XLIV
Как будто, спасаясь от погони, она взбежала на плошадку второго этажа, полагая, что Грег вернулся в кабаре, и что больше она его уж точно никогда не увидит. При этом она совершенно не представляла, что ее ждет впереди. Например, как она в одиночку вступит в круг здешних игроков и сумеет ли вообще заполучить доступ к игровому столу. Опасения ее подтвердились тотчас, как только лестничный марш закончился, и она очутилась на устланной мягким ковром площадке перед плотно запертой дверью. На площадке стояла кадка с экзотическим деревом и низкий диванчик на узорных ножках. На диванчике неуклюже восседал огромный рыжебородый детина в малиновой куртке, обшитой золотым галуном. При появлении Жеки детина поднялся и шагнул ей навстречу.
— Кому-с и как прикажите доложить? — спосил он, преграждая запертую дверь своей медвежьей фигурой. В его маленьких, спрятанных за сдвинутыми лохматыми бровями глазках, застыло хорошо оплаченное служебное рвение. Почувствовав какой-то новый злорадный прилив сил, вызванный возможно, недавней схваткой с Грегом, Жекки попробовала, не говоря ни слова, зайти в дверь сбоку, так будто не поняла обращенного к ней вопроса и с таким видом, как будто привыкла каждый день входить в эту самую дверь. Но рыжий детина не оценил ее самоуверенности. Он легко и довольно грубо оттеснил ее на середину площадки и, пригладив рыжую щетину на подбородке, спросил сиплым басом:
— Тут так, как бы сказать, просто без распоряжения невозможно. Или извольте сказать, к кому или по какой такой, как бы сказать, протекции следуете. А нет, не извольте беспокоиться. Не пущу-с.
Жекки даже передернуло от такой неслыханной мужичьей наглости. Да кто он такой, этот медведь, чтобы говорить с ней подобным тоном и не пропускать туда, куда ей вздумалось идти. Но кое-как совладав с собой, она удержала высокородный гонор. В конце концов, сейчас ей требовалось от него так мало — всего лишь беспрепятственно пройти в игорный зал. Поэтому она одарила мужлана снисходительной улыбкой и сказала довольно самоуверенно:
— Не понимаю в чем дело, и почему вы задаете такие странные вопросы. Я здесь со своим дядей, точнее говоря, с кузеном. То есть, двоюродным братом. Он… — Жекки на ходу придумывала историю, с трудом воображая, кем должен быть ее мнимый кузен, чтобы рыжебородый страж пропустил ее. — Он хорошо здесь знаком. Приехал пораньше, обещал встретить меня внизу, у подъезда, да, очевидно, забылся за игрой. С ним такое случается, и вот, видите, принуждает объясняться с таким милым человеком, как вы.
Обидный комплимент не дошел до понимания медведя.
— Тык, как изволите сказать ихняя фамилия? — спросил он, лишь слегка смягчившись.
— Восьмибратов, — выпалила Жекки первую фамилию из тех, что вертелись у нее на языке. Эта фамилия уже не раз входила разными окольными путями в ее жизнь и к тому же, была очень хорошо известна в городе.
— Савелий Яковлич, нешто? — удивился детина, но вместо ожидаемого снисхождения посмотрел на Жекки с возросшей подозрительностью.
— Нет, нет, — поспешила опровергнуть его Жекки, — с его… двоюродным племянником.
— С каким это, — не унимался медведь, — с Петром Иванычем, разве?
— Да, с Петром Иванычем, — поддакнула Жекки, надеясь, что сомнения медведя на этом истощатся.
— Тык, ему уж с месяц как сюда дорожка заказана. Буян-с и безобразник, одно слово.
— Вы меня опять не так поняли, — поспешила возразить Жекки, все больше запутываясь. — Я имела в виду совсем не его, не того, а… другого племянника.
— Ляксандра Андреича, сталоть?
Теперь Жекки уже не была хорошенько уверена, как зовут ее кузена, и поэтому побаивалась заявить напрямик его имя. Но другого выхода, кроме как подтвердить догадку детины, у нее не было.
— Ну, да. Уверяю, он давно ждет меня, и я должна как можно скорее с ним встретиться, чтобы…
— На счет встретиться это вы зря, барышня. — Детина грустно засопел. — Право, зря.
— То есть, как? — не поняла Жекки.
— Тык Ляксандр-то Андреич потонул же в прошлом годе. Пьяный в лодке кувырнулся. Даже в «Листке» писали.
— Зачем же вы… ты, рыжий болван, его только что вспомнил, — не выдержала Жекки, не на шутку рассердясь на медведя, а еще больше на то, что Восьмибратов не удосужился обзавестись хотя бы одним нормальным племянником.
— А потому как родня Савелья Яковлича, — возразил рыжий медведь, — вся наперечет, и зря вы, барышня, как бы сказать, тут умствуете. Все равно не пущу-с.
— А я все равно пройду, — сказала Жекки, радуясь проснувшейся в ней бесшабашной отваге, наследственной родовой черте Ельчаниновых. Бросив в лицо детине эти слова, точно боевой клич, она нырнула за его неповоротливую спину и бросилась к блеснувшей перед глазами дверной ручке.
Она уже распахнула вожделенную дверь и задорно перескочила через порог заветного зала, как столкнулась с вставшим у нее на пути, одетым во фрак, вежливым господином, окинувшим ее бесцветными водянистыми глазами. Одновременно с противоположной стороны к ней уже тянулась длинная лапа рыжего медведя. Совместными усилиями им удалось выставить Жекки снова на лестничную площадку. Между рыжим детиной и водянистым господином состоялся короткий разговор, разъяснивший суть произошедшего недоразумения, после чего водянистый со всей возможной почтительностью предложил Жекки удалиться.
— Но позвольте, — начала она с прежней бесшабашностью в голосе, — меня там ждут и беспокоятся. Как вы смеете меня не пускать?
Дополнительную смелость ей придавала увереность в том, что ни при каких обстоятельствах никто из служащих этого нелегального трактира не призовет на помощь полицию. Значит, она могла позволить себе небольшую, но не совсем безобидную разнузданность.
— Мадам, — обратился к ней водянистый, — вы никогда не бывали у нас прежде, и по нашим правилам должны назвать имя того человека, который ждет вас или того, кто привел вас сюда. Иначе мы принуждены будем проводить вас в нижний этаж.
— А я вам повторяю, что мне очень нужно пройти, а если уж мне нужно, то я пройду непременно. Пропустите! — вскрикнула Жекки и бросилась напролом к двери, словно на вражеский редут.
Сразу четыре руки с четырех сторон вцепились в нее. Вот тут-то увесистая тяжесть сумочки пришлась как нельзя кстати. Браунинг все-таки пригодился. Раскрутив подобно метательному снаряду, Жекки обрушила свою грушевидную замшевую подружку на толстую спину медведя, почти одновременно лягнув коленкой напиравшего на нее водянистого. Когда медведь, ошалев от неожиданной боли, со всей силы надавил ей на грудь кряжистой лапой, Жекки, не задумываясь, впилась зубами в подставленный им кулак. Стянутая кожа на пальцах медведя прорвалась от укуса, и Жекки увидела, как ослабевшая, распустившаяся наподобие белой кувшинки пятерня противника окрасился кровью. Медведь заревел почти как настоящий. Вторя ему, испуганная содеянным, Жекки издала пронзительный вопль.