Читать интересную книгу Европейцы (сборник) - Генри Джеймс

– Знаете, для вас я хоть сейчас отослала бы все назад!

Сердце так и прыгнуло в груди у Фледы; верный путь открылся ей словно при вспышке молнии. Правда, уже в следующую секунду его вновь поглотила мгла, но за те несколько пронзительных мгновений она все поняла. Отослать вещи назад «для нее», Фледы, означало отослать их в том случае, если имеется хотя бы зыбкий шанс, что она еще может стать их законной владелицей. Охватившая Фледу дрожь не стала меньше оттого, что она спрашивала себя, какое знамение вдруг навело миссис Герет на мысль о подобном шансе: такое прозрение могло посетить ее, только если она что-то заподозрила – проникла в ее тайну. Это прозрение, в свою очередь, было довольно прямым следствием пусть только предполагаемой вероятности на известных условиях сдать завоеванные позиции – и тут уж Фледа становилась лицом заинтересованным. Первое, что она почувствовала: как ни хотелось ей спасти трофеи Пойнтона, ей не меньше хочется спасти свою тайну. Потому она напустила на себя по возможности невинный вид и как можно поспешнее проговорила:

– Для меня? Да почему для меня, скажите на милость?

– Потому что вы так потрясающе неравнодушны.

– Да? Вам так кажется? Вы же знаете, я терпеть его не могу, – закончила Фледа.

У нее возникло ощущение, будто миссис Герет разглядывает ее с отстраненностью непреклонного, проницательного незнакомца.

– Тогда что с вами? Почему вы хотите, чтобы я отступилась?

Фледа медлила; она почувствовала, что заливается краской.

– Я только сказала, что этого хочет ваш сын. Я не говорила, что и я этого хочу.

– Так скажите – и дело с концом!

Это было произнесено таким приказным тоном, какой миссис Герет, хоть и нередко высказывавшаяся в ее присутствии весьма категорично, ни разу еще не допускала, обращаясь к ней непосредственно. На нее этот тон подействовал, как щелчок бича, но она, сделав над собой усилие, благоразумно решила напомнить себе, что главное – не терять головы.

– Я понимаю, что он должен сдержать свое обещание.

– Какое обещание – жениться? Хорошее дело, так это ведь то самое обещание, которое нам как кость в горле!

– Да почему же мне оно должно быть как кость в горле? – спросила Фледа с натужной улыбкой. И прежде чем миссис Герет успела что-то добавить, принялась настойчиво объяснять: – Я думаю только о том, что для него дело принципа – вручить ей дом точно таким, каким она сама его увидела.

– Вручить ей дом! – выдохнула миссис Герет слова, извлеченные из пучины непроизносимого. Они прозвучали как стон осеннего ветра – с таким трудом они ей дались; от одной порождаемой ими картины она покрылась смертельной бледностью.

– Я думаю, – продолжала Фледа, – о простом вопросе: как ему выполнить важнейшее условие его договора – не важно, заключен он с последней дурой или с воплощением премудрости? Я думаю, как сохранить его честь и его доброе имя.

– То есть честь и доброе имя человека, которого вы терпеть не можете?

– Именно, – решительно подтвердила Фледа. – Не понимаю, почему вы говорите так, будто ждете от меня какого-то мелочного сведения счетов. Вы ведь так обо мне не думаете. Иначе вы и знаться со мной не стали бы. Я способна отнестись к вашему сыну по справедливости, недаром он доверил мне представлять свои интересы.

– А, он таки доверил вам представлять свои интересы! – воскликнула миссис Герет с ноткой торжества. – Кажется, вы только что утверждали, что между вами двумя ничего сколько-нибудь примечательного не произошло.

– Что-то все время происходит, если в голове есть хоть толика воображения, – объявила наша юная леди.

– Если я вас правильно понимаю, Оуэн, по-вашему, воображением не блещет! – подхватила миссис Герет и от души, как она умела, расхохоталась.

Фледа, помолчав, ответила:

– Да, по-моему, Оуэн воображением не блещет.

– Почему вы так его невзлюбили? – вдруг резко меняя тему, спросила миссис Герет.

– Прикажете мне любить его за все, чего вы от него натерпелись?

Тут миссис Герет медленно поднялась и, подойдя к своей молодой приятельнице, обняла ее и поцеловала. После чего несколько театральным, покровительственно-светским жестом взяла ее под руку.

– Пройдемся немного, – сказала она, плотнее прижимаясь к ней, чтобы унять озноб. Они двинулись вдоль террасы, и она заговорила о другом: – Значит, он все-таки сумел найти в себе красноречие, бедный птенчик, – все свои обиды вам выплакал?

