Постепенно изображение в голове из плоского начало делаться объемным, наполняться светом, уплотняться, оживать, и как только оно полностью достигло сходства с оригиналом, я мысленно ринулась к нему навстречу, всеми силами желая оказаться рядом. Вперед… ближе… быстрее…. еще ближе….
И когда моих ушей коснулся визг, исторгаемый кошачьей глоткой, я резко открыла глаза.
Впервые в жизни я дралась за жизнь по-настоящему.
Чье-то лицо – ногтями, чей-то бок – кулаком, уши – вывернуть, чьи-то волосы – с корнем….. Трещала дешевая курточная ткань, отлетел на землю капюшон, из разбитого носа капала алая, казавшаяся неестественно яркой на фоне серого пасмурного дня кровь.
Они бежали, сыпля матерками и оскорблениями, как стая поганых трусливых собак. Детдомники. Четыре пацана, лет по десять-двенадцать, привязавшие к Мишиному хвосту веревку. Я осела прямо на усыпанную листьями землю, автоматически отмечая, где нахожусь.
Когда-то это приземистое двухэтажное здание было садиком. А позже, по распоряжению горсовета, было отдано детскому дому. С тех пор как это случилось, территорию старались обходить стороной: ребятня здесь обитала злая, старающаяся нашкодить всем и каждому, кто окажется в пределах видимости. Обиженные, ожесточенные, мстительные дети….
Скоро выйдут их воспитатели разбираться, почему побои, синяки, кровь….
Миша полз почти что на брюхе, веревка волочилась следом на обрубке хвоста. Уткнулся носом в ладонь и притих, будто лишенный сил. Я взяла кота на руки – он мяукнул от боли.
Суки.
Прыгая в Нордейл, я знала, что никогда и ни за что не потеряю Мишу между мирами.
Я положила его на диван – грязного, тощего и какого-то неподвижного. По моему лицу текли слезы, пальцы безбожно дрожали, пытаясь справиться с плотно затянутым на хвосте узлом. Нахлынувшее на территории детдома озверение медленно уступило место горечи и отчаянию, мне казалось, кот умирает. Он тяжело дышал и дрожал, а я ревела, понимая, что, наверное, все-таки опоздала. Гладила пушистую голову, что-то приговаривала, раз за разом проваливая попытки совладать с узлом. Впадала в какое-то черное, нездоровое отчаяние.
Стук в дверь вывел меня из транса. Громкий, настойчивый, даже грубый звук.
Кому и что понадобилось в это время? С трудом поднявшись на ноги, я бросила взгляд на часы – почти полночь, и, как старуха болезненно согнувшись, пошла вниз открывать.
На пороге стоял Дрейк, и лицо его не предвещало ничего хорошего. Он молча шагнул мимо меня в дом, развернулся и каким-то шелестящим, пугающим голосом произнес:
– Я давал разрешение на перенос объектов в этот мир? Нет? – злой взгляд прищуренных глаз. Ледяной, пронизывающий насквозь.
Я похолодела.
– Нет! Дрейк…. Это всего лишь кот!
Но начальник уже быстро поднимался по лестнице на второй этаж, я, задыхаясь от страха, бежала следом за ним. Глаза застилали слезы, голос хрипел.
– … его мучили в том мире, он бездомный, голодный….
– Количество живой энергии четко высчитано, а ты внесла дисбаланс!
– …. Не забирай! Не смей! Это мой кот…. не отдам! Он же глухой, оставь!!!
Серебристые ноги мелькали по обшитым ковровым покрытием ступеням с невероятной скоростью. Я не успевала, рвалась следом, запнулась, какое-то расстояние преодолела на четырех конечностях, захлебываясь слезами. Мой крик сотрясал весь дом.
– Не забирай кота-а-а-а!!!
К тому моменту, когда мне удалось догнать начальника, тот стоял посреди комнаты, глядя на диван. Я едва не врезалась ему в спину.
Дрейк обернулся с таким зловещим выражением лица, что я отшатнулась обратно к лестнице.
– Ни на шаг не подходи! – рыкнул он и шагнул к дивану.
– Н-Е-Е-Е-Е-Т!
Я лишилась сил и осела на пол. Проиграла…. Кота заберут…. Убьют…. Какой был смысл…. Закрывая лицо ладонями, я заходилась, захлебывалась рыданиями, боясь разжать пальцы и увидеть Дрейка, уносящего кота. Заберут, Мишу опять заберут, и я его не спасла, а наоборот.
– Не трогай, не трогай, не трогай…..
В горле булькало и горело, голос хрипел, я задыхалась.
– Не трогай, не трогай, не трогай….
Я не знаю, сколько прошло времени. Такой истерики со мной не случалось никогда до этого. За несколько минут глаза опухли так, что их стало невозможно открыть.
– Как его зовут? – донесся сквозь рыдания холодный голос.
– Что?
Я кое-как оторвала ладони от лица, содрогаясь от спазмов и икая. Веки не желали разлипаться.
– Позови его.
– Он глухой….
– Позови его! – Дрейк выплюнул эти слова с такой яростью, что вокруг затрещал воздух.
Я вздрогнула и позвала кота:
– Миша. Миша?
И не поверила, когда кот посмотрел на меня, немного ошалело, но живо и заинтересованно.
– Еще раз…. – медленно, почти по слогам произнес начальник, – …. Притащишь. В этот мир. Кого-нибудь. Без разрешения….. Вышвырну обоих!
Последняя фраза проревела так, что содрогнулись стены.
Никогда в жизни я не слышала в чьем-либо голосе столько угрозы, никогда еще не видела столько льда в человеческих глазах.
Не дожидаясь ответа, Дрейк развернулся и пошел прочь. Зашуршали от спуска по ступеням штанины, скрылась в пролете серебристая спина, а затем и макушка. Через секунду хлопнула входная дверь.
Плохо соображая от пережитого страха, я медленно перевела взгляд с опустевшей лестницы на Мишу.
«Оставил… он его оставил….»
Не веря собственному счастью, я быстро подползла к дивану и прижала к себе кота. Белого, пушистого, теплого!
– Миша…. Мишенька!
Затем на секунду застыла и отстранилась. Веревки не было, а хвост…. хвост был целым. Лапа больше не прижималась к телу, а легко ступала на ткань.
Поначалу я не поверила тому, что увидела. А когда поверила, то захлебнулась новыми слезами, на этот раз счастливыми.
– Он починил тебя! Мишка! Починил!
Кот был не против мокрых потеков на шерсти, он – здоровый и заново оживший – радостно и громко тарахтел.
* * *
Михайло с рук не слезал.
Как только его спускали с плеча, тут же забирался на колени, даже если видел, что на них лежит книга. Зыркнешь строго – застынет, как пушистая мумия, мол, «невидимый я и недвижимый и вообще меня здесь нет», а едва вернешься к прежнему занятию, так он снова по-пластунски заползет на страницы и уляжется сверху, не забыв включить «моторчик». И хоть смейся, хоть плач. И это притом, что всю ночь он провел, обвившись вокруг моей головы на подушке, сложив белые лапы прямо на лицо.
Я не сетовала. Душа ликовала, глядя на счастливого кота. От него исходили такие волны любви, что мою душевную лодку раскачивало в океане обожания.
Оставить Нордейл и Мишу в тот вечер я так и не решилась, выспалась в спальне на втором этаже, решив, что вторую часть домашнего задания могу выполнить и здесь – говорить приятности хорошо в любом мире, ласковое слово, как известно, и «иномирцу» приятно.