У Мэта отвисла челюсть. Суровые черты лица Эгинин и пронзительный взгляд говорили отнюдь не о покладистом характере. Что же заставило Домона жениться на этой женщине? Это все равно, что на медведе жениться. Сообразив, что иллианец неодобрительно поглядывает на него, Мэт поспешно поднялся на ноги и, опираясь на шест, отвесил приличествующий случаю поклон:
– Мои поздравления, мастер Домон. Мои поздравления, госпожа Домон. Да осияет вас Свет. – А что еще он мог сказать?
Домон продолжал пристально смотреть на него, будто мог прочесть все мысли, а Эгинин фыркнула:
– Меня зовут Лильвин Бескорабельная, Коутон, – проговорила она, растягивая слова. – Это имя было дано мне при рождении и с этим именем я умру. И именно мое замечательное имя помогло мне принять то решение, которое мне стоило принять несколькими неделями раньше. – Сдвинув брови, она искоса взглянула на Домона. – Ты же понимаешь, почему я не могу взять твое имя, да, Байли?
– Конечно, девочка моя, – нежно ответил Домон, положив мощную руку ей на плечо, – пока ты моя жена, можешь носить любое имя, какое только тебе заблагорассудится, я приму тебя любой, ты же знаешь.
Эгинин улыбнулась и положила свою ладонь поверх его. Домон тоже заулыбался. Свет, но от этой парочки начинает подташнивать! Если женитьба заставляет мужчин так приторно улыбаться… Что ж, только не Мэта Коутона. Может, муж из него выйдет не лучше, но Мэт Коутон не станет вести себя, как полный придурок.
Именно поэтому Мэт переселился в палатку в зеленую полоску, принадлежавшую двум тощим братьям-доманийцам, которые пожирали огонь и глотали мечи. Даже Том признавал, что Балат и Абар – парни хорошие, тем более что они пользовались уважением всех артистов, отчего им всегда доставалось хорошее место на стоянке. Но их палатка стоила столько же, сколько целый фургон! Все знали, что у Мэта водятся деньги, и поэтому, когда он попытался сбавить цену, братья только принялись вздыхать, словно продают родной дом. Ну что делать, новоявленным жениху с невестой нужно уединяться, и Мэт был рад предоставить им это уединение, тем более что тогда и ему не придется терпеть их восторженные взгляды друг на друга. И кроме всего прочего, ему надоело спать на полу. В палатке у него была своя походная кровать – в любом случае, она куда мягче голых досок пола, – и он, и только он, спал на ней каждую ночь. И места тут у него стало побольше, чем в фургоне, даже после того как сюда были перенесены все его вещи и разложены по двум окованным медью сундукам. Теперь тут стоял личный умывальник, немного расшатанный стул с решетчатой спинкой, грубый табурет и стол, на котором как раз помещались тарелка с кружкой и пара весьма сносных латунных светильников. Сундук с золотом Мэт оставил в зеленом фургоне. Только слепой дурак решится ограбить Домона. И только сумасшедший станет обворовать Эгинин. Ну, или Лильвин, если она так настаивает, хотя Мэт все еще надеялся, что однажды она все-таки опомнится. Проведя первую ночь неподалеку от фургона Айз Седай, отчего медальон в форме лисьей головы ни на минуту не прекращал холодить грудь, Мэт распорядился перенести свое обиталище поближе к фургону Туон и проследил, чтобы Краснорукие возвели его прежде, чем кто-то начнет заявлять о своих правах на это место.
– Ты решил сделаться моим стражем? – холодно поинтересовалась Туон, увидев палатку.
– Нет, – ответил он. – Я просто хочу почаще тебя видеть.
Свет, это чистая правда! Ну если выкинуть часть про Айз Седай, но во всем остальном – правда! Однако Туон сделала знак Селусии, после чего обе разразились диким хохотом. Справившись со смехом, они направились к выгоревшему фиолетовому фургону с важностью, достойной королевской процессии. Ох уж эти женщины!
В палатке Мэт редко оставался один. После смерти Налесина он взял себе в слуги Лопина, и пухлый тайренец, с квадратным лицом и бородой, спускающейся на грудь, вечно кивал лысой головой и спрашивал, что «милорд» желает откушать или не подать ли «милорду» вина, чая или сушеных фиг в карамели, которые верный слуга где-то раздобыл. Лопин очень гордился своей способностью доставать лакомства тогда, когда это казалось невозможным. Порой он принимался перебирать одежду Мэта, в поисках того, что нужно зачинить, постирать или погладить. И всегда что-то обнаруживалось, хотя Мэту казалось, что стирать или чинит там нечего. Нерим, меланхоличный слуга Талманеса, вечно ходил за Мэтом по пятам, потому что ему – седому тощему кайренцу – было скучно. Мэт никогда не мог понять, как может быть скучно человеку, которому ничего не нужно делать. Нерим постоянно сыпал печальными комментариями, как, должно быть, плохо живется Талманесу без него, и по пять раз в день сетовал, что теперь Талманес наверняка отдал его место кому-нибудь другому и ему, бедняге, приходится сражаться с Лопином за право постирать или заштопать что-нибудь. Он даже с нетерпением ждет очереди натереть ваксой сапоги Мэта!
Ноэл заходил поведать какую-нибудь из своих историй, а Олвер забегал поиграть в камни или в «Змей и Лисиц», когда Туон отказывалась играть с ним. Том приходил пересказать сплетни, услышанные в городах и деревнях, и предпочитал играть в камни, – раздумывая над решающим ходом, он принимался теребить длинные белые усы. Джуилин тоже докладывал о происходящем, но зачастую приводил с собой Аматеру. Бывшая Панарх Тарабона казалась Мэту весьма привлекательной, и он понимал, почему Ловец Воров так ею увлечен. Ее нежные розовые губки просто созданы для поцелуев, и она так льнула к руке Джуилина, словно могла ответить на его чувства. Но ее огромные глаза всегда с ужасом смотрели на фургон Туон, а когда все они были у Мэта в палатке, Джуилину приходилось прилагать все усилия, чтобы при взгляде на Туон и Селусию женщина не падала на колени и не припадала лицом к земле. Аматера поступала так же в присутствии Эгинин, и даже при виде Бетамин и Ситы. То, что бедняжка была да’ковале всего несколько месяцев, заставляло Мэта нервничать. Не собирается же Туон сделать его да’ковале после свадьбы. Правда же?
Вскоре, он запретил всем рассказывать ему слухи о Ранде. Бороться с цветным вихрем в голове было крайне сложно, тем более что верх над видениями он одерживал не чаще, чем проигрывал. Иногда все было нормально, но порой перед Мэтом представали образы Ранда и Мин, которые вели себя крайне непристойно. Тем более что слухи все время оказывались неодинаковыми. Возрожденный Дракон убит Айз Седай, Аша’манами, Шончан и еще какой-нибудь нечистью. Нет, он скрывается, он тайно собирает армию, он совершает великую глупость, или еще что-нибудь в таком духе – новости менялись от деревни к деревне или даже от таверны к таверне. Единственное, что было очевидно, – Ранд больше не в Кайрене и никто понятия не имеет, где же он. Возрожденный Дракон исчез.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});