— У нас говорят старики на родине, что если народ вздохнет — будет буря, — осторожно заметил Алим. — Но тут что-то не видно бури.
Ожогин и Грязнов рассмеялись.
Плохо знающий русский язык Гуго попросил перевести, что сказал Ризаматов, и выразил на лице недоумение.
— Да, народ не должен терпеть этот режим, — заговорил снова Вагнер, — но заговорщики, Гуго, это не народ...
— А кто же? — спросил Абих.
— Гм... Какой же это народ? Это несчастная кучка, горстка офицеров, решившая ценой смерти своего бывшего кумира спасти свою собственную шкуру. Они поняли, но очень поздно, что Гитлер не Александр Македонский и не Наполеон, и что полмира он им не даст. Где они были, эти герои, когда Гитлер, попирая все договора, начинал свою кровавую авантюру? Разве они, эти геппнеры, беки и прочие, не поддерживали его планы похода на восток? Разве они не видели что Гитлер превращает Европу в пустыню смерти? Разве не видели они, что от рук фашистов гибнут миллионы невинных, беззащитных людей? Почему они молчали до сих пор? Да даже и сейчас, почему они не обратились к народу, к солдатам, а решили провести «дворцовый переворот»? Нет, народ здесь не при чем... — Вагнер перевел дух и, взлохматив седые волосы рукой, встал из-за стола и заходил по комнате.
Друзья с улыбкой наблюдали за стариком. Он им определенно нравился.
Щуря близорукие глаза, Гуго Абих усердно протирал носовым платком стекла роговых очков. Он что-то долго обдумывал и, наконец, заговорил:
— Мой патрон инженер Циммерман, говорит, что благодаря этому заговору и на фронтах у немцев дела плохие...
Старик недовольно передернул плечами.
В разговор вмешался Никита Родионович.
Правильней будет сказать, что не заговоры порождают плохие дела на фронте, а наоборот. Он согласен с Альфредом Августовичем. Безусловно, событие это имеет определенное политическое значение, как факт, свидетельствующий о глубоком кризисе фашистского режима. Этого отрицать нельзя. От фашизма запахло мертвечиной. Он начинает разлагаться. Заговор проливает яркий свет на внутреннее положение гитлеровской Германии, приближающейся к катастрофе. Теперь вопрос о том, почему они решили убрать Гитлера. И это должно быть ясно. Прав Альфред Августович, говоря, что кое-кто хочет спасти свою шкуру. Но дело не только в этом. Заговорщики видели, что страна идет к гибели. Они хотели спасти фашизм, как государственный строй, они хотели спасти кадры нацистов, кадры офицерства, спасти армию, мощную промышленность, не допустить вторжения в Германию советских и союзных войск. Они попытались повторить маневр прошлой войны — выйти из кризиса, сберечь силы.
— Да, вы, пожалуй, правы, — согласился Гуго.
— Не пожалуй, а точно, — поправил его Вагнер.
Гуго посмотрел на часы и начал прощаться. Перерыв на обед подходил к концу, а ему нельзя было опаздывать на работу. Он горячо пожал всем руки и особенно Никите Родионовичу.
— Очень рад... очень рад... мы хорошо поговорили.
— Замечательный парень, — сказал Вагнер, когда Абих ушел. — Это друг моего старшего... Верный, надежный друг
В комнате становилось душно. Все вышли в сад. На дворе стоял полуденный солнцепек, но под тенистыми деревьями держалась прохлада. Ожогин и Вагнер сели на скамью. Андрей и Алим — против них на траву.
Беседа затянулась дотемна. Незаметно сад погрузился в вечерние сумерки. Квартиранты и хозяева направились в дом. Когда Ожогин и Грязнов поднялись к себе наверх, до слуха их долетели негромкие звуки песни. Грустно лилась восточная мелодия. Пел Алим Ризматов.
Сегодня Вагнер рассказал друзьям, что в городе существует подпольная антифашистская организация, руководимая Генрихом. К ней примыкает пятнадцать человек. Часть из них может обеспечивать Ожогина и Грязнова интересующими их разведывательными данными. Никита Родионович был против расшифровки себя перед всеми участниками подполья. Достаточно того, что их подлинное лицо уже знали трое: Вагнер, Абих и Ризаматов. Расширять круг друзей не следовало. Но он выразил желание через Вагнера и Абиха помочь подполью, активизировать его; нельзя было мириться с тем, что антифашисты сводили всю свою работу к распространению листовок. В связи с этим возникал вопрос о знакомстве с Генрихом. Но надо было над этим обстоятельно подумать, чтобы не допустить ошибки.
...В эту ночь, лежа в постели, Вагнер с особенно приятным чувством погрузился в мир воспоминаний. Чувство огромной радости волновало старика. О чем бы он ни начинал думать, перед ним вставало лицо сына. Улыбающимся представлял он его среди мужественных советских партизан, слава о которых гремит по всему миру...
А друзья в это время заканчивали радиосеанс с «большой землей», четвертый по счету. Связь наладилась регулярная. Предоставилась возможность советоваться, получать указания. О событиях в родной стране, на фронтах друзья, а через них участники подполья, могли узнавать ежедневно. Советская Армия овладела Владимиром Волынским, Равой Русской, Псковом, Люблином, Львовом, Станиславом, Белостоком, Двинском.
Фронт подвигался к границам Германии. Город уже готовился к защите с воздуха и с земли. На дальних подступах его шло строительство оборонных рубежей, но только с востока. На западной окраине никаких работ не велось. Оттуда, казалось, не надвигалась никакая угроза, хотя радио принесло весть о том, что войска союзников заняли в северной Франции города Порье и Лессэ.
9
Никита Родионович и Вагнер читали отредактированную начисто листовку. В ней говорилось о том, что радио приносит вести о все новых и новых победах Советской Армии, приближающейся к границам Германии. Конец июля ознаменовался новыми событиями. Советские войска совместно с польской армией пересекли советско-польскую границу и вступили на территорию Польши.
Дочитать листовку Ожогин не успел. В парадное постучали. Вагнер пошел на стук и открыл дверь. Перед ним стоял Оскар Моллер.
— Сколько лет, сколько зим, — радостно приветствовал он Вагнера, ожидая, что тот подаст ему руку.
Но старик стоял, заложив руки за спину, и довольно грубо спросил непрошенного гостя:
— Вы ко мне?
Это не смутило Оскара Моллера.
— И к вам, и не к вам... — сказал он. — У вас в доме поселились мои хорошие друзья, долгое время жившие у меня в гостинице. Замечательные люди. Я бы хотел их видеть...
Вагнер провел управляющего гостиницей в зал, где сидел Никита Родионович. По лицу Ожогина старик сразу определил, что он не особенно рад приходу незваного гостя. Но Моллера, видимо, было трудно чем-нибудь озадачить или смутить. Он быстро засеменил к Ожогину, схватил его руки и принялся трясти.