когда у товарища неприятности! Нужно помочь, обязательно помочь, если не делом, то хотя бы тем, что побудет рядом, выслушает, поддержит.
— В «Арагви», — бросил Телегин на ходу, натягивая на голову шапку с такой силой, словно хотел вдавить ее в плечи вместе с собственно головой.
Все понятно. «Арагви» — из тех ресторанов, куда можно попасть только по особому блату. У Гоги с директором свои сложные отношения, вникать в которые майору Гордееву не полагается.
Директор, вальяжный и полный, угодливо заглядывал Гоге в глаза, именовал Георгием Константиновичем и предложил отдельный кабинет.
— Вам здесь никто не помешает, — ворковал он, провожая их по короткому коридорчику, куда вела дверь, занавешенная красной велюровой портьерой. — Сейчас подойдет Самсон и порекомендует самые удачные блюда на сегодня.
Самсон, как выяснилось, был шеф-поваром и точно знал, какого качества продукты завезли.
— Баранина сегодня неудачная, так что не советую, а цыплята превосходные, можете смело заказывать любое блюдо из цыпленка.
Гога, судя по всему, знал меню наизусть. Он, не раздумывая, сделал заказ, а Гордеев немного помучился. Хотелось и того, и этого, ведь когда еще удастся поесть в знаменитом ресторане, но если заказать все, что будоражит воспоминания и воображение, то можно лопнуть. Виктор бывал здесь и раньше, но редко, помнил, что еда ему очень понравилась, и теперь мучился вопросом: взять уже известное и вкусное или попробовать что-то новое? Наконец он определился, Гога попросил сразу принести спиртное, Самсон выплыл из кабинета, и они остались одни.
— Так что случилось-то? — снова спросил Гордеев.
— У меня Смелянскую отобрали, — процедил Телегин сквозь зубы.
— То есть как?!
— Вот так. Затребовали все материалы оперативной разработки и сказали, чтобы я о ней забыл. Она, оказывается, страсть как нужна старшим братьям. Так что к уголовной ответственности ее привлекать не будут.
Появился официант с подносом, на котором играли отраженными огнями хрустальные графинчики с водкой и коньяком, маленькие водочные стопочки и пузатые коньячные рюмки. Гога моментально опрокинул в себя стопку водки и тут же налил вторую.
— Подождал бы, пока закуску принесут, — покачал головой Гордеев.
— Не могу. Нужно срочно расслабиться, а то убью кого-нибудь. Год работы, Витя! Год работы целой группы оперов! И все псу под хвост. Когда мы с тобой ее опрашивали, она столько своих связей выдала, даже не подозревая об этом! Мои ребята сразу начали работать по ним, вышли на каналы сбыта, еще чуть-чуть — и она была бы у нас на блюдечке с голубой каемочкой. А теперь все, что мы наработали, эти, — он мотнул головой непонятно в какую сторону, — используют для ее вербовки. Пусть ворует, пусть наживается, зато будет приносить им в клювике информацию, необходимую для обеспечения государственной безопасности. Ненавижу! — шепотом закричал Телегин. — Как я их всех ненавижу!
Виктор помолчал, переваривая услышанное. Да, неприятно. Обидно. Противно.
— Но зачем им Смелянская? — недоверчиво спросил он. — Директор универмага… Что важного она может знать? Какой информацией располагать?
— У нее в кругу контактов очень интересные персонажи. Я же внимательно слушал и ее, и всех ее гостей. Там выходы знаешь на какие сферы? Контрабанда, иконы, золото-бриллианты. В общем, мне дали понять, что у комитета в этой среде слабые оперативные позиции, и такой источник, как мадам Смелянская, им будет очень полезен.
Гога собирался еще что-то сказать, но вошел официант с подносом и начал расставлять на столе тарелки с закусками: свежие овощи и зелень, тонко нарезанная бастурма, сациви, маринованная черемша. Не дожидаясь, пока официант выйдет, налил снова, выпил, сунул в рот стебель черемши. Гордеев сложил букетик из укропа, петрушки и кинзы и принялся жевать.
— Мы такую красивую комбинацию разработали, — продолжил Телегин, когда они снова оказались в одиночестве, — это же песня! Поэма! Так радовались, что сможем успешно закончить разработку! Когда тебе дело о сыне Смелянской подвалило, я был на седьмом небе от счастья: такая удача сваливается раз в жизни, да и то не каждому. Такая шикарная возможность выявить в деталях круг ее общения! Мы эти сведения целый год по крохам собирали. Просили «ноги» выставить за ней — отказали, говорят, нет возбужденного дела — нет и наружки, а если на каждую блажь оперов задействовать «топальщиков»… Ну, сам знаешь, что в таких случаях говорят. Штаты у них не резиновые, нас много, а седьмое управление одно. И вдруг ты приходишь и рассказываешь, что у Смелянской сын пропал. Да мы все до потолка прыгали от восторга! А теперь вот такой подарочек…
— Думаешь, вам позволили бы ее прижать? — осторожно спросил Гордеев. — У нее муж при высокой должности, обширные связи. Все равно отмазали бы, прикрыли.
— А вот не факт. Власть переменилась, наш новый на старого всегда зуб точил за то, что он позволял своим приближенным и в первую очередь нашему министру всякие вольности. Говорят, он не поощряет протекционизм. Так что для разгона и демонстрации новой линии партии наверняка будут пресекать попытки прикрыть и отмазать «своих». Потом-то, конечно, все вернется на прежние рельсы, это понятно, людей не переделаешь, но поначалу можно было бы проскочить. А мы как раз в начало и попадали, за пару месяцев все закончить могли бы. Все так удачно складывалось, ну просто одно к одному, мы уже победу предвкушали… Эх! Да что теперь говорить… Остается только накидаться до поросячьего визга. Давай, Витя, наливай, отстаешь.
Принесли горячее, Телегин пил много, но опьянел только к самому концу застолья. Гордеев понимал, что нужно как-то доставить Гогу домой: он, конечно, еще стоит на ногах, но уже не очень уверенно, а это опасно для человека, в кармане которого лежит удостоверение сотрудника милиции. Не дай бог потеряет или украдут. Потом проблем не оберешься. Пришлось просить услужливого директора помочь с вызовом такси. Когда машина пришла, Виктор затолкал товарища в салон, довез по нужному адресу и довел до квартиры. Так надежнее.
Домой он вернулся совсем поздно, но жена еще не спала, проверяла ученические тетради. Едва завидев Виктора, нахмурилась.
— Триста? — спросила она. — Или триста пятьдесят?
Она так хорошо изучила своего мужа, что могла довольно точно определять и по голосу, и по походке, сколько Гордеев выпил.
— Надюша, такие обстоятельства… — виновато начал он.
— Поберег бы себя, Витя, — с упреком сказала Надежда Андреевна. — У тебя желудок, гастрит, ты и так питаешься бог знает чем и на ходу, лечиться отказываешься. Ну хотя бы водки поменьше употреблял, а?
— Да я не пьян, — пытался возразить он. — Выпил совсем немного, и закусь была хорошая. Ну прости, Надюша, у меня не было возможности отказаться, честное слово. Но я старался нанести себе минимальный ущерб. Там, например, черемша была — так я не ел. Бастурму тоже не ел, ни кусочка в рот не взял. Правда-правда.
Надежда Андреевна приподняла брови.
— Кавказский стол? В ресторане был? Или гость с Кавказа припожаловал?
— В ресторане, — признался Гордеев. — В «Арагви». У коллеги неприятности, ему нужно было душу излить, я не мог отказать. Не сердись.
— Я не сержусь, Витенька, — вздохнула жена, — просто переживаю за тебя и твое здоровье. Иди умывайся и ложись спать, отдыхай, а мне нужно сочинения проверить.
Засыпая, Виктор Гордеев еще пытался