неприятель неожиданно атаковал нашу первую линию и опрокинул нас. Под прикрытием леса русские обошли левый фланг и отрезали путь к отступлению. Сражение было жестоким. Мюрат боится докладывать императору о потерях. Неприятель захватил 12 пушек, 12 артиллерийских ящиков и 30 фургонов. Погибло 4000 человек. Много оказалось в плену. Сегодня всем штабом разбирали вчерашний бой у Винкова. По моему мнению, русские долго следили за нами, с азиатским коварством не тревожили, усыпив нашу бдительность. Мы расслабились, сторожевое охранение было поставлено плохо. Казаков, артиллерию и пехоту русские спрятали в лесах, которые мы подробно не обследовали.
Император справедливо обвинил Мюрата, генерала Себастьяни и наш штаб в отсутствии дисциплины и организованности, что следовало проявлять постоянно.
Надо делать выводы. Происшедшее у Винкова – результат нашей небрежности и беззаботности. В Великой армии так повелось, что храбрость заменяет все: порядок, предусмотрительность, дисциплину. Оказывается, нашей храбрости было недостаточно.
Коленкур рассказал, что вчера вечером за обедом с маршалами император вновь с досадой говорил о происшествии у Винкова. Его обеспокоили потери, понесенные кавалерией, ряды которой и без того редеют изо дня в день. Свой гнев император подсластил, сказав, что в этом сражении Мюрат проявил большую храбрость и присутствие духа в критический момент.
Я боюсь себе признаться в том, что мы лишились в последнее время половины кавалерийского состава, а значит, и авангарда армии.
Король Неаполитанский встречался с императором и вернулся от него в очень плохом настроении. Судя по всему, императору доложили, что русская армия с Казанской дороги повернула на Калужскую, пока казаки отвлекали внимание нашего командующего своими ложными маневрами. Он постоянно докладывал Главному штабу, что русская армия идет по Казанской дороге, что она дезорганизована и деморализована, что она отступает. Выход русской армии на Калужскую дорогу, занятие позиции поблизости от нас он опроверг. Наш авангард потерял русский след. Император гневно говорил о просчетах Мюрата в Главном штабе. Недовольство императора действиями Мюрата стало известно армии.
Настроение в нашем штабе отвратительное. Спасает оптимизм начальника штаба Бельяра. Спокойный, рассудительный, не теряющий выдержки в самых трудных ситуациях, он и сейчас не растерялся. «Имейте в виду, – говорит он: «Chacun porte sa croix en ее monde» («Дерево валят туда, куда оно клонится»).
Нападения казаков все чаще и опаснее. Мне пришлось прибыть парламентером в лагерь русских по вопросу наших пленных. Было и тайное задание: подсмотреть, как обстоят дела у Милорадовича. Мне не завязывали глаза, приняли благожелательно, но заметили, что больше всего времени уделил жалобам на казаков. Русские офицеры только лукаво улыбались, пожимали плечами, замечая, что казаки сами по себе, а армия сама по себе.
Со времени перехода через Неман много раз наблюдал действия казаков. Коленкур, много поживший в России, сказал однажды, что они, казаки, – хорошие войска для сторожевого охранения, разведки, внезапных вылазок. Но когда им дают отпор или двигаются сомкнутым строем, они тушуются. Да и я заметил, что они ни разу не оказали серьезного сопротивления нашей кавалерии. Однако опасно их тревожить, если вы отрезаны от своих – вы погибли. Они набегают с такой же быстротой, с какой и отступают.
Малоярославец – Вязьма
Вчера император выступил из Москвы. Был солнечный день. Гвардия, как всегда подтянутая, блестящая и организованная, шла четкими рядами. Но она, непобежденная – кто бы мог подумать, – теперь отступала. Для меня этот день был самым мрачным днем в жизни. Что может быть горше для солдата, как не отступление! Кем вернусь на родину?
Какая странность, случилось все, о чем император мечтал: хотел сражения – оно произошло, догонял русских – они встали как вкопанные на Бородинском поле, хотел Москвы – получил ее. Так куда же мы сейчас бежим?
Я прибыл в Москву на короткое время: надо устроить отъезд жены и детей. Мария тревожная и растерянная, не может совладать с нервами – плачет. Я пытался ее успокоить, но ничего не получается. В корзины уложено много теплой детской одежды. Это все заботами Элен. В баулах припасены мука, крупы, сухари и даже сало. Форейтор закончил ремонт кареты. Завтра они с обозом выходят из Москвы. Попрощались. И вдруг Мария у дверей объявляет: «В карете поедет и Элен. Я к ней привыкла».
Я рассвирепел: «Я прикажу жандармам ее арестовать!»
Возвращаясь к авангарду, догнал отступающую армию. Лучше бы я этого ничего не видел. Страшная и потрясающая картина. Солдаты и даже многие офицеры шли в татарских халатах, кафтанах, в женских шубах. За полками катилось большое количество телег, повозок, тачек, груженных добром, не имевшим никакого отношения к армейскому имуществу. Наша армия увозила награбленное. За телегами на привязи тянулись коровы, лошади, быки. Неизвестные люди сновали по шеренгам, торгуя разным товаром. Я галопом промчался мимо этого сброда.
После выхода из Москвы многие обратили внимание на какую-то жестокость, появившуюся в поведении императора. Губернатору Москвы Мортье он приказал взорвать Кремль и казармы. Вчера, увидав большой и красивый помещичий дом у дороги, приказал поджечь его. Отдавая приказание, сказал, что если русские варвары сами сжигают свои города, то им надо помочь.
Не в характере императора так мстить. А может быть, это месть за то, что мы не смогли остаться в Москве, или за не оправдавшиеся надежды на переговоры о мире?
Проселочными дорогами идем на Боровск. Льет дождь. Упряжные лошади гибнут. Их доканывают ночные холода. Оставляем по дороге зарядные ящики и обозные телеги. В эту холодную ночь, идя к Боровску, увидев состояние своей артиллерии и кавалерии, император посылает приказ Мортье выступить с войсками из Москвы на Можайск.
Мы в небольшом городке Боровске. Он почти весь разрушен – торчат одни печные трубы и кажется, что пахнет не гарью, а печеным хлебом, которого нет в пайках. Сыро, холодно и ветрено. Император обследовал окрестности города, берега реки. Мы записали его рекомендации. Эти объезды у императора, как говорят ветераны, стали правилом еще с первой итальянской кампании. Кто знает, быть может, завтра это место будет боевой позицией.
Вчерашний день оказался и тревожным, и радостным. Дивизия Дельзона с рассвета вела бой у Малоярославца с корпусом Дохтурова. Он превосходил нас по всем статьям – и численным составом, и артиллерией. В этом сражении генерал Дельзон проявил беспримерную храбрость и мужество. Он погиб в этом бою вместе со своим братом.
В критический момент в дело вошел четвертый корпус принца Евгения, он и повернул дело к победе. Сражение за город было жестоким и кровопролитным, на улицах шла рукопашная. Пять