И все же район, где Нова притихла, выглядел неприглядно. Уныло, неопрятно, чуждо. Со стоящими в ряд четырехэтажными кирпичными домами, переполненными урнами, привалившимися к ним мешками с отходами. Облезлые ступени крыльца, покосившиеся перила.
– Это здесь?
Клэр кивнула. Попрощалась, пообещав прийти во вторник утром (на выходном я все же настояла) и быстро, будто все еще смущенная тем, что согласилась на поездку, вышла из машины. Только теперь я заметила, как она прихрамывает на левую ногу, как кутается в длинный тонкий плащ, не спасающий от холода, как втягивает длинную шею в плечи, стараясь не заморозить.
Взмах ладошкой, робкая улыбка. Дверь закрылась.
Я включила заднюю передачу и начала разворачиваться в тесном дворе. Если путь на машине занял сюда сорок минут, то сколько бы он занял на автобусе? И так каждое утро и каждый вечер? И во сколько нужно встать, чтобы прибыть на мою кухню к семи утра? А потом назад, в этот район, в эту коморку, в одиночество? Каким светлым и уютным (роскошным), должно быть, казался Клэр мой особняк, как хорошо подчеркивал разницу с ее собственным спартанским жилищем, которое бы даже по российским меркам выглядело убогим.
Если бы ни мои способности, если бы ни случайно открывшийся талант, а потом первый прыжок в парк, не видать бы мне ничего круглее ведра в жизни. Так бы и думала, что роскошные виллы достаются только криминалам, депутатам и ворам, поездки на моря их пигалицам, в то время как рабочий класс должен быть счастлив, имея такую вот каморку, как у Клэр, одну пару обуви на год и одежду с пометкой «пока не сносилась, не выкидывать».
Глядя на расплывчатое красное пятно светофора сквозь налипший на окно снег, я так же думала о том, что на первом этаже моего дома есть множество обставленных комнат, в которые я даже не захожу. И что одна из них вполне могла бы стать спальней женщине лет тридцати с миндалевидными темными глазами.
И не нужно тратить два часа в день на автобусы, не нужно рисковать переломом ноги или шеи, проходя километры по обледеневшим дорожкам в неподходящей обуви, и можно гораздо легче скопить деньги на операцию. Телевизор в спальне имеется, ванная, в которой не срывает краны, прилегает к комнате, кухня под боком, район хороший (да что уж приуменьшать-то – отличный район, один из лучших), до магазинов близко.
И если я смогу убедить Клэр в преимуществах переезда, то она получит все вышеперечисленное, а я – повара/экономку/друга/и того, кто приглядывает за Мишей в мое отсутствие. По-моему, выгодная сделка для обеих сторон.
Будто в подтверждение моих мыслей светофор переключился на зеленый.
Дома было тихо.
Громко чавкал на кухне Миша, поглощая из миски кусочки мяса. Холодильники – все три – не гудели, притихшие, поблескивали матовыми поверхностями в свете уличных фонарей. Свет я включать не стала. Какое-то время постояла у окна, глядя на валившие с неба снежинки. Они оседали хлопьями – мягкие, тихие, как бесформенные медузы.
Всего шесть вечера, а уже темно почти как дома. Этот пухлый снег, может, еще и растает, но через какое-то время все равно ляжет плотным хрустким покрывалом, и придет зима.
Глядя на пустую замершую улицу, я думала о Дрейке. О том, что завтра он снова будет учить и наставлять, рассказывать и объяснять, наверное, ругаться тоже будет. Но это все будет не то…. и не так. Мне почему-то не хватало другого общения и другого Дрейка.
И именно сейчас.
Глупо и совершенно несвоевременно. Но я никак не могла справиться с желанием видеть начальника прямо в эту минуту.
Зачем? Что я ему скажу? Что хочу увидеть в его глазах или действиях?
И удивилась собственной реакции на заданный вопрос.
«Не важно что, пусть просто побудет рядом».
Пусть выскажет мне все, пусть ругается, пусть прочитает длинную лекцию или гаркнет так, чтобы дрожали стены, главное, пусть просто «будет».
И сама не заметила, как взбежала по лестнице на второй этаж.
Открытая крышка ноутбука, потрескивающий в камине огонь, привычное черное окно с белым курсором.
– Дрейк, я хочу поговорить.
А через какое-то время ответ:
– О чем?
Торопливо стучащие по клавишам пальцы.
– Тебе, наверное, есть, что мне сказать. А у меня как раз свободный вечер, подходящий для головомойки. Не придется завтра тратить на лекции и нравоучения, я все готова выслушать прямо сейчас. Обещаю ругательные слова сносить с надлежащим терпением, а полезные советы наматывать на ус.
Я взмокла от собственной наглости и пьянящего чувства игры. Оно врывалось в жизнь всякий раз, стоило включить ноутбук.
Курсор мигал, будто раздумывал над ответом, как и собеседник на той стороне. Запрыгнул на диван Миша, уселся поудобнее и принялся неспешно вылизывать лапу, тереть ей усатую щеку.
Занят ли Дрейк? Где вообще видано, чтобы обычный «рядовой» воскресным вечерам писал послания самому страшному человеку на Уровнях? Не дерзость ли?
– Думаешь, это достаточно веская причина, чтобы появиться на твоем пороге?
Если кошки обычно играли с веревочками, к концу которых привязывали бантик, то я точно играла с огоньком на конце длинного фитиля.
– Я еще и домашнее задание не выполнила вовремя….
– Что-нибудь еще?
(Еще в доме горит камин, а за окном тихо падает снег. Было бы здорово иметь приятную компанию в такой вечер).
– Еще я….
Не могу же я сказать ему правду? Или могу? Нет, не могу…. Щеки горели огнем, а пальцы наоборот сделались холодными.
Окно терпеливо ждало окончания фразы.
Нет-нет…. Так не разговаривают с начальниками. С грозными, но очень симпатичными мужчинами, у которых наверняка дел не впроворот. И вообще, слишком громко бьется сердце, слишком сильно шумит в ушах кровь, слишком…. Это все слишком «слишком». Не надо переступать дозволенной черты.
– Ничего, – написала я нервно. – Все в порядке. Буду завтра с утра на уроке.
Действительно…. Кого я пытаюсь пригласить в дом? Карателя? Местного Создателя? Судьбу и угрозу каждого жителя? Совсем у меня мозгов нет, у обычной женщины, которой кажется, что Начальник – это на самом деле одинокий мужчина, с которым каждый боится заговорить. И что ему, несшему бремя власти, приходится постоянно видеть на лицах в лучшем случае покорность и подчинение, а в худшем – панический страх и отчаяние. Много ли тех, кто догадывался, что цена за могущество очень высока? Ни друзей, ни близких, ни тепла, ни смеха, вообще никого вокруг, чтобы даже переброситься словечком.
И я пасую. Как последняя кошелка, как коробок с какашкой внутри…. Переборов смущение, я начала предложение: