Вот почему потребность писать приходит тогда, когда перед тобой встает серьезный жизненный вопрос, касающийся не только тебя одного, а многих: социальная значимость, социальная необходимость — одна из важнейших основ любого творчества.
И вот теперь-то, чтобы исследовать, чтобы понять трудную проблему или сложный вопрос, ты собираешься со всеми силами, мобилизуешь все свои знания, все свое умение, весь свой опыт, интуицию, воображение и, подходя к этой проблеме (вопросу) с разных сторон, начинаешь искать пути воссоздания не самой проблемы, нет, — жизненной ситуации, в которой эта проблема проявилась бы с возможно большей полнотой и открытостью. Напряжение при этом испытываешь такое, что в твоем творческом сознании происходит расплав реалий действительности и из этой расплавленной массы наблюдений, впечатлений, предметов, звуков, красок, запахов, лиц и т. д. формируется нечто новое — иная художественная действительность, организованная в соответствии с твоим творческим замыслом. Если научно, то в данном случае ты занимаешься художественным моделированием действительности с целью выявления определенной жизненной проблемы.
Моделирование как метод в науке получило особенно большое распространение в последние десятилетия, в литературе же это изначальный, основной метод со времен Гомера и раньше. Только в науке такие сложные построения формируют своими средствами, исходя из конкретной, с заданными параметрами, задачи-идеи, мы же обычно идем от живого образа, который шире, емче идеи, потому что не имеет такой жесткости, конечности в своем развитии, его можно совершенствовать почти безгранично, он может породить другой образ, он способен к воспроизведению себе подобных, к воспроизведению всей жизни. Образное мышление и рождает художественную модель. И если эта модель действует, если ты увидел проблему, показал ее читателю и вместе с ним ищешь решение, считай, рассказ (повесть, роман) удался.
Но много ли можно показать на такой художественной модели, как рассказ? Много, очень много. Чехов умел столько, что некоторые его рассказы — хрестоматийный «Ионыч», например, — по художественной емкости можно сравнить с романами. В мировой литературе нет другого такого художника, который бы по великому разнообразию созданных им человеческих характеров, жизненных коллизий, психологических ситуаций, бытовых реалий, лаконизму литературного письма мог сравниться с Чеховым. Он создал новый жанр короткого рассказа, способного дать не просто индивидуальный человеческий характер, но социальный характер, даже тип — «Унтер Пришибеев», например, «Душечка», «Хамелеон», «Человек в футляре» и др. В современной литературе я не знаю рассказчика, о котором можно бы сказать — вот последователь Чехова. Невольно думаешь, что созданный им жанр короткого рассказа был выверен и отлажен им самим до такого совершенства, что оказался уже исчерпанным. Во всяком случае известные наши рассказчики идут другим путем, пишут свои рассказы как повести — тот же примерно объем, подробная, порой ненужная детализация, навязчивый психологизм…
И все же уроки Чехова не забыты, они продолжают оказывать благотворное влияние и на развитие современной литературы, но жизнь стремительно меняется во всем мире, и у нас в особенности. Главным в этих изменениях стал основной объект литературы — человек, его социальная роль. Впрочем, она и прежде менялась, но не так стремительно, не так кардинально, как у нас после Октябрьской революции.
Давно нет слуг и господ, нет сословной и экономической обездоленности одних при благоденствии других, нет и «маленького человека» как привычного героя классической литературы. Граждане Советской страны, мы равно ответственны за свои деяния перед временем, историей, перед собственной совестью. Такая высокая социальная роль не всегда соответствует степени социальной зрелости того или иного человека, мы не всегда сознаем, заявляя свои права, серьезность своих гражданских обязанностей и т. п. Словом, встает великое множество вопросов, не решив которые, нельзя надеяться на основательное благоустройство жизни, а значит, и на собственное благополучие, ждать счастья.
Вот председатель колхоза Межов из рассказа «После дождя» сумел в критическую минуту поднять людей на большое общее дело, пробудил в них чувство хозяев, но в ту же ночь сам нечаянно погасил это чувство — по своей торопливости, психологической глухоте, нормативности обращения с людьми, досадной казенщине.
Но если благодарность Межова колхозникам прозвучала как взыскание и они отвернулись от него, то в рассказе «Мужлан» строгое взыскание командира полка солдату Дунину стало своеобразным поощрением, заслуженной наградой.
О психологическом состоянии отдельных людей, толпы и коллектива думал я, воссоздавая драматический случай в годы войны, в рассказе «Колоски неспелые, необмолоченные». По собственному опыту я знал, что один и тот же человек в различных обстоятельствах может быть различным: веселым и грустным, смелым и робким, нежным и суровым, осторожным и безоглядным… А вот как меняется его состояние и поведение в толпе и коллективе в экстремальных условиях определенного типа — было не ясно.
Из моментальной сценки, локальной художественной картинки этого не поймешь, требуется моделирование большого куска жизни. Поэтому меня увлекают и пространные рассказы типа короткой повести или романа, где узнаешь о прошлой и настоящей жизни своих героев и невольно задумаешься о будущей их судьбе. В таких рассказах есть солидный событийный ряд, то есть действие имеет протяженность во времени. «Праздничный сон — до обеда», «Лунный свет», «Жил-был Курыль-Мурыль», «Последняя шутка Гуляева» и некоторые другие — именно такие рассказы.
Иногда, впрочем, и в локальной картине можно реализовать важный художественный замысел. Я попытался это сделать в рассказе «Что, кума лиса, плачешь?» Насколько удалось, не знаю, рассказ остался вне интересов серьезной литературной критики. Как, впрочем, и многие другие рассказы, хотя читатель, судя по письмам, принял их хорошо.
Со времени первой публикации прошло тридцать лет, представил я здесь около тридцати рассказов, это немного, но есть возможность сравнивать, дать им ту или иную оценку. А необходимость оценки любого труда, в том числе и литературного, объяснять излишне. Вот почему в этом послесловии к собственному сборнику, поблагодарив издательство за возможность и такого разговора с читателем и извинившись за непривычное и невольное теоретизирование, хотелось бы еще сказать самое простое и самое важное: я пишу потому, что хочу больше знать жизнь и хороших, дельных людей в этой жизни. То есть людей совестливых, созидательно-активных, чувствующих личную ответственность не только за то, что делается при нас, но и за то, что будет после нас. В конце концов только такие люди поднимают общий уровень добра в мире и оправдывают свое человеческое назначение.
5 марта 1985 г.
А. ЖУКОВ
Примечания
1
Нет (чув.).
2
Хорошо, мальчик, очень хорошо! (тат.)