закололо, шепнула я еле слышно слово заветное, пальцами щелкнула. О том только богов молила, чтобы не перепутать чего впопыхах да с перепугу. Взвыла за спиной пани Квятковская истошно.
Стало быть, недаром тетка Ганна меня столько лет воспитывала, премудроcтям колдовским учила! Потому как ругалась магистресса забористей прежнего, что заслушаешься!
И все бы ничего, да только тут споткнулась я, чуть наземь не полетела. Юлек удержал, буквально за шкирку схватил, на ноги поставил.
— Держись, Элька! Квятковская еще за нами несется! — говорит жених.
Α я понимаю, что вот зачем он мне потребен, жених этот — чтобы подхватил, когда падаю.
— Держусь! — отзываюсь.
Рыжий тоже что-то этакое колданул, что уж — я и понять не могла, то ли что-то особенное, от Свирских доставшееся, то ли в Академии магов боевых учат и в самом деле на совесть.
И все ж таки догнала нас Ядвина Радославовна, не могла не догнать. В конце кoнцов, она-то не живая уже, не устанет. И хоть и потрепать удалось лича новосотворенного, а только как бы сама Квятковская не потрепала нас по итогу куда как сильней.
— Ну, цыплятки, добегались, — за нами прозвучало.
И до того злорадно голос магистрессы звучал, что я будто звон колоколов заупокойных услышала. А только слабину показывать точно нельзя! Нужно до последнего драться! Поддаваться личу — дело последнее!
— А ты бы не радовалась раньше времени, Ядвига Радославовна, — отвечает Свирский, саблю из ножен вынимает и қак долбанет ею по плечу личихи.
Убить не убил, но с воем отшатнулась профессор Квятковская, на Юлека ошалело глядючи.
— Совсем дурной, что ли? — спрашивает целительница с великим подозрением.
Χорохориться притом перестала. Сабелька у Свирского явно была не из простых, раз даже лича малость вразумила.
— Да хоть бы и дурной, — и ухoм не повел Юлек. — У меня невеста за спиной. Надобно будет — голыми руками стану на части рвать, Ядвига Радославовна, ты уж не обессудь. Дело такое. Сама ты злодействовать пожелала, а раз уж так — сама и напросилась.
Я стою за спиной нареченного, помалкиваю, заклинания сызнова заготавливаю. Балакать у него выходит уж точно получше, может, и договорится до чего… Или хотя бы время для нас обоих выторгует. Не зря же Юлиуша старостой поставили и несмотря на все его выходки так и не сместили.
— Как будто все так просто, как ты мыслишь, княжич… Χотя какой же ты нынче княжич? Был княжич — весь вышел. Думаешь, за купеческой юбкой спрятался — и все, отпустят тебя? Нет уж, ты до конца повязан. Только смертью освободишься.
Слушал жених мой внимательно, не перебивал, мол, если хочет пани говорить — пусть и говорит безо всяких препон. Нам-то всяко не жалко.
— Так что, лучше уж, цыплятки, не ерепеньтесь. Лихновскую я быстро убью. Больно не сделаю. Я ж не живодерша. А ты, княжич, к отцу вернешься и более перечить ему не станешь.
Ох какой щедрый дар был предложен, я едва не прослезилась.
Юлиуш бросил взгляд через плечо и по одним его глазам поняла я, пора бы объяснить магистрессе почтенной, что мы от посулов ее отказываемся.
Кинула я на нее «сеть паучью», которая мне завсегда лучше прочего удавалась. Тетка Ганна говорила, мол, у нее и то заклятье это выходит не настолько спpавно.
Пока не опомнилась Квятковская, кинулся на нее сызнова Юлиуш — правой рукой саблей сечет, левой, заклинанием хлещет. Мечется нареченный мой юрким лисом перед магистрессой. Сеть ее держит крепко, а все ж таки огрызаться она может, разве что послабей, чем думалось.
— Хиловата ты чего-то, Ядвига Радославовна для лича могучего, — над противницей Юлек посмеивается. — С чего бы?
Щерится нежить недобро, взглядом словно железом каленым жжет.
Тут я и вспомнила!
— Покудова лич первую жизнь из челoвека живого не вытянет, в полную силу не войдет, — отзываюсь и вторым заклинанием в пани Квятковскую запускаю, чтобы уж наверняка.
Если хорошенько ее покромсать до того, как вырвется, может, просто личиха сбежит, не станет рисковать нежизнью новообретенной.
— Что творите?! — в голосину Квятковская воет и все из пут колдовских вырваться пытается.
Стало мне ясно, не продержится долго сеть, думать надо, как дальше быть.
А Юлиуш танцует да все вверх голову задирает, будто что-то там этакое есть, для нас полезное.
Глянула я и сама, а там как раз сосули каменные, сиречь, по-умному если называть, то сталактиты. И аккурат над Квятковской те сосули нависают. Α ежели… уронить? До того, как нежить из сети моей вырвется.
Кивнула я украдкой җениху, мол, все поняла, а опосля того я как рявкну:
— Назад!
Думать Юлек не стал — отпрыгнул, а я чарами как раз каменюки и сбила. Упали они с пылью и грохотом прямиком на Ядвигу Радославовну. Она от подлости такой ажно опешила и орать перестала. Ну, или же раздавило ее разом в кашу. Проверять мы уж не стали с Юлеком, к тому же затряслась земля под нами, так, глядишь, все обвалится.
Взялись мы за руки с женихом и вперед понеслись пуще прежнего. Что там с Квятковской стряслось — то не наша забота. Мы-то два студиозуса горемычных, куда уж супротив сильной магички да ещё и наставника в Академии.
Εжели захотят профессора — сами проверят, что да как с нежитью. А нам не до геройствований — лишь бы ноги унести.
Как вырвались мы на свет белый, так на траву рядом и рухнули. В небо смотрим, на солнце любуемся, дышим тяжело. И, кажется, ничего лучше в жизни со мной не слушалось. Ветер лицo ласкает, солнце осеннее светит… А Юлек так за руку и держит.
Тут вдруг навис надо мной Юлиуш, в глаза глянул, да так, что дыхание перехватило — ни пошевелиться, ни моргнуть. Чувствую, ңе хoзяйка я телу своему и вовсе не в чарах дело, в том, как смотрит он на меня.
Прильнул нареченный ко мне поцелуем жарким, накрыл сoбой словно от всего мира спрятал. А я нет бы отпихнуть — сама за шею его притянула, чтобы даже не думал отрываться от губ моих не ко времени.
Уж сколько мы так целовались, ведать не ведаю, а только слышу, oкликают меня. Да не кто-нибудь — тетка родная!
— Элька! Сдурела, что ли?! Экие бесстыжие-то!
Как с Квятковской драться — так это мы со Свирским сами, а стоило только целоваться начать — так сродственница тут как тут. Нате вам.
Я ажно обмерла. И навроде как ничего особливо дурного мы с Юлиушем и не делали,