Фледа с улыбкой опустила глаза на свою спутницу, которая, закутавшись в накидку и сгорбившись, тяжело опиралась на нее, производя до странности непривычное впечатление хитроватой старушки.

– Все, о чем он мог мне поведать, я и так прекрасно знаю.

– Что правда, то правда – вы все знаете! Нет, моя дорогая, вас нельзя упрекнуть в мелочном сведении счетов; у вас бесподобное воображение, и вообще вы милейшее создание. Будь вы пустышкой, как большинство юных девиц – да что там, как все они! – я давно уже сказала бы вам какую-нибудь гадость, оскорбила бы вас, и вы бежали бы от меня как от чумы. Впрочем, нет, по зрелом размышлении, – рассуждала миссис Герет, – вы не бежали бы от меня; напротив, никакая сила не заставила бы вас двинуться с места. Вы так и сидели бы, забившись в угол, молча зализывая раны, плача от обиды на свою мучительницу, и при каждом удобном случае жаловались бы всем, какая я бесчувственная скотина, – и это была бы сущая правда!

Они прохаживались взад и вперед, и миссис Герет не давала Фледе, которая со смехом пыталась возражать, вставить хоть слово – чтобы пустая любезность не испортила темпераментно обрисованной ею картины. Она до небес возносила ее ум и долготерпение; потом сказала, что становится слишком темно и холодно и пора идти в дом пить чай. Притом сама же отчего-то медлила, словно хотела подольше тут задержаться, и сама вернулась к ультиматуму Оуэна, задав еще один-другой вопрос, в частности, действительно ли он, по Флединому впечатлению, считает, что она, миссис Герет, подчинится его требованиям.

– Мне кажется, он действительно считает, что если я хорошенько постараюсь, то смогу вас уломать… – Едва промолвив эти слова, наша юная леди осеклась и, словно в ответ на пылкий жест своей старшей приятельницы несколькими минутами ранее, кинулась к ней с объятием.

– И вы обещали постараться – понятно. Об этом вы тоже запамятовали мне сказать, – добавила миссис Герет, когда они вновь двинулись с места. – Впрочем, с вами держи ухо востро, вы на что угодно способны!

Пока Фледа обдумывала, почему она и правда прибегла к умолчанию, теперь уже разоблаченному, ее спутница вдруг ошарашила ее вопросом, как будто совершенно к делу не относящимся, а по форме отдающим даже вульгарностью:

– Ну ладно, а какого дьявола они так тянут?

Фледа, поколебавшись, уточнила:

– Вы имеете в виду свадьбу?

– Ну ясно свадьбу, что ж еще!

Фледа ответила не сразу:

– Не имею ни малейшего понятия.

– Вы его не спросили?

– Помилуйте, как вы это себе представляете?

– Как представляю себе, что вы задали столь бестактный вопрос? Я бы задала – то есть на вашем месте; но я натура грубая, слава тебе господи!

Фледе подумалось, что она и сама натура грубая – во всяком случае, ей очень скоро придется явить себя таковой; между тем миссис Герет с напором, который, по-видимому, только усилился, продолжала допытываться:

– Но день был же назначен! Какой? Уж не теперь ли?

– Совершенно не могу припомнить.

Это было вполне в духе столь противоречивого и яркого характера миссис Герет – вплоть до той минуты оставаться полностью и надменно равнодушной к сей подробности. Теперь, однако, у нее, очевидно, возник резон стремиться внести ясность. Она мысленно перепроверила себя и удивилась:

– Разве этот день не миновал уже? – И, вдруг остановившись, заявила: – Ей-богу, они не иначе как отложили это дело! – Поскольку Фледа никак не откликнулась, она резко спросила ее напрямик: – Так они отложили?

– Не имею ни малейшего понятия.

Миссис Герет снова смерила ее суровым взглядом:

– Разве он не сказал вам… так-таки ничегошеньки не сказал?

Фледа меж тем успела собраться с мыслями. Если сейчас она повторит его слова, это вовсе не сыграет на руку ее решительной клятве, данной себе самой; зато сыграет на руку ее недостойному – с кляпом во рту и повязкой на глазах – заветному чаянию. Она прекрасно могла рассчитать весь эффект, если рассказала бы миссис Герет, как из собственных уст потерявшего покой Оуэна услышала, что Мона согласна только на полную реституцию, а в противном случае даст ему от ворот поворот. Ее задача – добиться реституции, не выдав своей осведомленности. Единственный способ не выдать своей осведомленности – это вообще не говорить ни слова правды в этой связи; а единственный способ выполнить последнее условие – отвечать своей приятельнице так, как она секунду спустя и ответила: