крючками. Она и не думала удерживать Филиппа. В его страстных объятьях было так жарко, что ночному холоду не удавалось до неё добраться. Ощущая, как медленно, но верно сползает с плеч расстёгнутое платье, Рениса торопливо зашарила по груди Филиппа, сначала сдергивая фибулу плаща, а затем стягивая шнуровку сорочки. Данье явно опережал. Платье уже съехало ниже талии, а она всё никак не могла сладить с его рубашкой. И, похоже, его это только забавляло. Он не спешил ей помогать, напротив, всё больше отвлекал пылкими поцелуями. Понадобилось всего пару нетерпеливых движений с его стороны, и платье рухнуло на землю, оставляя Ренису в одной полупрозрачной нижней сорочке. Сквозь тонкую ткань ещё острее и ярче ощущался жар прикосновений, а тело наполнялось мучительной истомой. Наконец, рубашка поддалась, и Рениса с тихим рычанием отбросила её в сторону. Теперь ей больше ничего не мешало беззастенчиво касаться его мускулистой груди и подтянутого живота. Она усыпала торс поцелуями, прежде чем Филипп увлёк её на землю. Завалившись на груду одежды, Рениса на миг оказалась придавлена крепким мужским телом. Данье нависал над ней, и в свете затухающего костра его одержимое страстью лицо казалось особенно прекрасным. Краем плавающего в мареве сознания Рениса пообещала себе непременно сохранить этот образ в памяти, впечатать его так же глубоко, как врезалось острое перо в мягкую бумагу.
Обоюдные ласки становились всё откровеннее. Рениса теснее прижималась к Данье, упиваясь сладостью его губ. Её сорочка сбилась, обнажая ноги и прячущиеся за тонкой тканью белья округлые бёдра. Но и этого оказалось мало. Филипп задрал подол выше, оголяя впалый живот. Его рука скользнула к груди, но успела лишь коснуться, прежде чем грянул гром и неистовый ливень обрушился на них с невероятной мощью. Внезапную страсть смыло разом. Данье резко отпрянул от Ренисы, на его лице застыло странное выражение, смесь стыда и ужаса. Её чувства оказались намного сложнее. Внутри всё ещё горело тягучее неутолённое желание, которое вызывало одновременно смущение и досаду. Хоровод разрозненных мыслей закружился в голове, добавляя сумятицы. То Ренису бросало в жар и щёки заливались краской от осознания недавнего бесстыдства, то возникало глухое раздражение, что их так бесцеремонно прервали, то нежданно-негаданно просыпалась совесть, напоминая о принцессе и их миссии. Пока она пыталась во всём разобраться, внезапный дождь продолжал литься с небес. От его холодных капель леденела недавно разгорячённая кожа.
В свете полыхнувшей молнии Рениса увидела приближающийся силуэт Маркуса.
— Очнулись?
Филипп засуетился, пытаясь вытащить плащ из-под их мокрых тел, но лекарь демонов оказался быстрее. Он стащил с себя верхнее одеяние и кинул его Ренисе. Она с недоумением поймала его.
— Прикройтесь! — упавшим голосом, попросил Данье и виновато отвёл взгляд.
Рениса запоздало осознала, что сидит в прилипшей к телу нижней сорочке, и сквозь мокрую ткань видно даже то, до чего не добрался в порыве страсти Филипп. Оглушительный стыд горячей отрезвляющей волной пробежал по замерзающему телу. Рениса поспешно завернулась в плащ Маркуса. Дождь стихал, а на смену ему уже торопился холодный, порывистый ветер. Его леденящее дыхание вмиг остудило голову, восстановив рассудок.
— Итак, проклятие пурпурной свечи добралось и до вас, — сухо констатировал Маркус, хмуро оглядывая маленькую площадку, будто ища на ней улики.
— Пурпурной свечи? — недоумённо переспросил Филипп, напяливая на себя грязную мокрую рубашку. Похоже, щеголять с голым торсом ему претило.
— Ты не видел пурпурные цветы перед тем, как разум покинул тебя? — В голосе Маркуса слышалось сочувствие.
— Я видела, — призналась Рениса, и горечь разочарования обожгла сердца. Она-то смела надеяться, что их чувства и стремления были искренни, а не навеяны каким-то волшебством. — От них ещё шёл такой восхитительно-дурманящий запах…
— Именно так, — подтвердил Маркус. — Их аромат способен довести до безумия даже стойкого демона, что уж тут говорить о паре влюблённых. Вам не стоит себя винить. Всё случившиеся — заслуга этих цветов.
Рениса печально вздохнула. Впрочем, Данье тоже оставался угрюмым. Слова Маркуса, вопреки ожиданиям, лишь усилили неловкость между ними.
— Я готов взять ответственность, сэйлини, — сдавленно произнёс Филипп, но, несмотря на сдержанность, голос его был твёрд и полон решимости.
— Ответственность? — тут же взвилась Рениса. Ей мгновенно овладела жгучая обида. — О какой ответственности тут может идти речь⁈ Собрались на мне жениться, только потому, что какое-то волшебство одурманило ваш рассудок?
— Это было бы правильно, — серьёзно ответил Данье. — Если бы Маркус не пришёл вовремя, едва ли я смог остановиться…
— Но Маркус пришёл вовремя! — гневно оборвала она. — Так что нет нужды оправдываться, и уже тем более предлагать мне брак! Я же говорила вам, что не желаю быть связанной с кем-то подобными узами!
На лице Данье появилась горькая усмешка, но вслух он так ничего и не произнёс. Зато в разговор вновь включился Маркус.
— Вижу, сэйлини, окончательно пришли в себя. Не сочтите за назойливость, но я был бы вам признателен, если бы вы всё же попытались поискать принцессу, хотя, учитывая ваше состояние…
— Со мной всё в порядке, — буркнула Рениса и порывисто вскочила на ноги. От резкого подъёма у неё внезапно закружилась голова. В глазах на миг потемнело, а колени предательски ослабели. Холодный вихрь, налетевший с моря, почти сбил её с ног, однако, качнувшись, она тут же оказалась в сильных мужских объятьях. И как же ей не хотелось из них вылезать, но оскорблённая гордость требовала независимости.
— Уберите руки! — потребовала Рениса, пытаясь вырваться, но оказалась прижата к грязной рубахе.
— Рениса… — Виноватые нотки вновь проскользнули в голос Данье. — Пожалуйста, как только это путешествие закончится, позвольте мне всё вам объяснить…
На языке так и вертелась очередная колкость, но внезапная близость и щемящая нежность, которую дарили руки Филиппа, сбивали с толку. А вдруг Рениса что-то поняла неправильно? Ведь должно что-то значить произошедшее на корабле!
«Это был не сон…» — выплыло в памяти, и сердца гулко забились в груди. Рениса заставила себя проглотить ядовитые слова и послушно кивнула, после чего закрыла глаза и, представив перед собой принцессу, прислушалась. Тишина. Гнетущая и гулкая. Пожалуй, даже в волшебном городе, где царили только мрак и запустение, она не ощущала ничего подобного. Там до неё долетали неразборчивые голоса моряков, сейчас же была пустота, и это пугало. Рениса сжала алую серьгу, надеясь получить поддержку, но смогла различить лишь далёкие крики чаек и шум прибоя.
— Мне нужен портрет, — выбираясь из объятий Данье, произнесла она и метнулась к ближайшему размокшему листку. Однако изображение смазалось, а бумага начала расползаться в руках. Рениса дёрнулась к соседней стопке, но, наклонившись, поняла, что и та не выдержала ливня.
— Я… я нарисую ещё!