Дом, толком не рассмотренный мной изнутри, снаружи выглядел вполне обычно, как выглядит добрая половина сельских строений в Западном Шеме, — добротный, не особо громоздкий, но просторный, можно даже сказать, простирающийся, потому что недостаток высоты успешно восполнялся протяжённостью. Деревянные стены, деревянная же крыша без следа морения... А впрочем, нужны ли на берегах серебряного озера хоть какие-то ухищрения, призванные сохранить дело рук человеческих на долгие годы? Здесь никогда не идут дожди, не сменяются времена года, не живут ни звери, ни насекомые, да и люди нечасто заходят. Даже кровь не смогла ржавчиной разъесть кандалы. Всё, что окажется в стране белого и чёрного, сможет существовать вечно. При одном условии. Ecли откажется от своей свободы в обмен на чужую.
Шурх, шурх, шурх. Белый песок, белое небо, вечный свет незаходящего, но невидимого солнца. Должно быть, здесь невыносимо скучно жить... Бедняжку стоило бы пожалеть. Вот только она сама, похоже, жалости не знает, потому что всё ускоряет и ускоряет шаг, словно стремясь побыстрее... Добраться до кромки леса.
Лес? Откуда он взялся? Ещё минуту назад впереди висело неподвижной кисеёй всё то же белое марево, а теперь через него просматриваются тонкие росчерки стволов и веток. Безлистных, но вполне настоящих, а это значит... Мы идём к границам Нити.
Белизна песка постепенно переставала быть девственной, принимая привычный глазу грязно-жёлтый оттенок. Под ногами стали попадаться кусочки коры и шишки, а ветерок, показавшийся мне сейчас подарком богов, принёс с собой ароматы соснового леса, под сень которого наша процессия и ступила, встречая рассвет. Впрочем, восходящее солнце пряталось где-то за частоколом шершавых стволов, оставляя на нашу долю одну лишь мерцающую серо-розовую дымку, в которой можно было заметить и рассмотреть очень многое, но только не того, кто умеет прятаться. Только не лесного эльфа.
Он вышел из-за сосны и остановился, как будто ожидая следующего шага от нас. Высокий, обманчиво хрупкий, как и все его сородичи, похожий на них и всё-таки другой. Если эльфы бывают измождёнными, то перед нами стоял именно такой. Не просто стройный и тонкий, а до сухоты жилистый и странно одетый или, вернее сказать, раздетый. Обычно длинноухие трепетно относятся к своему телу, и хотя оно уязвимо куда менее человеческого, не пренебрегают одеждой, особенно живя в лесу, а этот был обнажён по пояс и бос. Истрёпанные штаны, едва доходившие до колен, грозили в скором времени рассыпаться прахом, как, судя по всему, поступили остальные предметы одеяния, но их обладатель, видимо, был погружён в иные заботы, о чём свидетельствовали и зеленоватые то ли от природы, то ли от ниточек мха свалявшиеся космы, спускающиеся до самой земли. Чтобы расчесать их, понадобился бы не один день, а ещё проще было бы всё состричь наголо и отрастить снова. И уж совсем неуместным выглядел на голой груди серо-рыжий меховой воротник. Память о прежней роскоши?
— Прошу прощения, я немного задержалась, — начала разговор моя тюремщица, и хотя сутью фразы было извинение, в голосе женщины отчётливо сквозило презрение, будто её собеседник не заслуживал ни вежливого обращения, ни чего бы то ни было ещё.
Вопреки моим ожиданиям эльф остался по-прежнему неподвижен и молчалив, зато его воротник вдруг заворочался, переполз на плечи, приподнялся на задних лапах, передними опёрся о затылок длинноухого и философски заметил:
— Проси прощения у себя, сладенькая, ведь наши встречи нужны тебе намного больше, чем мне.
Потом воротник подумал и добавил:
— Мне-то с них проку и вовсе никакого, ни наесться, ни напиться...
Борг, по-прежнему крепко держащий рубашку и не сумевший справиться с удивлением, хрипло прошептал, задавая вопрос самому себе:
— Говорящий зверь?
— Почему только говорящий? Я ещё и пою немножко, — с наигранной обидой ответил воротник.
Слух у зверя тонкий, это точно, потому что великан выдохнул свои слова мне прямо в затылок и на расстоянии нескольких шагов его уже никто не должен был услышать. А научить разговаривать не так уж и трудно, особенно если прибегнуть к магии.
— Не время для песен.
— Ну, не будь такой строгой, сладенькая! Утренняя заря так прекрасна и так нежна... Прекраснее только ты. Прекраснее и слаще.
Мне кажется или она вздрогнула? От страха? Нет, от неудовольствия, потому что следующая же фраза прозвучала суровее и в то же время печальнее:
— Я проклинаю тот день, когда прибегла к твоей помощи.
— А я благословляю, сладенькая. Без твоего вкуса моя сокровищница была бы неполной.
И воротник улыбнулся. Вернее, оскалился, потому что, несмотря на схожесть с человеческим, его личико всё же несло в себе отчётливые звериные черты, а зубы... Интересное строение. Клыки тонкие и острые, как иглы, такими рвать мясо, к примеру, несподручно, а вот прокалывать шкуру — вполне.
— Если бы у меня был другой способ добиться желаемого, ты никогда бы...
— Ну-ну, сладенькая, не злись! Я ведь пришёл на твой зов, едва только его услышал. Пришёл, хотя мой ездовой конёк почти при смерти, и если сдохнет прямо сейчас, мне придётся возвращаться на своих двоих... Да-да, на четырёх лапах я не xожу, и нечего так удивлённо смотреть! Я же не животное!
Последний возмущённый возглас предназначался то ли мне, то ли рыжему, то ли нам обоим в равной степени.
— Ничего, ты быстро найдёшь себе нового коня, с твоими-то талантами, — брезгливо фыркнула женщина.
— А может, подаришь вон того, большого? — Зверёк, умильно щуря глаза, указал лапкой на Борга.
— Ещё чего! Я потратила на него заговорённое серебро, а оно стоит куда дороже твоих услуг.
— Серебро, говоришь? — Воротник сполз на руку эльфа, устраиваясь, как на кресле, в углублении локтевого сгиба. — С чего вдруг такая щедрость?
— Жду ответа как раз от тебя.
— От меня? — Серо-рыжая шерсть изумлённо встала торчком. — Я не пророк и не мудрец, сладенькая, я всего лишь...
— Ты га-ар, и этого достаточно.
Га-ар? Или правильнее будет ha-ahr? Я слышал это слово. Кажется, целую вечность назад...
В том караване, с которым я путешествовал в первый раз, везли на продажу всякий товар, хотя обычно купцы не мешают всё вместе, потому что разным вещам требуется разная забота. Шелка, острые клинки, драгоценные камни... Невольники тоже были. И невольницы. Одна из них всё время рыдала, и ни увещевания, ни жестокие побои не могли её успокоить. Высокая, статная, полная сил и жизни, она была переполнена страхом, а я в то время ещё не понимал, кого или чего можно так сильно бояться, и на пятую бессонную от воплей ночь пришёл к караванщику. Спросить, почему женщине не заткнут рот, раз уж она не слушает ни просьб, ни приказов.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});