Олему наконец удалось сесть.
— Как ты мог так поступить с этими людьми?
— А при чем здесь я? Стечение обстоятельств.
— Разве не ты создаешь эти обстоятельства?
— Что ты, док! Ты слишком высокого мнения обо мне. Я лишь скромный слуга их. Тебе налить?
— Хлебай сам!
— Пить в одиночку — неблагодарное дело, — заметил я, стараясь, чтоб моя фраза не звучала слишком нравоучительно.
Доктор проигнорировал мои слова.
— Где мы сейчас?
— А почему тебя это интересует?
— Я хочу вернуться на эту планету.
— Не советую, док.
— Я не боюсь этих людей. Они не желали мне вреда. Они хотели мира.
— А я вовсе и не думаю, что марагасцы захотят отомстить тебе.
— Тогда почему?
Я сладко чмокнул губами, втягивая в себя спирт. Он создавал иллюзию легкого опьянения.
— Жаль, док, что тебе не приходилось бывать в Японии, когда цветет сакура. Это незабываемое зрелище, достойное пера поэта. Но я подарю тебе другое. Ты увидишь, как распускается планета.
Олем вздрогнул.
— Что ты задумал, чудовище?
— Сейчас мы будем наслаждаться зрелищем цветущей планеты.
— Неужели ты осмелишься…
Я засмеялся, чувствуя, что мне приятен собственный цинизм.
— В чем дело, док? Относись к подобным вещам философски. Есть планета, нет… Одной больше, одной меньше. Какая разница! Если бы это хоть что-то меняло!
Доктор закипел от благородного негодования.
— Как ты можешь так рассуждать?!
— Как — так? Все просто, док. Иногда я испытываю желание полюбоваться распускающейся планетой. Наверно, это патология. В таком случае ты прав, у меня есть патология. Быть может, тебе следует заняться моим лечением?
— Если б у меня был нож, я бы тебя вылечил!
В голосе Олема звучала восхитительная ненависть.
— Спокойней, док, — посоветовал я, — иначе, неровен час, уподобишься своим пациентам. Ты готов?
— Я не буду на это смотреть.
— Будешь! — уверенно сказал я. — От такого зрелища невозможно отвернуться.
Коснувшись одной из вделанных в панель кнопок, я раздвинул защитные створки, открыв иллюминатор, о существовании которого доктор Олем и не подозревал.
— Смотри, док, какое красивое голубое яблочко. Сейчас я сдеру с него кожуру.
— Мерзавец! — заорал доктор и попытался броситься на меня. Я взглядом пригвоздил его к полу и заставил повернуться лицом к иллюминатору.
— Я убью тебя, подонок! Не хочу жить! Отпусти меня на планету!
Крики Олема начали раздражать меня, и я взглядом заткнул доктору рот.
— Я не потакаю самоубийцам, док. Если захочешь умереть, тебе придется подождать до Земли. Я хочу показать тебе свою Землю.
Доктор Олем не смог ответить, но его глаза говорили куда красноречивее слов. Не думаю, что у кого-нибудь хватило бы сил долго смотреть в эти глаза.
Я отвернулся. И представил неподвижные зрачки сотен и сотен тумаитов, нетерпеливо ожидающих у иллюминаторов обещанного им зрелища. Я был не вправе обманывать их ожидания. Они заслужили эту маленькую награду. Подняв с пола лежавший тут же шлем, я связался со старшим офицером Уртусом.
— Уртус?
— Да, капитан.
— Можешь начинать.
— Слушаюсь.
И смерть устремилась к планете. Накануне она забрала Гумия, сегодня ее ожидала невиданно богатая жатва. Столь обильная, что она даже не смела и мечтать о подобной. Смерть вырвалась из огромных жерл четырех дезинтеграторов и прыгнула на яркую обертку Марагаса.
И начался отсчет двадцати семи мгновений.
Первое… — Синий кружочек на черном грунте холста подернулся легкой дымкой. Она светлее тумана и выглядит вполне безобидно, не страшнее утренней влаги, оседающей в заболоченных низинах. И лишь я знаю всю бездонную глубину пришедшего ужаса. В это мгновение смертоносные лучи достигли поверхности планеты и пропели первый аккорд гимна смерти.
Второе… — Синее наливается, зеленью. Это исчезает влага, заполнявшая русла рек и впадины озер. В это мгновение рыбы вдруг осознают, что есть смерть, и начинают плакать скользкими слезами. Они плачут недолго, миг рыбьей смерти краток.
Третье… — Синее исчезает совершенно, уступая зеленому. И тут же появляются красные проплешины. Это начинают умирать трава и деревья. Но люди еще живы. Они невероятно живучи, эти люди.
Четвертое… — Красное расползается подобно пролитой крови. Оболочка планеты спекается и начинает рассыпаться на мелкие шестиугольные кусочки. Люди вдруг чувствуют, что их тела становятся легкими, почти невесомыми. А через мгновение им предстоит осознать, что в их легких больше нет воздуха.
Пятое… — Люди умерли, растворились ничем, не оставив и следа. Ажурные города опустели, превращаясь в сплетение мертворожденных конструкций.
Шестое… — Кровь принимает желтушный оттенок. Умирают города. Безжалостные лучи продолжают вгрызаться в плоть планеты, выжигая корни растений и подземных существ. Черная пыль переходит в невесомое состояние.
Седьмое… — Доктор Олем беззвучно рыдает. Из его глаз катятся крупные градины слез. Занятное зрелище. Я невольно засмотрелся и пропустил восьмое мгновение.
Девятое… — Багровое становится все более густым, превращаясь в цвет запеченного мяса. Это мясо подгорает, пока не становится черным. Песок и земля плавятся, образуя силикатный панцирь, а потом исчезает и он, разлагаемый дезинтегрирующими лучами на мельчайшие частицы.
Десятое… — Лучи достигают подземных резервуаров нефти, и она ярко вспыхивает, на мгновение окрашивая планету в алый цвет. Марагас подобен пылающему болиду. Я тянусь к столу, чтобы плеснуть еще немного спирту.
Одиннадцатое… — Прошло почти незамеченным. Лучи рвутся внутрь, пожирая остатки покровов.
Двенадцатое… — Цвет апельсинового сока. Брызнула магма — яркая, веселая, пылающая. Планета пульсирует. У меня зарябило в глазах. Доктор пытается прикрыть веки, но не в состоянии этого сделать. Я не солгал — от подобного зрелища невозможно оторваться.
Тринадцатое… — Магма пылает, разбрасывая вокруг алые протуберанцы.
Четырнадцатое… — Оранжевое начинает сменяться ярко-красным, раскаленным. Лучи достигают ядра. Док, как тебе эта геология в разрезе! — смеясь, замечаю я. Олем не может ответить.
Пятнадцатое… — Красное доминирует. Оно смотрится чрезвычайно эффектно на черном фоне. Красное и черное — самое благородное цветовое сочетание, какое только можно вообразить. Двуцветье рулетки. Марагасец отважился сыграть в эту игру и проиграл. Впрочем, ему уже все равно. Да и смерть его заслуживает уважения.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});