиффа, отчаянных, не чувствующих боли бойцах, живущих от приказа до приказа. Притом живущих очень недолго, потому что дурман, приготовленный придворными лекарями, не щадил плоть, заставляя её изнашиваться в нечеловеческих усилиях. Но насколько я знал, женщин в той Страже никогда не было, потому что, как говорили убелённые сединами мудрецы Юга, главное сражение женщины — с мужчиной на любовном ложе. Впрочем, традиции, даже самые священные, могут поменяться в единый миг, если на то появится чья-то могущественная воля.
— А она не слишком стара для...
Трубка Карима качнулась, выражая недовольство караванщика тем, что его речь перебили.
— Га-ару ни к чему дети.
Произнесённое слово было мне неизвестно, но, нарушив правила обращения к старшим один раз, теперь я вынужден был смиренно ждать, пока мой собеседник изволит продолжить беседу, а до тех пор справляться с любопытством самостоятельно. Удавалось мне это недолго и из рук вон плохо, потому Карим благосклонно улыбнулся:
— Ты не знаешь, кто такой га-ар? Что ж, я расскажу. Только где в моих словах правда, а где вымысел, решай сам, ведь доподлинно об этих чудовищах людям ничего не известно...
Так, под пологом ночного шатра посреди пустыни, я узнал ещё одну сторону мира. Древнюю и не слишком приглядную.
Га-ары. Полузвери, полу-незнамо-кто, живущие замкнуто, не допуская в своё общество никого из людей или отпрысков других теплокровных рас, кроме... Своих жертв. Несмотря на способность питаться разной пищей, более всего га-ары предпочитают живую кровь, которую сосут из проколотых клыками вен и артерий. Не брезгуют кровью животных, но выше ценят ту, что находится в плоти более разумных созданий. А когда настигают добычу и решают оставить её при себе подольше, вместе с укусом пускают в ранку слюну, действующую сильнее самого замысловатого дурмана. Собственно, из-за склонности к подобному рабовладению га-аров должны были истребить давным-давно и полностью, если бы... Если бы не их удивительная и, как оказалось, полезная способность различать кровь по вкусу.
Неизвестно, кому первому из людей понадобилось установить истинность родства. Скорее всего, это был кто-то богатый и могущественный, не желавший оставлять накопленные сокровища самозванцу или приблуду. Так было или иначе, но человеческая корысть и жадность зажгли на небосклоне звезду га-аров, ведь полузверю требуется лишь капелька крови, чтобы понять, есть ли кровная связь между родителями и детьми или братьями и сёстрами. И чем больше богачей появлялось на свете, тем востребованней становилось природное свойство кровососов, получивших если не признание, то молчаливое одобрение своему существованию. Правда, загвоздка состояла в том, что полузверям за их услуги не нужны были золото и прочие ценности человеческого мира. Лучшая плата за кровь — сама кровь, потому десятки и сотни людей пропадали без вести, отданные в недолгое рабство, заканчивающееся всегда лишь одним. Смертью...
— И чего же именно ты хочешь, сладенькая?
— Сравнить мою кровь и кровь этого... человека.
Она не могла не сделать паузу, потому что сомнения по-прежнему брали верх, но постаралась сгладить впечатление, чтобы всем присутствующим подумалось: с нежных уст должно было скатиться бранное слово.
Га-ар уныло почесал тёмно-рыжую шёрстку под подбородком.
— Одно и то же. В который раз неизменно...
Женщина наигранно скучным тоном переспросила:
— Отказываешься?
Зверёк возмущённо распушился, став по меньшей мере вдвое шире:
— От глотка свежей крови? Никогда! Мне просто жаль видеть, как ты тратишь силы в бесплодных поисках.
Теперь пора возмущаться настала для другой стороны:
— Они вовсе не бесплодны! Я была уже в шаге от цели. Если бы не одна случайная помеха...
Судя по лающей горечи в голосе, речь обо мне. Но разве моя тюремщица что-то ищет? В лучшем случае способ подчинить своей власти весь мир. К тому же давно нашла его, если мои предположения верны и ворчанка выращена где-то на окрестных огородах. Ну да, я немного помешал исполнению коварных замыслов, но не столь уж фатально. Покорение мира можно ведь начать и с другого края, верно? Пусть в Виллериме избранные аристократы опасаются пить травяные настои, но Западный Шем не единым городом жив, а из столицы слухи будут ползти слишком долго, чтобы вовремя предупредить окраины о возможной опасности. И в конце концов, сорняк всегда можно заменить на что-то другое. Если получилось один раз, получится снова.
— Перейдём от слов к делу, сладенькая? — Га-ар пристально всмотрелся в кроны деревьев. — Скоро солнце встанет, а ты знаешь, как я не люблю его свет.
— Знаю. Но в моих владениях ты жить не захотел.
— Тогда мне пришлось бы отказаться от своих. Они невелики, и всё же... Слишком дороги мне.
Он слукавил, это чувствовалось. И шерстинки, вставшие дыбом на серо-рыжем загривке, только подтверждали: га-ар боится женщину, закутанную в покрывало. Он может шутить, балагурить, но страх всё равно никуда не денется. Интересно, он испугался ещё до того, как попробовал её кровь, или уже после?
— Подержи его покрепче.
Просьба-приказ, обращённая к Боргу, была исполнена без промедления, и мои руки оказались прижаты к телу, словно тисками, а грудной клетке стало трудно расширяться. Женщина приподняла рукав на моём правом запястье и кольнула кожу остриём кинжала. Поначалу мне не собирались делать больно, вот только прискорбно быстро выяснилось, что исходные планы действий подлежат существенному изменению, поскольку...
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});